— Ну чего... — сказал Толик.
— Пленник, молчать! — перебил командир. — Будешь отвечать, когда спросят.
Толик понимал, что это пока игра. Но именно пока. Но... не такой уж он трус! И не убьют же, в конце концов... И, глядя поверх голов, Толик с печальной гордостью произнес:
— Не буду я отвечать.
— Будешь... — просопел круглолицый, стискивая Толькин локоть. А командир коротко спросил:
— Где беглец?
— Не знаю.
— Лучше скажи сразу, — посоветовал мальчик с девчоночьими ресницами. Он аккуратно придерживал Толика за плечо.
— Сейчас заговорит, — скучным голосом пообещал мальчишка с оттопыренной губой. Вынул из-за пояса, аккуратно размотал и зарядил чем-то рогатку. Далеко вытянул шею из воротника рыжего свитера и прицелился. Прямо Толику в лоб.
— Неужели в человека будешь стрелять? — спросил Толик не столько со страхом, сколько с удивлением. Рогатка щелкнула, доска над головой отозвалась резким стуком, на волосы посыпались мелкие крошки. Видимо, пулей служил сухой глиняный шарик.
Натти Бумпо из романа "Зверобой", когда ирокезы метали в него томагавки, не закрывал глаза. Но у Толика такой выдержки не было. Он зажмурился и со слезинкой проговорил:
— Дурак, выбьешь глаз — отвечать будешь.
— Он не выбьет, — негромко успокоил мальчик с ресницами. — Он снайпер.
— Витя, помолчи, — попросил командир. А над самой головой у Толика опять свистнул и рассыпался глиняный шарик. Толик дернулся и услышал слова командира:
— Мишка, хватит. Это храбрый пленник, он так просто не заговорит. Надо устроить другое испытание.
"Какое еще?" — тоскливо подумал Толик. Стрелок Мишка сматывал рогатку. У командира было задумчиво-деловитое лицо: наверно, он придумывал способ развязать пленнику язык.
"Может, рвануться и удрать? — суетливо думал Толик. — Не успею, догонят... может, зареветь? Тогда, наверно, отпустят. Нет, реветь еще рано... Эх, Султана бы сюда... Вот влип-то. А им сплошная радость: поймали "языка". Наверно, все-таки отлупят... Фляжку бы не отобрали... А если все-таки зареветь?"
В общем, совсем не героические прыгали мысли. Но одной не мелькнуло ни разу: сказать, где беглец, и тем спастись. Это было так невозможно, что бедный Толик даже и забыл про курчавого Шурку. И удивился, когда услышал тонкий голос:
— Подождите! Я здесь!
Показались из-под мостков блестящие ботинки и перемазанные сухой землей чулки. Беглец по-рачьи выбрался на траву, вскочил. Отряхнул штаны и матроску, посадил на пружинистые кудряшки тюбетейку и опустил руки по швам.
— Вот я. А его не трогайте. Олег, он нисколько не виноват!
— Та-ак, ясно — сказал командир Олег и прошелся по измятому Шурке взглядом. От ботинок до тюбетейки.
— А я тоже не виноват, — поспешно сказал Шурка. — Я по правилам убегал. Рафик и Люся в одну сторону, я в другую...
— Убегал-то ты по правилам, — усмехнулся Олег и аккуратно поправил волосы. — А потом пошел на измену.
— Я?! — Шурка стиснул опущенные кулачки и побледнел так, что почернели его крупные веснушки: две на носу и одна на подбородке.
— Ты, — вздохнул Олег. — Потому что впутал постороннего в наши дела. Воспользовался помощью врага.
— Какой же я враг! — отчаянно проговорил Толик (его все еще прижимали к забору). — Я вам что плохого сделал?
— А почему не сказал, где он прячется? — пропыхтел круглолицый мальчишка и кивнул на Шурку.
— А ты бы сказал, если тебя просят: "Не выдавай"?
— Пленник прав, — решил командир Олег. — Он не обязан нам помогать, он ведь не наш союзник. И ведет он себя смело...
— Тогда я пойду? — обрадовался Толик.
— Не так скоро... Может быть, ты чей-то разведчик! Ты ведь не с нашей улицы. Может, еще где-нибудь такой же отряд, как у нас, есть, и вы решили наши тайны выведать...
— И может, Шурка их уже разболтал ему, — сказал Мишка.
— Я?! — Глаза у Шурки влажно заблестели.
— Ничего он не говорил, — заступился Толик.
— Я ни словечка! — клятвенно добавил Шурка.
— С тобой разберемся потом, ты никуда не денешься, — небрежно решил Олег. — А пленника придется допросить в штабе.
— Пошли! — обрадовался круглолицый и потянул Толика за локоть. Толик уперся:
— Куда еще? Чего пристали?
Витя ласково махнул ресницами и успокоил:
— Да не бойся, мы же играем.
— Ага, "играем"! Из рогатки...
— Мишка больше не будет, — успокоил Олег. — И вообще ничего плохого не будет, если станешь говорить правду.
— Ага! Я — правду, а вы опять скажете, что вру!
— Разберемся, — пообещал Олег. — Ну? Пойдешь или тащить?
— А куда?
— Недалеко, в этом квартале, — успокоил Витя.
— Пойду, — вздохнул Толик.
Сопротивляться было глупо. К тому же кроме страха сидело в Толике любопытство: что за отряд, что за игра? И ребята были, кажется, ничего. Ну, Мишка и этот вот, сопящий, так себе, а Олег и Витя — совсем неплохие. Да и Шурка. Честный такой: вылез и заступился...
— Даешь слово, что не убежишь? — спросил Олег.
Это понравилось Толику. Он кивнул.
— Пускай ремень снимет, — потребовал Мишка.
— Зачем? — Толик вцепился в пряжку.
— Потому что с арестантов всегда ремни снимают.
— Не бойся, это ведь не насовсем, — объяснил Витя.
— Все равно не сниму. Это... отцовский.
Ремень был в доме у Нечаевых давным-давно, мама в прежние годы подпоясывала им телогрейку, когда ездила копать картошку или разгружать уголь, если посылали от редакции. Откуда ремень взялся, мама и Варя не помнили. Но Толику нравилось думать, что в давние, может еще довоенные, времена этот широкий кожаный пояс со звездной пряжкой носил отец.
И сейчас у Толика закипели в душе злые слезы, и он понял, что будет биться до конца. И даже страх пропал.
Но биться не пришлось. Олег серьезно спросил:
— А отец кто?
— Он политрук был. Он под Севастополем...
— Ладно, пошли, — сказал Олег. — Ремень не трогать.
Толика привели в длинный заросший двор на Уфимской улице. Во дворе стоял дом с верандой. В дальнем конце поднимался из репейников приземистый сарай. К боковой стене сарая был пристроен самодельный навес. Раму из жердей и палок накрывали старые половики, рваная плащ-палатка и куски толя. Боковым и задним краями эта крыша прилегала к забору и сараю, а свободным углом опиралась на кривой шест. Когда Толик задел шест плечом, весь балдахин качнулся и сверху что-то посыпалось.
— Поосторожнее, — сказал Олег.
На бревенчатой стене сарая висели под навесом разрисованные картонные щиты и деревянные мечи. На утоптанной траве стоял дощатый ящик с круглым клеймом "Коровье масло". Вокруг него — ящики поменьше и перевернутые ведра.
Толику велели остановиться под кромкой навеса.
Витя объяснил чуточку виновато:
— Посторонним вход в штаб запрещен.
Грузный круглолицый парнишка (его, как выяснилось, звали Семен) остался снаружи — то ли просто как часовой штаба, то ли конвоир пленника. Олег, Мишка и Витя сели вокруг "стола", а Шурка поодаль, в уголке. Он тихонько вздыхал. Олег вытащил из-под ящика тетрадку, ручку и непроливашку...
В эту минуту с забора ловко упали в заросли и оказались под навесом еще двое: высокая смуглая девчонка с короткими волосами и гибкий мальчик ростом с Толика. Им шумно обрадовались, но Олег сразу восстановил порядок:
— Тихо! Люська, садись и пиши. — Он уступил девочке место. Она ткнула пером в непроливашку.
— Чего писать?
— Пиши: "Пятнадцатое июня. В отряде была игра в часовых и разведчиков. Часовые были Олег Наклонов, Семен Кудымов, Витя Ярцев и Мишка Гельман. Разведчики были Люся Кудымова, Шурка Ревский и Рафик Габдурахманов...
Светловолосый, синеглазый Рафик весело сообщил:
— А вы нас не поймали!
— Не до того было... Люсь, пиши: "Разведчики разбежались, а часовые..."
— Подожди, я не успеваю...
Пока Олег диктовал, Толик разглядывал щиты. Они были из тонкого картона — видимо, не для боя, а так, для красоты. На каждом акварельными красками нарисована какая-нибудь картинка или знак. "Наверно, гербы, как у рыцарей, — догадался Толик. — У каждого свой".
Рафик глянул на Толика — будто выстрелил синими огоньками:
— Это кто? Новичок?
— Это пленник... — сказал Олег. — Люська, пиши дальше: "Разведчик Ревский нарушил правила и впутал в наши дела постороннего, который, наверно, вражеский лазутчик..."
— Не впутывал я! — подал голос Шурка.
— Не лазутчик я, — сказал Толик.
— Пленник, тихо. Сейчас допросим, все скажешь... Люсь, пиши прямо здесь же: "Протокол допроса..."
— Щас... П-р... После "рэ" надо "о" или "а" писать?
