В школе на одном из уроков мне передали небольшой предмет, завернутый в обрывок газеты. Я не стал дожидаться перемены и, стараясь не шелестеть, развернул. Там был мой шарик.
Я опять увлекся своими «путешествиями» и вечером даже пораньше лег спать. Мать смотрела сериал и я слышал через стену жужжание голосов, кто-то кого-то любил, кто-то кого-то не любил, кто-то в кого-то срелял, одним словом — бурда. Я стал думать про нашу классную. Думал, думал и опять это случилось — я оказался у нее на кухне. Классная такого же возраста, как моя мать, но строгая. Одевается строго, волосы зачесывает строго. А тут на кухне в халате, босиком, готовит какой-то суп. Я прошел по квартире. Лысый мужчина в майке смотрел телевизор и зевал. А в другой комнате девчонка в наушниках слушала музыку, ноги закинула на спинку дивана, а вокруг беспорядок побольше, чем у меня, конфетные фантики на полу. Я опять вернулся на кухню. Классная помешала суп и стала мыть посуду. Суп забурлил, перелился через край и запахло гарью. Классная приподняла на кастрюле крышку, уменьшила газ и вернулась к посуде. Я посмотрел туда-сюда, заглянул в шкафчик — нет, у моей матери порядка побольше. Я-то воображал, у нашей классной все идеально и домашние по струнке ходят, как дрессированные собачки в цирке. Ничего подобного. Видимость одна.
Как-то я лежал и думал, куда отправиться. И все не мог придумать — куда. И куда же я попал, как вы думаете? Никогда не догадаетесь. Я бы и сам не догадался. В какой-то коридор, похожий на наш школьный, только узкий, без окон и дверей, ведущих в классы. Свет там был тусклый, да и вся обстановочка, должен вам сказать, довольно тухлая. Я сразу захотел вернуться назад, но решил обождать, посмотреть, что будет, и пошел себе по этому коридору. Довольно долго шел, а он все тянулся и тянулся. Вдруг от стены отделилось какое-то пятно и потащилось за мной следом. Такая трехмерная клякса где-то мне до пояса. Я иду себе, а оно за мной тащится. Очень неприятно. Я знаю, что иногда есть смысл смотреть страху в лицо. Я обернулся — да, клякса такая, трехмерная, как сгущенный дым. И тут эта клякса не то, чтобы говорит, нет, конечно, а вообще-то как будто и говорит… Этого не объяснить… Просто надо там быть и это видеть… А, может, и слышать. Оно, пятно это, типа меня спрашивает — откуда тут взялся? А я ему — типа, вон взялся, а как сам не знаю. Спрашиваю сам:
— Ты кто?
А оно мне:
— В смысле?
А я:
— В прямом смысле. Есть птицы, насекомые, люди… Я, к примеру, мальчик тринадцати лет… Человеческий детеныш. А ты?
А он:
— А я, это я. Ты не поймешь.
— Если объяснишь, пойму.
— Как я тебе объясню, если ты все равно не поймешь. Я это я. И все тут. А ты, мальчик тринадцати лет, человеческий детеныш — глупый. Ты даже не знаешь, где ты и что тут. А тут, между прочим, опасно. И все бывает. И всякое можно встретить.
Я разозлился, что какое-то несчастное «пятно» назвало меня глупым и пошел дальше, а «оно» опять потащилось за мной. Я шел, шел и вдруг оказался на открытом месте, как бы на какой-то крыше… а вокруг, над головой, огромная пустота, огромная и такая пустая, что даже звенит, а внизу, под ногами еле видно что-то, даже не разглядеть что, тонет в тумане. У меня было чувство, что я один здесь, совсем один. Не испугался, просто одиноко стало, как будто я никому не нужен и меня все забыли. Тут что-то обвило мою ногу, какое-то щупальце, похожее на мокрую скользкую веревку, обвило и потащило. И как бы в противовес что-то потащило меня за спину в противоположную сторону. Как будто я был бумажкой и меня засасывал со спины пылесос. Щупальце ослабло и отпустило, а я оказался опять в этом коридоре, а рядом опять было это пятно.
— Глупый, — «сказало» пятно.
«Сказало» совершенно неподходящее слово, но я буду употреблять его, потому что никакое другое все равно не подходит.
— Ты ничего здесь не знаешь, если бы не я, ты бы пропал. Утащило бы в временной провал и ты бы болтался там как я не знаю кто до конца этих самых времен…
— Кто это был? — спросил я.
— Из тех, кто в провале. Они хватают все, что плохо лежит. Если зазеваюсь, они и меня утащат. Но я не глупый, я никогда не зазеваюсь.
Он еще что-то хвастливое выдавал, а я захотел вернуться домой и вернулся домой.
Не скажу, что этот случай меня испугал, нет, просто не было желания опять оказаться в этом коридоре и общаться с каким-то там пятном. О щупальцах и тех, кто живет в провала, я уже не говорю. Теперь, собираясь «погулять», я твердо выбирал, куда отправлюсь. Допустим, мне понравилась какая-то открытка — берег моря или тропинка в лесу, или по телевизору тоже какая-нибудь симпатичная местность — я наловчился запоминать их в одну секунду. И вечером, перед сном, или днем, если никто не мог помешать, принимал удобную позу, эта картинка вставала у меня перед глазами и я тут же оказывался там. Я прогуливался немного, а потом спокойненько возвращался назад. Я очень полюбил такие прогулки.
Как-то я вообще обнаглел. Прихожу домой, а на кухонном столе рядом с моим обедом и маминой запиской (она всегда пишет мне записки, типа — «кушай суп, котлеты, компот», как будто я сам не догадаюсь, тем более, компот не кушают, а пьют) — короче, газета и в ней на самом видном месте фотография важного человека. Самого главного в нашей стране. Сидит в кабинете, уткнулся в книгу. Я был голоден, но не прикоснулся к еде, пошел к себе, лег и стал мысленно гулять вокруг этого человека и действительно оказался рядом с ним. Книги в его руках не было, и одежда на нем была другая, — но это был он, его кабинет и его стол. Он листал какие-то бумаги и что-то подчеркивал. Листал и листал себе, и подчеркивал. При этом все тер себе переносицу, как самый обычный человек. Я походил, походил вокруг, ничего интересного там не было. Человек, как человек… Я зашел ему за спину и дунул в затылок, но ни один волосок на его голове не шевельнулся. Он опять потер переносицу и почесал за ухом. Мне стало скучно. Я захотел есть, вернулся домой и принялся за обед. Была мысль как-нибудь отправится в Белый дом к Обаме, но, думаю, там было бы то же самое.
Гораздо интереснее случилось с музыкальной группой «Ягуары». Вот это было — да! Здорово! Надо сказать, что последнее время весь наш класс просто помешался на этих музыкальных группах. Все стали ходить в фанах, то есть фанатах одной или другой. Обменивались дисками и все спорили, какая лучше. А тут, оказывается, к нам в город приезжает самая что ни на есть прикольная зарубежная группа «Ягуары». Уже за месяц начался колотун. Конечно, деньги за билет надо было платить бешеные. Такие деньги были только у Васи Че. и еще одной девочки из богатой семьи. Потом оказалось, что другая девочка по большому знакомству тоже туда попала. Она даже прядь волос выкрасила под ягуара, пятнами. Вот, собственно и все. Все остальные счастливцам жутко завидовали и переживали, что не смогут попасть на концерт, а я ходил себе и посвистывал.
Но вот этот день долгожданный, наконец, пришел, начало концерта в семь… Я все посматривал на часы — очень волновался. А тут вдруг с работы неожиданно заявилась мать и, судя по всему, никуда уходить не собиралась, даже в магазин. И какая-то общительная такая, и все ко мне с разговорами. В другое время я, может, с ней и поговорил, но тогда… Я лег и сказал, что хочу спать. Стало только хуже, мать все подходила ко мне — что болит, что случилось и не выпью ли я молока, и не пожарить ли мне блинчиков, так что в конце концов я не выдержал и заорал дурным голосом, чтобы она оставила меня в покое. Мать обиделась и ушла к себе, а я закрылся с головой одеялом и поспешил на концерт. Я никогда не был во Дворце спорта и не мог себе представить, какой он внутри, но я хорошо знал вход туда и ведущую к входу лестницу. И вот я оказался на лестнице и быстро поспешил к входу, проскочил мимо контролера и прошмыгнул в зал.
Конечно, я мог расположиться в любом месте зала, даже под потолком. Но мне хотелось все-таки быть вместе со всеми. Надо сказать, концерт был, конечно, супер. И «Ягуары» эти классные, оправдали ожидания. Зрительный зал стоял на ушах. Все свистели, кричали, топали, размахивали руками… Девчонки прям визжали, бились в истерике и бежали к сцене… Это напоминало эхо того, что происходило на сцене, даже более оглушительное, чем само представление. Я тоже кричал, и подпрыгивал, и даже пытался свистеть, и первый раз за все время моих «путешествий» почувствовал досаду и огорчение от того, что меня не слышно. Что здесь я как бы не существую… Концерт уже длился долго, подходил к концу, накал эмоций, считайте, достиг своей высшей точки, как какая-то сила меня просто вырвала из всего этого — мать совала мне градусник. Я опять заорал, но уже тише, потому что был такой сонный. Больше не стал возвращаться на концерт — ведь я посмотрел почти весь.
Потом я долго, весь оставшийся вечер, ходил оглушенный и даже пообщался с матерью. Она рассказывала мне про свою работу, я слушал, но не врубался. Она была счастлива.
