Митя отправился в гости
Новый знакомый так понравился Мите, что он, не откладывая в долгий ящик, на другой же день отправился в конную разведку.
Село было большое, длинное, и загибалось оно широким полукругом, вроде подковы.
«Коли мне на тот край улицей идти, — подумал Митя, — я до вечера не дойду. Нужно взять прямо через луг».
Так он и сделал. И, видно, не один Митюшка был догадлив: неширокая, крепко утоптанная тропа протянулась, соединяя оба края села.
Митя шёл по тропинке. Ветер обвевал его лицо, а нежаркое осеннее солнце золотило скошенные поля, уже пожелтевшие листья деревьев и переливалось красным пламенем на кистях рябины. «Вот ведь как… — думал Митя, быстро вышагивая по тропке. — Война идёт, а незаметно. Мужики с полей хлеб свозят, не торопятся. Бабы на пруду бельё полощут. А коровы — те траву жуют. Им хоть бы что! И гуси пасутся. Ишь ты, важные! А ведь в соседних сёлах (это Митя хорошо знал) беляки. И, может, завтра сильный бой будет…»
Далеко, за смутно виднеющейся лиловатой полосой кустов, расположились передовые цепи, передовая линия красных бойцов. А ещё дальше, там, где небо слилось со степью, невидные для глаз, находились одно подле другого Орловка и Ливенка.
Митя шёл быстро и даже не заметил, как, пройдя луг, вышел на другой конец села.
Вышел он прямо к высокому дому с окнами, обведёнными голубыми резными наличниками. На крыльце дома, играя на ветру, висел красный флаг, и по обе стороны ступенек стояли, задрав носы вверх, пулемёты.
На завалинке, как раз против этого дома, сидел Алексей Новиков и небольшим сероватым бруском острил шашку.
— Здоро́во, Митя! Пришёл? — встретил Митю Алексей. — Я, видишь, шашку острю, а сейчас буду начищать. Приказ получен — в разведку отправляться… Хороша? — спросил он, вертя перед Митей шашку и любуясь чистым блеском стали.
Митя кивнул. Что там говорить: шашка была загляденье!
— А ты попробуй, до чего остра! Бритва…
Митя осторожно и с уважением дотронулся до остро отточенного лезвия и вдруг спросил:
— Лёша, а что в том доме?
— Как что? Штаб… ясное дело!
— Ну-у?.. И товарищ Чапаев там?
— Ясное дело. Где ж ему быть! Сидит — сражения обдумывает.
— Ну? В каком окошке?
Алексей ответил не задумываясь:
— В крайнем.
Теперь Митя с особым интересом стал смотреть на дом и на крайнее оконце, светло озарённое солнцем.
А вдруг откроется сейчас это крайнее оконце, выглянет Василий Иванович Чапаев, увидит Митю и крикнет его! «Здоро́во, — скажет, — Митюша! Ну, как жизнь? Не пора ли тебе настоящим делом заняться?» И ответит ему Митя: «Попа, пора, товарищ Чапаев! Мне страх как надоело кашеварить!» — «Куда же тебя назначить, Митя?» — спросит Чапаев. А Митя ему: «Куда хотите назначайте, товарищ Чапаев, а уж я не подкачаю!» — «Ладно! — скажет товарищ Чапаев. — Назначаю тебя в конную разведку…»
Ох, до чего бы славно!
Сколько Митя ни вглядывался, не открылось стеклянное оконце и не выглянул из него Василий Иванович. Был в это время Чапаев далеко, совсем в другом месте.
Ещё утром его вызвали в штаб армии, чтобы согласовать совместные действия против неприятеля. Было решено завтра дать сражение под Орловкой и Ливенкой.
К вечеру все вопросы были выяснены, и Чапаев стал собираться к себе в часть, в село Подшибаловку.
— Подожди маленько, Василь Иваныч, — предложил кто-то из командиров. — Конных вперёд вышлем — пусть пощупают. Как бы на беляков не налететь…
— Нельзя ждать! — коротко сказал Чапаев. — Каждая минута дорога.
— Ждать не хочешь — возьми хоть верховых с собой. Смотри, сцапают тебя с твоим тарантасом!
Чапаев только головой покрутил:
— Пустое! Ничего не будет. Отстреляемся в случае чего. Не впервые этой дорогой едем.
— Бубенцы сними хоть! — не унимался командир. — За три версты слыхать, что едешь.
Чапаев только засмеялся в ответ:
— Вот и хорошо! Пусть звенят. И пусть знают, что Чапай едет, — посторонятся!
Ездили на тарантасе всегда втроём — товарищ Чапаев, ординарец Петя Исаев и кучер Аверька. С ними всегда был пулемёт «максим».
Кучер Аверька сидел на козлах. Лицо у него было красное, обветренное, нос луковицей, а на шее, даже в самую жару, толстый шерстяной шарф, чтобы не задувало. В этом шарфе Аверька и ночью спал.
На откидном сиденье, спиной к Аверьке, помещался Петя Исаев. Сидел он напротив пулемёта и в любую минуту мог начать из него строчить. В ногах у Пети стоял ящик с запасными пулемётными лентами.
А пулемёт «максим» находился на главном сиденье тарантаса. Стоял он на двух колёсиках, похожий на маленькую пушку. У него был внушительный вид: одним словом, кто свой — ничего, а чужой — не суйся.
Товарищ Чапаев сидел рядом с пулемётом, а если приходилось отбиваться от неприятеля, пересаживался к Пете.
Как только выехали из того села, где находился штаб армии, Аверька подхлестнул свою тройку, крикнул: «Эге-ге, соколики?» — и тарантас помчался вперёд. Так на тугих вожжах отмахали они с десяток вёрст.
Вблизи села Клопихи дорога раздвоилась: налево полезла в гору и уткнулась в самое село; направо, обогнув холм, скрылась в кустах.
— Василь Иваныч, — осипшим от пыли и ветра голосом спросил Аверька, попридержав коней и повернув голову к Чапаеву, — по какой дороге поедем: по той или по этой?
— По какой короче? — спросил Чапаев.
— Через Клопиху, стало быть, попрямее будет, — ответил Аверька.
— Так и дуй!
Аверька приподнялся, тряхнул вожжами, крикнул: «Эге-ге, соколики!» — и кони повернули налево, на село Клопиху.
Недаром любил ездить Чапаев с кучером Аверькой. С кем только не приходилось гонять ему по извилистым и прямым дорогам, но как с Аверькой — ни с кем не ездил. Как степной ветер, неслись у Аверьки кони, ураганом взметало за ними серую дорожную пыль, будто на волне качало лёгкий тарантас.
«Эх, чорт, леший!» — покрякивал от удовольствия Чапаев. Любил он быструю езду.
У села Клопихи пустил Аверька лошадей рысцой. В село въехали не торопясь.
— Теперь, Василь Иваныч, можно сказать, почти что дома, — сказал Петька. — За околицу выедем — полдороги останется.
На широкой улице было пусто. Тарантас легко катился по уезженной дороге, покачиваясь на упругих рессорах.
И вдруг — откуда только взялась! — сбоку прямо к тарантасу подбежала женщина в тёмном платочке. Задыхаясь, пробежала несколько шагов вровень с тарантасом, держась правой рукой за крыло, и быстро зашептала:
— Родненькие, да куда ж вы приехали? Ведь белые здесь…
И так же внезапно, как появилась, исчезла, оставшись где-то позади.
Не успела она договорить, как все трое — и Чапаев, и Петя, и Аверька — увидели неприятельских солдат, выходящих из проулка.
«Аверька, назад!» — крикнул было Чапаев.
Но было поздно. Солдаты увидели чапаевскую тройку. Опешив от неожиданности, они все разом остановились, потом заговорили между собой и, на ходу сдёргивая винтовки, ринулись к тарантасу.
Чапаев выхватил наган.
— Аверька! — крикнул он злым и хриплым голосом. — Гони! Гони, чортов сын! Гони что есть силы вперёд!
Аверька судорожно огрел кнутом коней, заорал неистовым голосом, и кони взвились и понесли…
Петю Исаева толкнуло назад, потом дёрнуло вперёд. С трудом удержавшись на сиденье, он схватился за пулемёт.
И «максим», задрожав всем своим стальным телом, застрочил.
Тут поднялось такое, что и передать трудно.
— Эге-ге-ге-ге-ге! — вопил Аверька.
«Тра-та-та-та-та!» — заливался пулемёт.
«Бах, бах, бах!» — гремел наган Василия Ивановича.
А сзади раздавались выкрики, трещали винтовочные выстрелы. Из хат выбегали офицеры, солдаты и, увидев пыль за чапаевским тарантасом, беспорядочно стреляли вдоль улицы.
Несколько минут кони неслись без оглядки, грозя опрокинуть тарантас. И лопни в этот момент рессора или случись ещё что-нибудь, пришёл бы всем троим — и Чапаеву, и Пете, и Аверьке — конец. Не миновать бы им смерти.
Далеко за селом, когда смолкли выстрелы и крики, Аверька остановил тарантас. Кругом разостлалась степь с прямой и ровной дорогой. Кони были в мыле, тяжело раздували мокрые бока, поводя налитыми кровью глазами.
Аверька снял картуз, обтёр рукавом вспотевший лоб и стал разматывать шарф. Так жарко ему ещё никогда не было…
— Как, Василь Иваныч? Ничего?.. — спросил он, тяжело дыша.
Чапаев снял папаху, оглядел со всех сторон. Нашёл пробоину, поковырял в ней пальцем и снова надел.
— Ничего! — ответил он. Голос у него был сердитый. Злые огоньки блестели в глазах. И, усаживаясь на прежнее место, рядом с «максимом», прибавил: — Глупо от шальной пули на тот свет переправиться. В бою — давай! Это я понимаю. Можно. А так… Ну, гони, Аверька! Не будут дураками — враз за нами конных бросят… Гони!
