– Нет, не дотрагивайтесь до меня! – замахала руками Сесилия. – Вот в чем дело: над вами нависла беда, мисс Мэгги! Все теперь известно, и тайны больше нет! Известно, зачем вы меня посылали в Гарфилд. Мисс Джулия узнала обо всем еще в тот день, когда она приходила ко мне перед базаром…
– Она никому не скажет, – перебила я ее.
– Но, мисс Мэгги, я ведь тоже знаю все! Вы не имели права брать эти деньги.
– Не хочу тебе лгать сейчас, когда ты так больна, – потупив глаза, отвечала я. – Да, Сесилия, признаюсь тебе: я действительно украла это письмо с чеками…
– Вы, мисс Мэгги, так унизились? Тут что-то непонятно! Вероятно, тут замешаны ваша гордость и ненависть к американкам! Это вам затуманило голову, и вы стали совсем другой, не прежней мисс Мэгги; та, прежняя, была такой правдивой, такой славной, но теперь…
– Говори все, Сесилия! Добей меня до конца, раз уж начала!
– Я не могу не высказать вам всей правды, мисс Мэгги, я не могу не назвать вещи своими именами. Но, мисс Мэгги, знайте одно: что бы вы ни сделали, как бы ни изменились, я все равно всегда, пока только жива, буду любить вас! И вот я пришла сюда – предупредить вас, что все дело раскрылось. Здешняя почтмейстерша уже говорила со своей сестрой, которая служит в Гарфилдской почтовой конторе, и они обе знают, что письмо с чеками попало именно к вам в руки; что вы, без сомнения, вынули из него чеки и послали меня обменять их на деньги. Теперь, мисс Мэгги, вам, по-моему, остается только одно – во всем признаться вашему отцу, прежде чем он узнает о вашем проступке от других. Ну вот, я все сказала. Мне надо поскорее вернуться домой, пока там еще не заметили моего отсутствия.
Сесилия, пошатываясь, сделала пару шагов, но тут же, потеряв сознание, упала на сырую траву.
Я вскрикнула и бросилась на помощь Сесилии. Мой пронзительный крик, нарушивший утреннюю тишину, услышали сразу двое: отец Сесилии, Ферфакс, который, видимо, уже разыскивал ее, и сэр Уолтер Пенроуз, случайно находившийся поблизости; они поспешили к нам. Приложив губы ко рту Сесилии, я старалась своим горячим дыханием оживить ее.
Сэр Пенроуз первым делом оторвал меня от Сесилии.
– Прошу вас, Мэгги, сейчас же идите домой! – сказал он. – Зачем вы в такую рань пришли сюда? И почему здесь эта бедная больная девочка? Что все это значит?
– Я пришла сюда, чтобы нарвать цветов для папы, – задыхаясь, ответила я. – Но прошу вас, сэр, не обращайте на меня внимания, помогите ей!
Ферфакс уже успел поднять свою дочь и сказал, обращаясь к сэру Уолтеру:
– Я отнесу ее домой, но теперь, после этого случая, я сомневаюсь в ее выздоровлении. Она, наверное, тихонько вышла из дому в бессознательном состоянии. Мисс Мэгги, вы никогда ничего хорошего не сделали для моей бедной девочки, а теперь вы, возможно, окончательно погубили ее!
– Я, право, не вижу тут вины мисс Гильярд, – вступился за меня сэр Уолтер. – Но лучше оставим этот разговор: вам надо поспешить домой, чтобы привести девочку в чувство, а я распоряжусь, чтобы к вам немедленно послали доктора. А вы, Мэгги, скорее бегите домой и расскажите вашей маме обо всем случившемся. Она знает, что нужно делать.
Трудно передать, что я испытывала, возвращаясь домой в то памятное утро. Корзинка моя была пуста, я не набрала никаких цветов для папы, но это меня нисколько не тревожило. Меня угнетала только одна мысль: что я – преступница и что я несчастна. Но в эту минуту, однако, я хотела только одного – чтобы как-нибудь удалось всю эту злополучную историю с письмом скрыть от моего отца, – по крайней мере, до завтрашнего дня. У меня в душе даже сложилась молитва, которую я повторяла про себя: «О, Господи, я сознаю, что пала очень низко, что нет оправдания тому, что я совершила. Но помоги мне, Боже, скрыть мой позор от отца хоть на один сегодняшний день!»
Первое, что я увидела, подходя к дому, была Джулия, хлопотавшая у чайного стола на лужайке. Кажется, еще никогда раньше праздничный стол для завтрака, устроенный в саду перед домом, не был так прекрасно убран. На нем были расставлены фрукты и всевозможные лакомства; всё украшали гирлянды цветов. Кресла папы и мамы тоже были перевиты зеленью и цветами.
Заметив меня, Джулия поспешила мне навстречу и спросила:
– Что с вами, Маргарет? Что-то случилось?
Я безмолвно стояла перед ней. Платье на мне было изодрано, мое лицо, вероятно, было мертвенно бледным; в бессильно опущенных руках я держала пустую корзинку. Джулия, всегда очень сообразительная, тотчас же поняла, что я нуждаюсь в утешении.
– Ах, бедная Маргарет! – воскликнула она. – Какой у вас несчастный вид! Сейчас все начнут собираться сюда; мы уже договорились между собой и с Джеком, что вам будет предоставлена честь подвести вашего отца к его креслу. Это непременно должны сделать вы, Маргарет. Но почему вы так дрожите? Что все-таки с вами приключилось?
– Оставьте меня! Не прикасайтесь ко мне! – вскричала я и, отскочив от нее, побежала наверх, но не в свою комнату, а на чердак под крышей дома. Там у меня хранился всякий хлам – старые игрушки, ношеные платья и прочее. Я вошла туда и заперла дверь на ключ. Сняв с себя вымокшую одежду, я вытащила из комода одно из старых платьев, кое-как наскоро оделась и привела себя в порядок. Потом я открыла дверь и уже собиралась спуститься вниз, когда увидела Джулию, поджидавшую меня у лестницы.
– Зачем вы следите за мной? – сердито спросила я.
– Потому что я вижу, что вы страшно расстроены, и хочу узнать, что с вами.
– Ах, Джулия! – вдруг, неожиданно для самой себя, воскликнула я. – Я так несчастна! Пожалейте меня!
– Да разве я не вижу, Маргарет, бедняжка вы моя!
– Но, Джулия, я не хочу… Ни за что на свете не хочу… Нанести удар прямо в сердце моему отцу сегодня, в день его рождения!
– Понятное дело… Ах, Маргарет!..
– Помогите же мне сделать так, чтобы сегодня не расстроить его.
– Да, я это сделаю, непременно сделаю. Успокойтесь, все будет хорошо.
– Вечером я вам все объясню, только защитите меня сегодня!
– Хорошо, я ведь вам обещала. Мы все устроим. Но только сначала вот что: вам нельзя идти вниз в этом стареньком платье, все обратят внимание на ваш странный вид. У нас с Аделью кое-что приготовлено для вас. Пойдемте скорее в нашу комнату, и вы сами увидите, что это.
Она взяла меня за руку; мы вместе спустились по лестнице и прошли в ее комнату.
Адель, по-видимому, ожидала нас; она сидела возле стула, на котором было разложено изящное шелковое платье светло-зеленого цвета.
Адель и Джулия были одеты в светло-розовые платья, и обе они были так милы, с их раскрасневшимися от волнения личиками и блестящими глазами, что их можно было бы сравнить с только что распустившимися розами.
– Наша бедная Маргарет сегодня нуждается в нашем участии, – сказала Джулия, обращаясь к сестре, а потом, обернувшись ко мне, прибавила:
– Маргарет, я надеюсь, вы нам не откажете. Мы с сестрой приготовили вам к этому дню маленький сюрприз – вот это платье. Наденьте его, пожалуйста; надеюсь, оно будет вам впору и как нельзя более к лицу. Мы тайком от вас сняли вашу мерку и попросили миссис Джефферсон заказать его нашей портнихе.
– Ну-с, пожалуйте, одевайтесь, – суетилась Адель. – В этом наряде вы будете похожи на лесную фею!
– Какая прелесть! – невольно вырвалось у меня, и я покорно предалась в руки Джулии и Адели, которые, весело болтая, принялись наряжать меня.
Платье сидело превосходно. На талию девушки надели мне узенький золотистый поясок; потом они расчесали мои густые волосы и укрепили на голове венок из настоящих маргариток.
Когда туалет был закончен, они подвели меня к зеркалу. От испытанного волнения на моих щеках заиграл румянец, я оживилась.
– Ну, не чудо ли? – воскликнула Джулия, обращаясь к сестре, и обе девушки стали рядом со мной, любуясь прекрасной группой, которую мы представляли собой, отражаясь в зеркале.
– Вы слишком добры ко мне, – сказала я, тронутая вниманием сестер, – я, право, этого не заслуживаю. Но не будем сейчас об этом, лучше объясните мне, что я должна делать при чествовании отца.
– Вы должны поднести ему корзинку с фруктами и цветами; потом вы подведете вашего папу к столу и усадите на его зеленый трон. Пора, Маргарет, ступайте! Вот ваша корзинка. Мы все будем ждать вас с вашим отцом у стола на лужайке.
«Буду наслаждаться, пока это возможно, а потом – будь что будет!» – сказала я себе и, взяв корзинку, спустилась в кабинет к папе.
Он сидел у стола, занятый делами, но при моем появлении тотчас же обернулся. Надо заметить, что у моего отца была замечательная способность угадывать настроение окружающих и сочувствовать тем, кто приходил к нему – кто со своим горем, кто с радостью. Так и теперь, увидев меня в нарядном платье, с цветами в руках и улыбкой на лице, он привлек меня к себе и нежно обнял. Как я была рада, что он пока еще ничего не подозревает о моем проступке, о моем позоре! И что несмотря на его обычную прозорливость, мне пока еще удавалось скрыть от него мою душевную тревогу.
