Здесь, несмотря на ранний час, было людно. В атриуме Мульвий увидел мужчину и женщину, а в стороне играли мальчик и малолетняя девочка. Не обращая внимания на гостей, Мульвий бросился к Афранию.
— Дедушка, какое горе! — закричал он и разрыдался.
Старый Афраний обнял его.
— Знаю, мальчик, знаю, — гладил он Мульвия по голове, и слёзы текли по морщинистым щекам. — Его нашу надежду, они убили…
Старик долго утирал слёзы ладонями.
— Не плачь, отец, — заговорил мужчина. — Проклятого убийцу мы растерзаем или выгоним из Италии. Я не успокоюсь, не уеду из Рима, пока подлый Назика будет ходить по улицам Рима, дышать с нами одним воздухом…
— Что ты задумал, Сервий? — отозвался Афраний.
— Народ расправится со Сципионом Назикой!
— Но ведь убивал не один Сципион Назика, много сенаторов.
— Сципион Назика был зачинщиком. Он повёл за собой сенаторов… Они не осмелились его ослушаться… ведь он верховный жрец, — отрывисто говорил Сервий. — Ещё там, в Сицилии, мы с Тукцией мечтали возвратиться в Италию. Тоска по родине не давала нам покоя. А когда распространился слух о борьбе плебеев за землю и о том, что Гракх стал народным трибуном, тут я не выдержал. «Моё место там», — сказал я жене, и, продав хижину, сад и виноградник, мы отправились в Рим.
— Понимаю, — кивнул Афраний. — Тебя позвала земля, и ты не мог устоять перед её силой…
— Отец, это такая сила, такая сила…
— Большей силы нет для земледельца.
Споры шли долго.
— Сервий горяч, безрассуден, но когда его убеждали перейти на сторону рабов, изменить отечеству, — он отказался, — рассказывала старому Афранию Тукция.
— Не хватало ещё глупости идти против римлян, убивать друг друга! — сказала Марция.
— О Юпитер! — вскричал Афраний. — Она ничего не понимает! Ведь раб был таким же свободным, как ты, старая… Ведь ты свободна, свободна? — говорил он, хватая её за руку и насмешливо заглядывая в глаза. — А вот возьму и продам тебя в рабство — что будешь тогда делать?
— Нет такого закона, чтобы продавать римлян в рабство.
— А такой закон нобили готовы возобновить, недаром они обвиняли в этом Гракха. И я хочу просить своего патрона, чтобы он провёл закон, — подшучивал Афраний. — И в самом деле, надо продавать строптивых старух в рабство — лучше всего в Африку или в Азию.
Сервий и Мульвий молчали, а Тукция растерянно поглядывала на них.
— Что ты выдумал, старый? — закричала Марция, несколько струсив. — Я-то ещё могу работать и нигде не пропаду. А вот тебя бы на моё место — новые хозяева повесились бы: кому нужен такой старый бездельник?..
— Ну, успокойся, жена, я только пошутил… Но если ты будешь много ворчать и бегать по соседям, то тебе придётся плохо!
— Ну, ну, «плохо», — смягчившись, молвила Марция, и улыбка мелькнула на её сморщенном лице. — А если ты будешь пугать меня своими речами, придётся тебе познакомиться с палкой! Я терплю, терплю твои чудачества, а как выведешь меня из терпения — не миновать тебе палочных поцелуев!
— Вот выдумала! — пробормотал Афраний, отмахиваясь от неё.
Перед вечером Сервий сказал:
— Ну, я пойду, — и подмигнул Мульвию. — Мы скоро вернёмся!
— Куда идёте? — спросил Афраний.
— К Папирию Карбону. Надо побеседовать с ним.
— А в Риме ли Карбон? — с сомнением сказал старик. — Он, вероятно, распределяет земельные участки.
— Если его нет, обойдёмся без него.
Они шли по пустынным улицам. Смеркалось, и предметы, казалось, отступали, скрываясь за серой дымкой. На площадях ещё не горели светильни, и первая стража, гремя оружием, вырисовывалась длинной тенью.
Мульвий знал, где жил Папирий Карбон, и подвёл Сервия к большому дому, окружённому низенькими домиками и хижинами.
— Подожди меня, — сказал мальчик и скрылся в темноте.
Вскоре он вернулся.
— Карбона нет дома, зато есть Геспер. Он что-то замышляет… Там совещание… — прерывисто говорил Мульвий, хватая Сервия за руку и увлекая за собою. — Идём, идём… Они ждут тебя…
Сервий не знал Геспера и тихо спросил:
— Кто он?
— Это вольноотпущенник… Идём, идём!
Они вошли в атриум небольшого домика, смежного с большим домом. В очаге горел огонь, и яркое пламя освещало лица плебеев. Высокого роста молодой человек во фригийской шапке стоял у самого очага и что-то говорил. Он обернулся к входившим, и пламя осветило крупные черты его лица.
— …и я предлагаю, квириты, — говорил Геспер, — нападать на Сципиона Назику на улицах, площадях, набережной и всюду, куда ни ступит его нога. Но нападать не открыто, а осыпать его камнями из-за оград, из портиков и тотчас же скрываться. И повсюду кричать: «Вон, убийца, из Рима! Вон из Италии!» Квириты! Мы должны заставить оптимата бежать из Италии под страхом смерти.
— Он верховный жрец, — сказал кто-то.
— Когда верховный жрец становится зачинщиком злодейства, убийцей, он перестаёт быть жрецом.
Сервий подошёл к Гесперу:
— Я друг Тита и Мания, — ты, вероятно, слыхал о них? А это Мульвий — сын Тита.
— Как не знать Тита, Мания! — вскричал Геспер, сжимая руку Сервия. — Откуда ты и надолго ли задержишься в Риме?
— Я не успокоюсь до тех пор, пока Гракх не будет отомщён.
Геспер улыбнулся, суровые глаза его потеплели.
— Пусть воздадут тебе боги за дружбу и решимость наказать злодея! — взволнованно произнёс он, обнимая Сервия.
Когда все расходились, Геспер взял Сервия под руку:
— Расскажи о себе. Ты из Сицилии? А что слышно о восстании рабов? Как думаешь, устоят они?
— Когда я был в Сицилии, ходили слухи, что рабам не устоять против римских легионов.
Геспер, подавив вздох, тихо сказал:
— Трудно бороться с Римом, трудно бороться с оптиматами, но всё же надо бороться. Если даже всюду постигнет нас неудача, то останется ещё надежда — надежда опять начать всё снова.
— Ты мужествен и упорен, Геспер!
— Я делаю, Сервий, то, что делал Гракх, что надо делать и нам. Иначе незачем жить на свете.
Мульвий опустил голову; слёзы медленно покатились по его щекам.
— Слыхал, дедушка? — вбегая в хижину, запыхавшись, говорил Мульвий. — Из Иберии вернулся Сципион Эмилиан…
— Опоздал, мальчик! Я видел вчера его триумф и скажу, что более великолепного зрелища я не видел в своей жизни! Триумфатор был подобен самому Юпитеру, он…
— Дедушка, я тоже видел триумф, но Сервий запретил говорить тебе о прибытии Сципиона из Иберии. Он опасался, как бы ты, старый, не попал в толчею и тебя не задавили.
— То-то вы пропадали три дня, а где — неизвестно! Моя старуха ворчала, что похлёбка перестаивается, и решила, что вас посадили в тюрьму.
— За что же? — засмеялся Мульвий.
— А за что сажают строптивых популяров? Сципион Назика, говорят, не может успокоиться: его соглядатаи рыщут, как бешеные волки по всему городу.
— Но как ты, дедушка, добрался до Священной улицы?
— Я не только был на Священной улице, — гордо сказал Афраний, — но и на форуме! А кто, думаешь, сопровождал меня? Никогда не угадаешь! — И старик хитро прищурился.
— Кто-нибудь из соседей?
— Нет. А ты подумай, мальчик!
Мульвий с удивлением взглянул на него:
— Неужели…
— Она, она! Моя старуха! Она принарядилась и сказала мне: «Народ бежит смотреть на Сципиона, пойдём тоже!» Мы видели сенаторов, шедших впереди, повозки, нагружённые золотыми и серебряными сосудами, пленников в цепях. А когда появился триумфатор и заиграла музыка — о боги милостивые! — я подумал, что нахожусь на Олимпе! Я увидел на колеснице Сципиона Эмилиана, похожего лицом и величием на Юпитера, и вместе с другими кричал приветствия, да так громко, что Сципион обернулся ко мне и, улыбнувшись, махнул лавровой ветвью. А воины кричали: «Иду в триумфе!» И народ повторял эти слова…
— А ты был, дедушка, на пиру? — перебил Мульвий. — Сколько столов стояло на улицах, и можно было есть и пить что только захочешь…
— Нет, на пиру я не был — устал и отправился домой.
— Значит, ты не получил подарка?
— А ты получил?
— Смотри!
И Мульвий протянул ему блестящую бронзовую фибулу.[123]
Афраний взял её, осмотрел со всех сторон и сказал:
— Пир будет продолжаться ещё два дня. То-то моей старухи нет: она, наверное, уже там, пьёт сладкий мульс[124]. Лишь бы пьяная не пришла, а то подарок потеряет!
— Дедушка, я сбегаю и приведу её!
— Не торопись. Раньше вечера она не вернётся — знаю я её! — И, засмеявшись, Афраний сказал: — Покажи ещё раз эту фибулу. Хороша! А ты будешь носить её? Нравится она тебе? Конечно, нравится. Отдай её мне — ведь я не получил подарка. А ты можешь пойти туда ещё раз, и тебе дадут другую фибулу.
