Саша напоила березку, спустилась с полным ведерком во второй раз, тут и окликнул ее командир «Зеленого патруля».
Она подошла, поставила ведерко. Витька взял из ящика две фанерки и протянул помощнику:
— Жги. «74» и «75».
А Вера четкими круглыми буквами вывела в тетрадке: «Кв. 55. Полякова Саша, № 74, 75».
— У меня же четыре березки, — удивилась Саша.
— Было, да сплыло! — Сережка сдул с дощечки пыль. — Скажи спасибо, что эти оставили. У тебя еще рябина.
— Не хватает всем, — пояснил Витька. — С ребятами из нового дома разговаривал, тоже хотят поливать.
— Распишись, — сказала Вера.
Саша взяла ручку, нерешительно посмотрела на красный наконечник.
— Но я… завтра уезжаю.
Вера подняла на Сашу черные глаза, Сережка продолжал выжигать семерку, а Витька вздрогнул. Саша смотрела на красный наконечник с обломанным язычком, но видела, как вздрогнул Витька.
— Почти целый месяц меня не будет, — добавила Саша.
— Расписывайся, — сказал Витька.
Теперь свои черные глаза Вера уставила на Витьку. И Сережка, закончив хвостик семерки, взглянул на него.
— Ну, чего тут непонятного? — горячась, сказал Витька. — Деревья пусть за ней числятся. И пусть не волнуется, не пропадут они. Подумаешь, работа! Полить три дерева! Да я сам полью. Дело какое! Расписывайся!
Саша поставила свою подпись и, будто извиняясь, проговорила:
— Все так неожиданно вышло. Я ничего не знала, а мама уже купила билеты… — Саша замолчала.
— Куда едешь? — спросила Вера. — В Сочи? Я была в Сочи.
— Нет, мы в Крым, в Мисхор, — Саша облегченно улыбнулась.
Витька поднял ее ведерко и сказал:
— Покажи, где твои березы?
Посмотреть, где растет дерево, и вылить под него ведерко воды, — за это время секундная стрелка на Сашиных часах и одного оборота не успела бы сделать. Только, видно, не спешили мальчишка и девчонка. Стрелка и раз обежала круг, и два, и пять, а они будто пристыли у березки.
— Ну, что же тебе привезти с моря? — спросила Саша. — Морского ежа, медузу, камней?
— Во, камней! — обрадовался Витька.
— Пожалуйста! Будут тебе камни. Такого добра хоть мешок привезу!
— Мешок не надо, — серьезно сказал Витька, словно через месяц Саша и в самом деле могла бы высыпать перед ним целый мешок камней. — Главное, чтоб красивые были. У одного пацана видел морские камешки. Колоссальные! Глаз не оторвешь!
— Нет, таких не хочу привозить.
— Почему?
— Двойками обрастешь. Все на камни будешь смотреть.
Витька оценил шутку. От смеха начал было даже икать. Сережка, отставив стекло, удивленно посмотрел на командира и хотел что-то крикнуть, но Вера хлопнула его по руке:
— Работай! Одна цифра осталась…
— Договорились, — сказала Саша, — ты ожидаешь от меня не очень красивые камни и письмо.
— Какое письмо?
— Обыкновенное. Помнишь, как недавно просил меня написать тебе письмо?
— Опять с «балдой» напишешь? — подозрительно спросил Витька.
— Как получится.
— Как получится… — грустно произнес Витька. — А ты можешь хорошее прислать письмо? Ну… приятное…
— От погоды будет зависеть…
— Все смеешься… А скажи, — вдруг встрепенулся он, — ты знаешь, кто вот так пишет эту букву? — Витька прихлопал землю рукой и вывел букву «з». Кончики буквы закрутил, как рога старого барана.
— Что-то знакомое… — Саша прищурилась. — Обожди! Ведь это Женя так пишет. Из первого подъезда… Да, Женя… Ну и что? — Саша вопросительно уставилась на Витьку. — Что ты хочешь сказать?
— А ничего. — Витька равнодушно наморщил лоб и отвернулся.
— Ммм… — протянула Саша.
И пока она тянула это долгое, многозначительное «ммм…» Витька и покраснеть успел, и ущипнуть себя за нос. Дернуло его спросить про эту букву! Теперь она обо всем может догадаться, еще и разговаривать не захочет. Но Саша, если и догадалась кое о чем, то не считала, что из-за этого надо ссориться. Она покрутила ведерко и тихо сказала:
— Не знаю, может, мое письмо тебе и не понравится, но я напишу от души… А ты мне напишешь?
— Я же адреса не знаю.
— Адрес сообщу.
— Не писал я никогда писем…
— Вот и хорошо, это будет твое первое письмо. Напишешь?
— Посмотрю, будет ли время. И бабушка все болеет.
— Я принесу ей сегодня конфет, — сказала Саша. — Можно?
— Не берет она. Я предлагал. «Съешь, — говорю, — бабушк, конфету». А она головой мотает…
Уже на другой день после приезда в Мисхор у Саши было достаточно впечатлений, чтобы написать Витьке письмо. И ей хотелось написать. Но удержала себя. Как-то неудобно получается: два дня назад, уезжая на вокзал, помахала ему рукой, а на третий день скорей строчит письмо. Соскучилась! И почему обязательно писать Витьке? Разве Шуре нельзя написать или Вере? И Жене можно, и тете Эмме.
Тем не менее первое Сашино письмо отправилось по Витькиному адресу. Ведь обещала ему написать? Обещала. А слово надо держать. Впрочем, если честно сказать, то никаких извинительных доводов она не искала. Просто на четвертый день своей крымской жизни вернулась она из экскурсии на Ай-Петри и тут же села за письмо. Три с половиной страницы накатала, больше, чем домашнее сочинение. Про море написала, какое оно соленое, теплое и прозрачное. Про мисхорский парк — им бы во двор такие сосны, дубы, каштаны! Про одинокую русалку, о которую день и ночь бьются пенные волны, словно злятся, что не могут унести ее с собой. И, конечно, про овеянную легендами горную вершину Ай-Петри. Саша не пожалела самых восторженных слов, описывая, какой вид открывается с этой суровой, почти голой вершины, царящей и над горами, подступающими к ней, и над широким плато, и неоглядным, совсем не черным, а синим-синим морем.
В конце своего длинного письма она не забыла поинтересоваться, как чувствуют себя ее березки и рябинка и как вообще поживает дворовый парк. Не сохнут ли деревья? В газетах пишут, что в их местах стоит жаркая, сухая погода.
Бросила Саша письмо в ящик и стала ждать ответа. Неделя минула, вторая началась — молчит Витька.
Ответ пришел на десятый день. Письмо Саша увидела в почтовом ящике, когда, взяв полотенце и резиновые шапочки, отправилась с матерью на пляж.
— Мама! — Схватив письмо, Саша запрыгала на одной ножке. — От Витьки! Представляешь!
— От какого такого Витьки? — Нина Васильевна сделала вид, словно не понимает, о ком идет речь.
— От Витьки. Нашего соседа.
— Ах, от Витьки Черенка, — протянула Нина Васильевна. — От самого злейшего врага твоего…
Саша изумленно взглянула на мать:
— Правда, интересно как получилось. Еще недавно был моим врагом, а теперь… он совсем другой человек.
— А если и был таким? Может, просто не разглядели вы его?
— Да что ты, мама, все смотрели. И учителя, и директор, и пионервожатая.
— Бывает, — сказала Нина Васильевна. — Потому что сердитыми глазами смотрели. А взглянуть по-доброму не догадались. Ну, какие же новости сообщает тебе этот «совсем другой человек»?
— Ишь хитренькая! Мне самой страшно интересно. — Саша свернула на тропку, круто сбегающую к морю. — Придем на пляж, там и почитаю.
«Почему же он так долго не отвечал? — спускаясь по тропке, гадала Саша. — Некогда было? Наверно. Замучились там ребята».
Каждый день смотрела Саша в газете сводку погоды. Утешительного мало: в их Центральном районе России — жара, осадков нет и нет.
«Вдруг все деревья уже посохли? И рябинка моя… Расхваливаю его, хороший, совсем другой стал, а может, он давно и на деревья наплевал, и повязку свою патрульную забросил… Хотя вряд ли написал бы тогда письмо…»
У Саши едва хватило терпения добраться до лежака и сбросить свой голубенький сарафанчик. Даже на море не обратила внимания. То, приходя на пляж, прежде всего глядела на море, какое оно: тихое или, густо шурша галькой, одна за другой катят на берег волны. Когда волны, купаться нельзя. А если море тихое, лучшего наслаждения не придумать — лежать, чуть покачиваясь, на упругой воде, сверху солнце, а внизу, будто живые, колеблются на дне камни, обрывки зеленых водорослей, выплывет откуда-то полупрозрачный зонтик медузы.
Всем интересно, какое море. И Саше интересно. Только в этот раз для нее было еще интереснее узнать, что написано в письме.
— Вслух читать? — надрывая конверт, спросила она. Нина Васильевна, накрыв лежак простыней, улыбнулась.
— А если там какие-нибудь секреты?
— Ты, мама, скажешь! — Саша фыркнула и решительно вытащила из конверта перегнутый несколько раз двойной тетрадный листок. — Слушай! «Здравствуй, Саша! — прочитала она. — Дома у нас случилось горе. В понедельник, ночью, умерла бабушка. Тихо умерла, никто и не слышал. На похороны приехал отец. Почти два дня побыл. Посидели мы с отцом, погоревали. Он любил бабушку. Даже плакал на кладбище. Я и не знал, что он умеет плакать. Ну, и я тоже плакал. Врать не буду. Утром папаня уехал, а я в тот же день с Левкой из 96-й квартиры подрался. Из-за бабушки. Левка сказал, что ей уже пора было помирать, и так, говорит, зажилась на этом свете. Я разозлился и сказал, что никому не пора умирать. А он говорит: «Много ты понимаешь! И отец мой так сказал, что она зажилась на свете». — «Тогда, — сказал я, — дурак твой отец и ты вместе с ним». Левка толкнул меня, а я съездил его по уху. Он заорал, а тут твой отец идет. «Что, — говорит, — за шум великий?»
