Подойдя к дверям, мы заметили, что очень много народа – чуть ли не все обитатели этого маленького городка – направляются к церкви. Я подумала, что это, быть может, последний целиком католический город в Испании – оттого, наверное, что мессы здесь проходят так весело и оживленно.
Садясь в машину, мы увидели траурный кортеж. Несли на руках гроб. Готовилось отпевание. Когда похоронная процессия вошла в двери храма, музыканты оборвали мелодию фламенко и заиграли реквием.
– Господи, упокой душу усопшего раба твоего, – перекрестясь, сказала женщина.
Я сделала то же и продолжала:
– Вот это и было знамением. Нам было возвещено, что конец всякой истории неизменно печален.
Женщина взглянула на меня и ничего не сказала. Потом вышла и тут же вернулась со стопкой бумаги и ручкой.
– Пойдем-ка наружу. Мы вышли. Рассветало.
– Дыши глубже, – попросила она. – Пусть утренняя свежесть проникнет в твои легкие, разбежится по крови. Ты вчера чудом осталась жива.
И судя по всему, ты и сама не понимаешь смысл той истории, которую только что мне рассказала. Ты увидела лишь ее печальный конец и забыла те счастливые мгновения, что были в церкви. Забыла, как показалось тебе – небеса спускаются на землю. Забыла, как думала – хорошо проживать все эти мгновения вместе и рядом с… – она помедлила и договорила, улыбнувшись и подмигнув:
– …твоим другом детства. Помнишь слова Иисуса: «Пусть мертвые хоронят своих мертвецов». Ибо Он знал, что смерти нет. Жизнь была до того, как мы появились на свет, и пребудет после того, как мы этот свет оставим.
У меня на глаза навернулись слезы.
– И то же самое происходит и с любовью, – продолжала она. – Она существовала раньше и будет существовать вечно.
– Мне кажется, вы знаете мою жизнь, – сказала я.
– У всех любовных историй – много общего. И мне в свое время пришлось пройти через это. Но я этого не помню. Помню, что любовь воскресла и вернулась в облике другого человека, новых надежд, новой мечты.
Она протянула мне бумагу и ручку.
– Напиши все, что чувствуешь. Извлеки эти чувства из своей души, излей их на бумагу, а потом выбрось. Легенда гласит, будто в Рио-Пьедра такая холодная вода, что все, попадающее в воды этой реки, – листья, насекомые, птичьи перья – со временем превращается в камни, устилающие ее русло. Как знать, может быть, полезно будет бросить в стремнину и страдание?
Она поцеловала меня и сказала, что, если захочу, могу вернуться к обеду.
– Не забудь! – крикнула она мне вслед. – Любовь пребудет вечно. Меняются возлюбленные.
Я засмеялась, она помахала мне рукой.
Я долго глядела на реку. Плакала до тех пор, пока не почувствовала – слезы иссякли.
И тогда я начала писать.
День, и другой, и третий я писала. Каждое утро приходила я на берег реки. Ближе к вечеру появлялась та женщина и, взяв меня за руку, уводила к себе – в свою келью в старом монастыре.
Она стирала мою одежду, готовила немудрящий ужин, говорила о пустяках, укладывала меня спать.
Однажды утром, когда работа моя близилась к завершению, я услышала – подъехал автомобиль. Сердце мое замерло, потом заколотилось, но я не хотела верить тому, что оно говорило мне. Я уже чувствовала себя свободной от всего, я была готова вернуться в мир и снова стать его частью.
Самое трудное уже минуло, оставив по себе светлую печаль.
Но сердце не обмануло меня. Не поднимая глаз от рукописи, я ощутила присутствие, услышала его шаги.
– Пилар, – произнес он, садясь рядом.
Я не отозвалась. Продолжала писать, но мысли уже разбредались, и собрать их мне было не под силу. Сердце билось, трепыхалось так, словно хотело выскочить из груди, кинуться ему навстречу. Но я не пускала.
Он сидел, глядя на реку, а я без остановки водила пером по бумаге. Так прошло все утро – никто из нас не произносил ни слова, – и я вспомнила безмолвие той ночи у колодца, когда мне внезапно открылось – я люблю его.
Руку свело от усталости, и я остановилась. Тогда он сказал:
– Когда я вышел из пещеры, было уже темно, и я потерял тебя из виду. Поехал в Сарагосу. Потом – в Сорию. Я исколесил бы весь мир, отыскивая тебя. Вернулся в монастырь Пьедра и тут встретил женщину. Она сказала мне, где ты. И добавила, что все эти дни ты меня ждала.
Слезы выступили у меня на глазах.
– Я останусь рядом с тобой, пока ты будешь сидеть здесь на берегу. А когда пойдешь спать – лягу у порога. А если уедешь в дальние края – последую за тобой.
Так будет до тех пор, пока ты не скажешь: «Уходи». Тогда я уйду. Но все равно буду любить тебя всю жизнь.
Я уже не могла скрывать слезы. Он тоже плакал.
– Хочу, чтобы ты знала… – начал он.
– Не говори ничего. Вот, прочти, – ответила я и протянула ему стопку исписанных листков.
Весь день до вечера я смотрела на реку. Женщина принесла нам бутерброды и вина, сказала что-то насчет погоды и снова оставила нас наедине. Не раз он прерывал чтение и в глубокой задумчивости устремлял невидящий взгляд к горизонту.
Мне захотелось пройтись по лесу, взглянуть на маленькие водопады, на склоны гор – каждый из них хранил свою легенду, каждый был исполнен тайного смысла. На заходе солнца я вернулась туда, где оставила его.
– Спасибо, – произнес он, протягивая мне рукопись. – И прости.
На берегу Рио-Пьедра села я и улыбнулась.
– Твоя любовь спасла меня и возвратила к моим мечтам, – продолжал он.
Я продолжала сидеть молча и неподвижно.
– Помнишь псалом 137-й? – спросил он.
Я покачала головой. Мне было страшно размыкать уста.
– При реках Вавилона…
– Да-да, конечно, помню, – сказала я, чувствуя, что мало-помалу возвращаюсь к жизни. – Там говорится об изгнании. О людях, повесивших свои арфы на ветви деревьев, ибо не могли играть то, чего просило сердце.
– Но потом, отплакав, со светлой печалью вспомнив землю своих снов, псалмопевец обещает себе самому:
Если я забуду тебя, Иерусалим, забудь меня десница моя.
Прилипни язык мой к гортани моей,
Если я забуду тебя, Иерусалим.
Он снова улыбнулся:
– Я уже начинал забывать это. Ты заставила меня вспомнить.
– Как ты думаешь – вернется к тебе твой дар? – спросила я.
– Не знаю. Но Господь всегда давал мне вторую попытку. Он дает мне тебя. И ты поможешь мне вновь обрести мой путь.
– Наш путь, – поправила я.
– Да, наш.
Он взял меня за руки, помог подняться с земли.
– Собери свои вещи. Едем. Сами собой мечты явью не станут.
Январь 1994 г.
