Ничего не скажешь, Шустрику повезло — он попал в хорошие руки. Только беда: Слава в прошлом так любил медвежонка Мишку, что ни на собак, ни на кошек не желал смотреть. И казалось Славе, что никогда, проживи он хоть сто лет, не изменит своей любви к Мишке, никогда не заведет никакого живого существа — ни собаки, ни кошки, ни кролика, ни ежа.
И вот случилось же такое: встретился на пути Славы этот Шустрик.
Славе не так-то просто оказалось получить на него разрешение у мамы.
— Нет, нет и нет, — твердила Славина мама и при этом вспомнила Мишку. — Хватит. Вспомни медвежонка. Помнишь, сколько с ним было забот и огорчений, все помнишь. О собаке не смей и мечтать.
А Слава любил мечтать.
Больше всего Слава мечтал не о собаке, не о машине, а о том, как поедет к Мишке, как встретится с ним, будет играть и кувыркаться, как играл, когда тот был маленький и вырывал вилки из штепсельных розеток. Слава любил вспоминать и мечтать о том, как будет Мишку кормить и купать. А с тех пор как он начал искать во всяких энциклопедических словарях все, что помогало найти ответы на вопросы немецкого журнала, мечты о Мишке делались все реальнее и реальнее.
Слава рылся во всяких толстых книгах, особенно в энциклопедических словарях. Библиотекарша в школе не очень-то охотно давала эти тома. А если давала, то, как говорится, «не отходя от кассы». Там же в библиотеке посмотри, что надо, и до свиданья: выносить энциклопедию нельзя. На дом не выдается. Но у Славы дома была своя энциклопедия, и притом живая. В ней искать, листать страницы и читать целый столбец непонятного, чтобы выудить две понятные фразы, не надо. Его живая энциклопедия была вся тут.
Спрашиваешь — отвечает. Быстро. Понятно. И без ошибки. А звали живую энциклопедию — Глебка. Он жил в одном доме со Славой, только в другом подъезде, и учился на один только класс старше Славы. Но знал Глебка все на свете. Может быть, потому, что Славе выписывали «Пионерку», а ему «Комсомолку». Хотя Глебке было еще до комсомола — ого-го. Этот Глебка все про все знал и подлавливал на этом Славу. Слава его часто выспрашивал про Германию, и в том, что затем со Славой произошло такое необычное, заслуга не столько его, сколько Глебки. Во всех спорах Славы и Глебки всегда побеждал последний.
Да, с Глебкой спорить было бесполезно. Особенно в игре, которую он придумал: «Полундра». Но об этом рассказ будет впереди. А в те дни, когда Слава заполнял анкету — вопросник немецкого журнала, он думал только о поездке в ГДР.
И Глебка заставал его обложенным со всех сторон томами энциклопедии, книгами и журналами. Друзья садились рядом, листали страницы, ища ответы на вопросы немецкого журнала.
Мечтать о поездке Слава мечтал, а верить не верил. Да, честно скажу — не верил. А Глебка говорил:
— Не дрейфь! Считай, что поедешь. Знаешь, никогда не надо ждать и бояться, что будет плохо, что проиграешь, промажешь, провалишься. Это же два раза переживать — один раз ожидая плохого, второй раз, когда это плохое случается. А так хоть помечтаешь о хорошем, и то хорошо. Правда?
Слава говорил:
— Правда!
Как-то, когда они с Глебкой сидели над картой Европы, Слава ему сказал:
— А знаешь, ребята в классе надо мной смеются: тоже выдумал — немцами заниматься. Они наши враги, мы их в войну били.
— Дурилы твои ребята. Так то ж были фашисты, гитлеровцы. Ты что ж, не мог объяснить там своим?
— Объяснял, Глебка. А они свое: не любим мы немецкую нацию.
— Нацию?! Глупости не болтай. Враги наши не немцы, а фашисты.
Слава хотел тоже понять все, что Глебка ему говорил, но тот не дал ему подумать: снова, как всегда, стал вдруг подлавливать своей «Полундрой»:
— В ГДР есть город Новгород?
— Ты что?! — удивился Слава. — Скажешь тоже!
— А где город Новгород, скажи?
— «Где, где»!.. Под Ленинградом.
— Правильно. А в ГДР?
— Там нет Новгорода.
— Есть.
— А я говорю — нет! Это же наш — русский Новгород.
— Русский, а в Германии есть немецкий. Не знаешь?
Слава помолчал. А потом сказал:
— Не знаю.
И при этом подумал: «Нет, тут Глебка что-то загнул. Новгород — это же самый-самый русский город».
— Так не знаешь? — переспросил Глебка.
— Не, не знаю.
— Давай карту. Смотри. — Он ткнул пальцем в маленький кружочек. — Читай.
— Нейштадт. Ну, при чем тут Новгород?
— А теперь переведи.
— Ней — нов…
— Стоп, — сказал Глебка. — Дальше…
— Штадт — город.
— Ну?
— Нов-город…
У Славы от Глебки не было никаких секретов. И перед тем как идти в Зооцентр, Слава советовался с Глебкой. А тот сказал:
— Как узнаешь, где твой Мишка, сразу туда топай.
— А если он далеко?
— Все равно топай. Только сало захвати, рис и компас.
— Для ориентировки? — спросил Слава.
— Ага.
— А рис и сало?
— Это же самые питательные продукты. Их всегда берут в экспедицию. Понял?
— Понял.
— Но главное, — сказал Глебка, — не теряй времени. А то новые хозяева Мишки узнают, что его старый знакомый нашелся и объявил розыск, и Мишку твоего — фьють! — запрячут или увезут.
— Не, — сказал Слава, — не дам. Сразу пойду по горячим следам. И компа́с у меня есть. И сало достанем.
— Правильно! — подтвердил Глебка. И непонятно было, к чему это относится: к тому ли, что Слава пойдет по горячим следам, или к тому, что он сказал по-моряцки точно — компа́с, а не ко́мпас.
Вот потому, выйдя от Марии Петровны из Зооцентра, Слава решил, что до завтра он ждать не будет. Ведь только что, казалось ему, вот он Мишка, — за той толстой дверью. Щелкнул бы только замок, и можно было броситься к нему. Мамы ведь не было рядом, чтобы удержать его за руку.
А тут еще как только Слава вышел из Зооцентра, афиши обступили его со всех сторон:
МЕДВЕЖИЙ ЦИРК.
Профессор дрессировки БУЛАТОВ.
Сегодня последнее представление
И Слава решил: сегодня он должен быть в цирке. Но сколько же было перед этой целью «но»! Знаете, как на состязаниях бегуна с препятствиями: он бежит, а перед ним на всем пути такие полосатые заборчики. Бежит и через препятствия перепрыгивает, бежит и перепрыгивает. При этом надо так прыгнуть, чтобы заборчик не упал, а сам бегун тем более.
Но Слава о первый же «заборчик» споткнулся.
Случилось это все вот как. Дома Слава сказал:
— Мамочка, пусти меня сегодня в цирк.
— Как это так — пусти? Ты еще маленький, чтобы самому по театрам и циркам ходить.
— Пусти.
— Вот еще новости! Ты что?
— Мамочка…
— Не капризничай, не маленький.
— А кто только что сказал: маленький?
— Вот пойдет весь ваш класс в ТЮЗ, и ты пойдешь. Где же это видано, чтобы дети одни ходили на вечернее представление?!
— Нигде не видано, — поддакнул Слава. — Пойдем, мамочка, вместе.
— Еще что выдумал! За целую неделю я устала, только и мечтала об этой субботе. И дома дел прорва. А ты — цирк. Нет, милый мой, пожалуйста, без капризов…
Слава помолчал и выпалил как из пушки:
— А там Миша.
Мама все поняла, Слава был в этом уверен, но сказала таким удивленным голосом:
— Какой еще Миша?
— Как — какой? Наш, мой — Миша, Мишенька, медвежонок валдайский.
Они разговаривали стоя, но тут мама села, а вернее, плюхнулась в кресло.
— Не болтай глупости. Его же отправили за границу.
— А вот и не отправили. Он выступает в Московском цирке в труппе знаменитого дрессировщика Булатова.
— Ты-то откуда знаешь? Ну, выкладывай все…
Тут Слава все маме рассказал — и про Зооцентр, и про симпатичную Марию Петровну из Зооцентра, и про афишу, что сегодня последний день выступлений… Думаете, Нина Васильевна Славу отругала и сказала: «Садись за уроки и не выдумывай глупости»?
Нет, если вы так подумали — значит, ошиблись. Мама долго-долго сидела в кресле, задумавшись. Слава молчал. Но все, о чем думала и вспоминала мама, Слава прочитал на ее лице, хотя она наклонила голову и на какое-то время даже закрыла глаза. А вы разве, если давно-давно кого-нибудь хорошо знаете, не читаете в его лице, даже когда он молчит? Слава же свою маму знал всю свою жизнь и знал, что тогда в кресле она все-все перевспоминала про Мишку: и то, как он первый раз появился у них в Москве — маленький пушистый шарик — и ноги его расползались на гладком полу; и то, как мама хотела его на прощанье сфотографировать, а он, ослепленный яркой лампой, цапнул маму за ногу; как Слава потом ждал письма из Валдая, уехал туда, потерялся в лесу, когда пошел на свидание с Мишей, и еще тот последний день его встречи с Мишей на мельнице — мама боялась, что Мишка Славу загрызет, а тот подсунул голову под Славину руку — мягкий, пушистый — и только поуркивал.
