— У-у, дрянь такая!
Он замахнулся на гуся и вдруг нащупал рукой глиняную кринку. Она сохла, надетая на кол. Леня схватил кринку и неловко ударил ею по гусиному клюву. Кринка вырвалась из его руки, звонко брякнулась о камни забора, свалилась на спину гуся и распалась на куски.
— Ты что мои кринки ломаешь? Что тебя на забор вознесло? Вот я тебя хворостиной!
От крыльца мелкими шажками бежала бабка. За бабкой неслась девчонка с белыми косичками. Откуда-то подскочил Витька и, красный, рассерженный, стащил с забора ревущего Леню.
Бабка ахала и охала. Гусак шипел. Девчонка громко хохотала, Витька возмущенно кричал:
— Почему, ну, почему все гуси на тебя накидываются?
Сквозь плач Леня услышал старческий утешающий голос:
— Не реви. Кринка-то старая. Съешь абрикосика.
Но Леня увернулся от сухонькой руки, гладившей его по голове.
Дальше он ехал молча, изредка вздыхая и один за другим отправляя в рот абрикосы. Ноги Лени, исщипанные злобной птицей, горели. Слезы испарились на жаре и стянули кожу, щеки как-то затвердели.
Но все беды были забыты, когда из-за пологого холмика показались черепичные крыши, весело выглядывавшие из густой зелени садов. Потянуло прохладой.
И вот пустые бочки загрохотали по мосту. Соскользнув с косогорчика, развернувшись ловко, машина выкатилась на берег реки. Ради этого Леня готов был вытерпеть не одно гусиное нападение.
Речка! Что может сравниться с блаженством, которое испытывает человек, погрузившись в свежие, ласковые струи?
Под берегом вода темно-зеленая: в нее опрокинулись кусты ивняка, а посредине река голубая, морщится от ветерка, словно улыбается ребятишкам. Счастливцы те, кто живет у реки. Болтайся в воде целый день — и никакой тебя зной не проберет. Ну, хоть ненадолго, а и Леня отведет душу.
И он нырял, вскакивал на ноги, где мелко, на мягкое песчаное дно, махал руками, расшвыривал горстями воду и опять с восторгом зарывался в прозрачные волны.
Витька, Паша и Веня набирали ведрами воду. Прежде чем зачерпнуть, они каждый раз окунались с головой. Кому Леня поражался, так это Сергею Артемовичу: шофер курил, сидя на пригорке, и рассеянно поглядывал на усердных водоносов, а в воду лезть и не думал.
Несколько раз брат крикнул Лене, чтобы тот выходил из воды, но Леня делал вид, что не слышит.
— Смотри, без тебя уедем! — Витька поднял ведро и, перегнувшись на одну сторону, понес его к машине. На ходу бросил через плечо: — Больше ты с нами не поедешь!
Эту угрозу, хоть и произнесенную вполголоса, Леня услышал сразу. Он выскочил из воды и, с сожалением чувствуя, как обсыхает на бегу, догнал брата.
— Витя, а что это на поле? Во-он, видишь?
— Хлопчатник.
— А почему он такой зеленый-зеленый? И густой. А помнишь, мы ехали, тоже хлопчатник был. Только редкий. Обгрызенный точно. Суслики его, может, съели?
— Да при чем тут суслики? Просто вода здесь есть. Орошение действует. Оттого все и растет.
— Дан, я помогу тебе ведро тащить! — попросил Леня.
— Сам донесу.
Вот какой Витька — не дал помочь. А Лене так хотелось!
Обратно он ехал в кузове. Витькиного присмотра уже не опасался: посреди степи не высадят.
А что это Витька смотрит на него с таким осуждением?
— Леня, где твоя футболка?
Леня оглядел себя, похлопал ладонями по голой груди. В самом деле, куда девалась футболка?
Недоуменно пожав плечами, он пробрался между бочками к заднему борту, подальше от Витьки. Продолжать разговор о футболке не имело смысла.
В бочках колыхалась вода. В воде отражалось небо. Тут оно было мутно-синее, грозовое, а над головой — яркое, сверкающее, без единого облачка. На крутых поворотах вода понемножку выплескивалась, и тогда грозовое небо покрывалось волнами. Леня поворошил его пальцами, разгоняя волны-тучи.
Бочка высокая, но, если подтянуться на руках, можно взобраться на край. Сидеть на узкой, закругленной стенке очень неудобно, но зато теперь прохладно ногам.
Машина подскочила на кочке. Бултых! Леня не удержался на своем неудобном сиденье и свалился в бочку. Сразу стало прохладно, дух захватило от восторга: «Я и на машине качусь и купаюсь — вот здорово!»
Леня осторожно выглядывал и снова прятался. Мальчики стояли у кабины, спиной к нему, и не видели, какая рыбина резвится в бочке.
«Море» в бочке не отличалось спокойствием: Леню колыхало и качало, особенно когда машина взлетала на пригорки. Иногда его колотило о деревянные стенки. От этого было еще веселее.
Чувствуя себя почти морским царем или китом, Леня гордо поглядывал по сторонам. Знакомые места! Вон тот забор, на котором он спасался от гусака. А вон бабка стоит на крылечке. Достань-ка сейчас хворостиной!
Почти до самого лагеря Леня болтался в воде, к сожалению, сильно потеплевшей. Только когда до палаток осталось рукой подать, он выбрался наружу. И, сразу, конечно, обсох. Высыхало на глазах и дно кузова. Если бы не стало в одной бочке поменьше воды, то Леня словно бы не купался.
Когда грузовик проезжал мимо палатки почвоведов, живущих на краю лагеря, Леню окликнул девичий голос:
— Ты потерял футболку?
— Наверно.
— Возьми в палатке у Муси. Она там.
— Витька! — крикнул Леня. — Моя футболка в палатке у Муси.
— А мне-то что?
— Так ты же спрашивал, где она.
Опять лилась вода в шурфы. Но Леня в них уже не заглядывал. Он сидел под машиной, в холодке.
У палаток, на примусах, где загороженных ящиками, а где и просто на земле безо всяких прикрытий, дежурные готовили обед. Вскоре растянули брезент, сверху постелили кто клеенку, кто настоящую скатерть, расставили тарелки.
Под машину, где Леня прятался от пекла, заглянула Муся.
— Пойдем есть лапшу с гусем. Живо!
Она за руку вытянула Леню из-под машины.
Дядя Степа обедал вместе с геологами.
— Прошел слушок, что кого-то гусь чуть совсем не заел, — сказал он грустно. — Кого бы это? Не знаете, девушки?
— И вовсе не совсем, а только за ноги пощипал, — сердито сказал Леня.
Все засмеялись, а Леня отвернулся. Съев полную миску густой лапши, он поднялся.
— Спасибо. Я больше не хочу.
Неторопливо он пошел мимо палаток. Где бы посидеть в холодке?
У следующей палатки Леню уговаривали отведать каши. Но тут, в обществе почвоведов и бурильщиков, он только выпил большую кружку чаю с конфетами.
Затем на все приглашения к столу он лишь мотал отрицательно головой: ни кусочка больше не могло поместиться в его животе. А мама боялась, что он голодным останется!
Отяжелевший от еды, Леня уселся в тени, у входа в какую-то палатку. Заглянул внутрь. Ящики стоят. В них, наверно, инструменты, приборы, карты, образцы… Матрацы, одеяла и подушки лежат скатанные у стенок. Но один матрац растянут. Хозяева палатки — люди хорошие и не рассердятся, если Леня посидит на их матраце.
Когда через некоторое время в палатку вошел начальник экспедиции Кедров, он увидел раскинувшегося на матраце полуголого мальчика. Солнце светило ему на нос, и он морщился во сне. Кедров улыбнулся и оттянул матрац в глубь палатки.
* * *
Проснулся Леня от сильного шума. У входа в палатку толпились люди. Многих Леня видел впервые. Все они, перебивая друг друга, говорили о какой-то замечательной лекции, которую только что слышали.
— Такую бы и в Москве неплохо услышать. Повезло нам!
— Я думаю! Этот профессор известный специалист по лессовым почвам.
Пока Леня спал, приехала еще одна экспедиция, ясно.
Трещали сверчки. В небе догорал закат, и длинные мягкие тени расползались по полю. Воздух был нежен и ласков. Дышалось легко.
Леню окликнула высокая Аня, Мусина подруга:
— Леня, ты нашел свою футболку?
Подумав, Леня ответил:
— Ее нашли.
Он бродил по вечернему лагерю, с любопытством рассматривая новых людей. Вдруг кто-то обхватил его сзади поперек живота.
— Попался, голубчик!
Дядя Степа сообщил таинственно:
— Я сейчас, знаешь, анализы в контору отвезу.
— Вернешься скоро? Мы бы с тобой поиграли как-нибудь.
— Я-то, брат, вернусь… Айда к машине! Я тебе что-то интересное покажу — в кабине у меня.
У машины Тимаков скомандовал:
— Ну-ка! Глаза закрой, руки вверх!
Леня послушно зажмурился и поднял руки. В ту же минуту на нем очутилась футболка. Она положительно проследовала его, эта голубая одежонка, спасенья от нее не было.
— А теперь где хотите ехать, товарищ будущий капитан? Наверху либо в кабиночке?
— А зачем мне ехать?
— Зачем? Домой пора! Вот зачем.
— Увезти меня хочешь? Дядя Степа-а! Я здесь ночевать останусь.
— Ночной пропуск тебе нынче не выписан.
— Не поеду-у! Дя-а-адя Степа!
