— Лида, ведь это Дмитрий, — приглядевшись, сказал Лева. — Дмитрий! — окликнул его Лева.
— Батюшки светы, да никак они! — вскрикнул Дмитрий. — Они и взаправду. Ах, радости! Ах ты ж озорница, ну озорница! — И Дмитрий подхватил Лиду на руки.
Ты за нами приехал, Дмитрий? Да как же ты узнал, тебе кто сказал? — расспрашивал Лева.
— Кто сказал! Сказал Коля — на Воробьевы горы, а Воробьевы-то горы велики. Ведь с утра целый день езжу. Ах ты ж, бедовая твоя голова! — сказал Дмитрий и поставил Лиду в пролетку.
Лида вовсе оторопела. Все вышло так нежданно-негаданно. Устюши не стало, откуда-то взялся Дмитрий. Все точно во сне было. Дмитрий влез сам, сел рядом с Левой, а Лиду посадил себе на колени. Жук поместился в ногах.
— Ехать, что ли? — спросил извозчик.
— Трогай, да поживей. Чай времени-то уж много. Деревней ступай, ближе будет.
Извозчик поехал деревней. По деревне толпился народ, был воскресный праздничный вечер. Сквозь веселые песни заслышался Лиде знакомый голос и плач. Что это?..
Подле крайней избы в открытом хлеве увидали они Устюшу.
— Эх, горемычная! — пожалел Лева.
Лида вздрогнула, рванулась вперед. Сильная рука крепче прежнего охватила ее.
— Сиди, сиди, матушка. Погуляла денек, теперь будет. Тетенька-то уж как беспокоились, — толковал Дмитрий. — Так даже больны приключились. Погоди, попадет вот ужо тебе, озорница!
Лида притихла на коленях у Дмитрия. Она не думала, о чем говорил Дмитрий, не думала о тете; она о чем-то совсем другом задумалась крепко.
Измученная лошадь еле плелась по дороге. Все молчали. Темнело. В темноте блеснули освещенные окна.
— Вот и приехали! — промолвил Дмитрий. Приехали! Куда приехали? Приехали домой, к тете.
Лида вдруг встрепенулась, будто проснулась. Она только теперь поняла все, что случилось. Что же теперь с нею сделают? Что скажет тетя? Что расскажет тете она, Лида? Лиде вдруг сделалось холодно. Она крепко прижалась к Дмитриевой поддевке.
— Что, небось испугалась? То-то! А ты повинись, виновата, мол, скажи. Побранят, побранят, да и простят, — утешал ее Дмитрий.
Господи! Что же это с нею будет!
В комнатах тихо. Дети, видно, ушли уже в детскую. Дмитрий отворил дверь с гостиную. В гостиной горела лампа. Тетя сидела одна перед столом на диване. За колпаком, в темноте, тетиного лица не было видно; видны были только тонкие, крепко сжатые губы.
— Кто там? — спросила тетя. Лида не шевелилась.
— Кто пришел?
Лида хотела сказать что-то, но промолчала.
Тетя вдруг встала и сняла колпак с лампы.
Яркий свет разлился по комнате, осветил тетю и Лиду. Лида крепко сцепила пальцы рук. Пусть бы тетя ее наказала, побранила, прибила, только бы поскорей! Только бы не было так тихо; скорей сказал бы кто-нибудь хоть словечко. Но тетя, как всегда, молчала и пристально смотрела на Лиду.
— Подойди ко мне, Лида. Где ты была?
— На Воробьевых горах была, — прошептала Лида и подняла глаза.
— Тебя привез Дмитрий?
— Да.
Тетя подошла к Лиде ближе, сняла шляпу, дотронулась рукою до кос; подняла юбку и внимательно рассмотрела оторванные оборки, загрязнившийся мокрый подол. Лиде казалось, что конца не будет осмотру. Тетя нагибалась к ботинкам, к чулкам.
— Все сырое, — сказала будто про себя тетя. — Ты сейчас отправишься в детскую и попросишь Матрену натереть тебе ноги вином. Сейчас же ложись в постель. Я пришлю тебе в постель теплого.
Тетя отошла за ключами к столу.
Лида оторопела. «Что же это? Ничего больше? Ослышалась она, или все это сон?» Она не двигалась с места.
— Что же ты? Ступай поскорей.
Лида не шевелилась. Тетя взяла ее за руку и вывела в дверь.
— Белье не забудь переменить, — сказала тетя ей вслед.
Лида поплелась в детскую.
Август месяц стоял пасмурный и ненастный. Мелкий, будто осенний, дождь сеялся частыми капельками, наливал по дорожкам лужи и тихонечко стучался в стекло: тук, тук, тук! Ветер выл в трубах. Везде было темно, сыро и скучно.
Люба откусила голову картонному Петрушке и не придумала еще, что сделать с ногами.
Зато Жени устроил отличную игру. Взял карточку от лото, наложил чурочек, деревянных кирпичиков, поднял на голову и пошел расхаживать по комнате:
— Арбузы, дыни, лимоны хорошие!
— Эй, разносчик! Почем арбузы? — спрашивала Матрена.
— Три рубля.
— Ой, дорого! Что ты, батюшка, разорить хочешь? Уступи по знакомству.
— Ну, три копейки, — уступал, не задумываясь, сговорчивый разносчик.
— Ах, Женька! Ну разве можно так, за три копейки арбуз! Не отдавай, рубль проси, — вступилась Люба.
— Опоздали, сударыня, — объявила Матрена. — По рукам уже ударили. Вот и денежки, извольте получить.
Матрена выкладывала из кармана три семечки-денежки, а Жени в полном удовольствии шел дальше продавать:
— Яблоки, груши хорошие!
Коля с Левой сидели у окна, у круглого столика. На столе лежали тетради. Лева старательно выводил карандашом по бумаге.
— Что это ты делаешь, Лева? — спросила, заглядывая ему через плечо, Люба.
— А вот паука нарисовать хочу. Это крестовик будет, большой лесной паук. Видишь, вот у него брюшко, голова с грудью; а это лапки, восемь мохнатых лапок, по четыре с обеих сторон, — толковал и рисовал Лева. — На голове глаз тоже восемь, он отлично видит.
— А это что за пятнышки, точечки ты сделал на брюшке? — спрашивала Люба.
— Это паутинные бородавки, малюсенькие такие шишечки с дырочками. Через дырочки паук выпускает из себя паутину.
— А зачем он это делает, Лева? Только комнаты портит.
— Затем, что в паутину он мух ловит, — отвечал Лева, — и мух, и мошек себе в пищу. Иногда паук изловит муху больше себя. Так-то ему ни за что бы не справиться, а попалась муха в паутину, он и начинает обхаживать вокруг нее, и все выпускает нитки, и все затягивает муху липкою паутиной по крыльям, по лапкам. Запутает поплотней, запеленает так, что муха шевельнуться не может, и тогда подходит, убивает и кормится — сосет кровь.
— Фу, гадкий! Терпеть не могу пауков! — объявила Люба.
— За что? Мух они убивают потому, что им есть хочется, а между собой, друг с другом, они даже очень добрые, и детей своих очень любят.
— Любят? — с удивлением повторила Люба.
— Да. Ты погляди, — рассказывал Лева, — погляди на моего паука: это — мать. Видишь, у нее в передних лапках маленький клубочек; в паутинном клубочке спрятаны яички. Мать ни за что никому не уступит клубочка; она скорей позволит оторвать у себя все лапки. Она носится с ним, бережет и защищает его как умеет. Когда же из яичек выходят детки, она таскает их на спине и заботится о них, приносит им еду и очень их любит.
— А я их все-таки не люблю, — настаивала Люба, — никто пауков не любит.
— Напрасно ты это думаешь. В деревне пауки в большом даже почете. Они переводят мух в избах, а кроме того, по паутине может крестьянин узнавать, какая будет погода: коли паук развесил паутину к холодной стене, к окошку, — будет вёдро, а перешел потеплее, поближе к печке, — так и знай, жди дождя.
— А твой паук что думает? Где он сделает себе паутину? — спросил Коля, заглянув в тетрадь.
— А мой крестовик вон какую сетку раскинул, — говорил, рисуя, Лева. — И сам в середине сидит и лапки поджал; это значит — будет хорошая погода. А правда, Коля, тетя ваша собиралась на Воробьевы горы, как будет хорошая погода?
— Правда.
Лида вздохнула.
Трудно было узнать Лиду; она простудилась, сидела бледная, кашляла. Тетя так ничего и не сказала ей в тот странный вечер, не бранила и не наказала. Она ее и потом не бранила.
Наутро Лиду призвали в кабинет к папе и при папе заставили рассказать, как все было.
Ах, как Лиде не хотелось рассказывать!
Ах, как ей было стыдно! Всякий раз, как она думала умолчать про что-нибудь, увернуться, тетя тотчас угадывала, будто в сердце у Лиды читала, — она подымала на Лиду темные проницательные глаза, и Лида подробно говорила всю правду. Это длилось очень долго и было хуже всякого наказания!
А затем все пошло по-старому. Тетя была все такая же. Папа реже стал бывать дома, а когда бывал, то был добрый и серьезный, как всегда. Из-за больших дождей Лева чаще прежнего приходил в гости и еще крепче подружился с Лидой. Про старое никто не поминал, не расспрашивал, но Лида ходила сама не своя, все задумывалась. О чем она думала, она бы, пожалуй, и сама не сказала, не сумела бы. Приходили ей в голову разные невеселые мысли, и она сильнее прежнего ожидала маму и няню.
Лида не хотела даже Левиного паука поглядеть.
— Муху, муху нарисовал! Глядите, он теперь муху нарисовал! — радостно закричала Люба и захлопала в ладоши.
— И мне! Покажите и мне мушку! Где мушка? — подбегая, кричал Жени.
— Вот, Жени, гляди! Влезай на табурет. Вот какая, с крылышками! Он ее поймает в паутину, Лева?
