И вдруг, в этот самый момент, вваливается не кто иной, как доктор Мак-Рэй! На его лице выразилось полнейшее недоумение. Он подошел, взял скалку из моих рук и поставил мальчика на ноги. Джонни спрятался за него и уцепился за его пиджак. Я была в такой ярости, что не могла произнести ни одного слова; я с трудом сдерживалась, чтобы не разреветься.
– Пойдемте отведем его в канцелярию, – сказал доктор.
Мы вышли, причем Джонни все время держался от меня на почтительном расстоянии. Мы оставили его в передней, вошли в мой кабинет и затворили дверь.
– Какое преступление совершил этот мальчик? – спросил доктор.
Вместо ответа я просто положила голову на стол и расплакалась. Я была совершенно измучена и морально, и физически; все мои силы ушли на то, чтобы скалка произвела должное действие.
Всхлипывая, я передала ему все кровавые подробности, и он посоветовал мне больше не думать об этом, – ведь мышка уже мертва. Потом он принес мне стакан воды и сказал, чтобы я плакала, пока не устану, это меня успокоит. Я не уверена, что он не погладил меня по голове. Во всяком случае, он применил ко мне свой обычный метод – я видела десятки раз, как он с неменьшим успехом применял тот же способ лечения к истеричным сироткам. Это был наш первый разговор за всю неделю, не считая официального «Доброго утра».
Когда я настолько успокоилась, что могла смеяться – правда, вытирая глаза мокрым платком, – мы обсудили преступление.
– У этого мальчика плохая наследственность, – сказал доктор. – Может быть, он слегка дефективен. Мы должны смотреть на это, как на всякую другую болезнь. Даже нормальные мальчики иногда жестоки, в тринадцать лет нравственное чувство мало развито.
Потом он посоветовал мне вымыть глаза горячей водою и восстановить свое достоинство, что я и сделала. Мы позвали Джонни. Доктор говорил с ним на удивление ласково, разумно и человечно. Джонни сказал в свое оправдание, что мыши – зловредные животные, их надо убивать. Доктор возразил, что для благополучия человеческой породы приходится приносить в жертву многих животных, но лишь для самосохранения, а никак не из мести, и жертву надо приносить с наименьшим страданием для животного. Он описал ему нервную систему мыши и объяснил, что бедное маленькое создание не может защищаться, а потому – никак нельзя понапрасну мучить его. Он посоветовал Джонни развить в себе воображение, чтобы смотреть на вещи с точки зрения другого, даже если этот другой – всего только мышка. Потом он подошел к книжной полке, вынул том Бернса и рассказал мальчику, каким он был великим поэтом и как дорога его память всем шотландцам.
– Вот что он пишет о мышке[39], – доктор раскрыл книгу, нашел, где там «Зверек проворный, юркий, гладкий», и объяснил мальчику эти стихи, как только может объяснить шотландец.
Джонни ушел в полном раскаянии, а доктор направил свое профессиональное внимание на меня. Он сказал, что я переутомлена и нуждаюсь в отдыхе. Почему бы мне не съездить на недельку в Адирондакские горы? Он с Бетси и мистером Уизерспуном будут пока что вместе управлять приютом.
Знаешь, это как раз то, о чем я мечтала. Мне нужны перемена мыслей и немножко соснового воздуха. Моя семья открыла свой лагерь на прошлой неделе и возмущается, что я туда не еду. Они не могут понять, что такой пост, как мой, нельзя бросить, когда вздумается. Но на несколько дней я смогу устроиться. Мой приют заведен, как часы с недельным ходом, и не остановится до четырех часов дня будущего понедельника, когда поезд вернет меня к моим обязанностям. К вашему приезду я снова буду оседлой, и моя голова очистится от глупых фантазий.
В настоящее время мастер Джонни – в счастливом состоянии душевного и физического очищения. Правда, я подозреваю, что нравоучения доктора произвели такое действие отчасти потому, что им предшествовала моя скалка. Одно я знаю – Сюзанна-Эстела приходит в панику, как только я вхожу в кухню. Заговорив о пересоленном супе, я случайно взяла деревянную ложку, и она тотчас же спряталась за дровяной ящик.
Завтра в девять часов я отправляюсь в путешествие, проложив себе путь пятью телеграммами. Ах, Джуди, ты и представить не можешь, как я рада снова стать беззаботной – кататься по озеру, гулять по лесу и танцевать в спортивном клубе! Я всю ночь чуть не бредила от восторга. Право, я до сих пор не отдавала себе отчета, как смертельно я устала от этой приютской атмосферы.
– Вам необходимо, – сказал доктор, – уехать и хорошенько подурачиться.
Этот диагноз положительно clairvoyant[40], я ни о чем другом на свете и думать не могу. Вернусь со свежими силами, готовая и к встрече с тобой, и к трудовому лету.
Твоя, как всегда,
Салли.
P. S. Джимми и Гордон будут там оба. Как бы мне хотелось, чтобы и ты могла присоединиться к нам! Муж – очень неудобная штука.
Лагерь Мак-Брайдов.
29-е июля.
Дорогая Джуди!
Пишу, чтобы сообщить тебе: горы выше обыкновенного, леса – зеленее, а озеро – синее.
В этом году дачники съезжаются как будто позже. На нашем берегу озера открыт только Гарримановский лагерь. В клубе очень мало танцоров, но у нас дома есть гость, который любит танцевать, так что я неудобств не терплю.
Национальные дела и воспитание сирот отодвинуты на задний план, пока мы катаемся среди водяных лилий нашего восхитительного озера. Я с неохотой думаю о 7.56 утра будущего понедельника, когда мне придется повернуть спину к горам. Самое ужасное в каникулах – что в ту же минуту, как начинается счастье, оно затуманено приближающимся концом.
Слышу голос на террасе, осведомляющийся, где Салли. Addio!
С.
3-е августа.
Дорогая Джуди!
Снова в Джон-Грайере, и снова на моих плечах тяжесть будущего поколения. Первым человеком, на которого упал мой взгляд, был Джонни Коблен, скалочной памяти, со значком на рукаве. На значке выгравировано золотыми буквами «О.З.Ж.». За мое отсутствие доктор учредил местное отделение Общества защиты животных и поставил Джонни председателем.
Я слышала, что Джонни вчера подошел к рабочим, закладывающим фундамент для нового фермерского домика, и строго выбранил их за то, что они били лошадей, когда поднимались на гору. Все это никому не кажется смешным, кроме меня.
У меня масса новостей, но так как ты должна приехать через четыре дня, то не стоит тратить время. Только одну очаровательную новость я приберегла к концу. Придержи дыхание. На последней странице тебя ждет огромный сюрприз. Ты бы послушала, как визжит Сэди Кэт! Джейн ее стрижет. Вместо того чтобы носить две крысиные косички, наша маленькая ирландка будет ходить стриженой, с красивым бантом на макушке.
– Эти хвостики действуют мне на нервы, – говорит Джейн.
Надеюсь, ты оценишь всю красоту новой прически. Думаю, теперь кто-нибудь захочет удочерить ее. Только наша Сэди Кэт уж очень независимое, мужественное создание; она прекрасно создана природой, чтобы стоять на собственных ногах. Я должна приберегать родителей для беспомощных.
Ты бы видела наши новые платья! Не могу дождаться дня, когда собрание бутонов предстанет перед тобой. Ты бы видела, как заблестели сине-ситцевые глазки, когда платья раздали – по три штуки на каждую девочку, все разных цветов и все в полную собственность, с инициалами владелиц, вышитыми на воротнике. Ленивый обычай миссис Липпет давать каждому ребенку какое попало платье из еженедельной стирки глубоко оскорблял женскую натуру.
Сэди Кэт визжит, как поросенок. Надо пойти и взглянуть, не отрезала ли ей Джейн по ошибке ухо-другое.
Нет, не отрезала. Прекрасные ушки Сэди остались в целости. Она визжит просто из принципа, как визжат в зубоврачебном кресле, зная, что вот-вот будет больно.
Право, не могу придумать, что бы еще написать, кроме моих собственных новостей – так вот они – надеюсь, ты будешь рада.
Я обручена.
Привет вам обоим.
С. Мак-Б.
Приют Джона Грайера.
15-е ноября.
Дорогая Джуди!
Мы с Бетси только что вернулись с прогулки в нашем новом автомобиле. Он, несомненно, сильно скрашивает приютскую жизнь. Автомобиль сам собой поехал по Риджской дороге и остановился перед воротами вашей усадьбы. Двери и ставни были заколочены. Дом выглядит мрачным, покинутым и промокшим от дождя и ничуть не напоминает того веселого, счастливого дома, который, бывало, так гостеприимно встречал меня по вечерам.
Мне ужасно жалко, что наше милое лето уже прошло. У меня такое чувство, будто часть моей жизни как-то отрезана и осталась позади, а неизвестное будущее надвигается с ужасной быстротой. Положительно мне хотелось бы отложить свадьбу на несколько месяцев, но я боюсь, что бедный Гордон поднимет шум. Не думай, что я начинаю колебаться, это не так. Просто мне нужно больше времени, чтобы привыкнуть к этой мысли, а март приближается с каждым днем. Я твердо знаю, что поступаю самым благоразумным образом. Всякому человеку, будь то мужчина или женщина, гораздо лучше, если он мирно и счастливо состоит в браке – но, Боже мой, как я ненавижу всякие перевороты, а это ведь такой огромный переворот! Иногда, когда я чувствую себя усталой после трудового дня, у меня просто не хватает духу думать о нем.
