Внимательный наблюдатель заметил бы также, что у нее острый подбородок, а глаза полны живости и огня, хорошей формы рот с мягкими нежными губами и высокий лоб. Короче говоря, он обязательно заключил бы, что эта полуребенок-полуженщина, которая вызывала у застенчивого Мэтью столь нелепый страх, представляла собой весьма неординарную натуру.
Но Мэтью не пришлось долго мучиться, собираясь с силами, чтобы заговорить с девочкой. Как только она окончательно решила, что он направляется к ней, она встала, держа в одной руке старомодный потертый саквояж и протягивая ему другую.
— Вы, верно, мистер Мэтью Кутберт из Грингейбла? — спросила она звонким голосом. — Я ужасно рада вас видеть. Мне уже начало казаться, что вы за мной не приедете, и я пыталась представить себе, что же с вами могло случиться. Я решила, что если вы не приедете за мной сегодня, я пойду вон к той старой вишне у поворота дороги, влезу на ветки и проведу там всю ночь. Мне нисколько не будет страшно, а провести лунную ночь на осыпанной белыми цветами вишне так интересно, правда? Можно вообразить, что ты живешь в мраморном дворце. А утром вы бы за мной приехали — в этом я не сомневалась.
Мэтью неловко взял ее маленькую худенькую ручку и тут же решил, как он поступит. Он не будет говорить этому ребенку с сияющими глазами, что произошла ошибка; он привезет ее к себе домой, и пусть это сделает Марилла. Нельзя же, в самом деле, бросить ее на станции, даже если произошла ошибка. Так что все вопросы и объяснения откладываются до возвращения домой.
— Извини, что я опоздал, — смущенно проговорил он. — Пошли. Лошадь я оставил во дворе гостиницы. Давай я понесу твой саквояж.
— Да я и сама его донесу, — весело воскликнула девочка. — Он не тяжелый. Тут поместились все мои пожитки, но весит он не много. И потом его надо уметь носить, а то ручка отваливается. Лучше уж я сама. Это ужасно старый саквояж. Как я рада, что вы приехали, хотя провести ночь на вишне тоже было бы интересно. Нам ведь довольно далеко ехать? Миссис Спенсер сказала, что до вашего дома восемь миль. Это здорово — я так люблю ездить в коляске! Как это замечательно, что я стану жить у вас и буду вашей дочкой! У меня никогда не было папы — все чужие люди. Но хуже всего было в приюте. Я там провела только четыре месяца, но и этого хватило за глаза. Вы, наверное, никогда не жили в сиротском приюте, так что, конечно, не представляете себе, что это такое. Хуже и придумать ничего нельзя. Понимаете, с нами хорошо обращались. Но там так мало простора для воображения! Кругом одни сироты. Конечно, можно представить, что, например, девочка, которая сидит в столовой рядом со мной, на самом деле дочь герцога и что ее в детстве украла у родителей злая нянька, которая потом умерла, не успев рассказать ей правду. Я часто лежала по ночам, придумывая такие истории: днем на это времени не хватало. Наверное, поэтому я такая худая — я ведь ужасно худая, правда? Одни кости и нисколечко мяса. Мне нравится воображать себя такой полненькой девочкой с ямочками на локотках…
В этом месте спутница Мэтью умолкла — или потому, что устала болтать без остановки, или потому, что они подошли к коляске. Она не произнесла ни одного слова до тех пор, пока они не выехали из станционного поселка и не покатили вниз по крутому холму. Дорога здесь сильно врезалась в мягкую почву, и по обеим сторонам ее образовывались высокие крутые валы, на которых росли дикие вишни и тонкие березки.
Девочка протянула руку и отломила ветку дикой сливы, царапнувшую по коляске.
— Как красиво! Что вам напоминает это одетое в белое кружево дерево, которое наклонилось над дорогой?
— Мне? Не знаю, — пожал плечами Мэтью.
— Ну как же! Невесту! Невесту в белом платье и белой фате. Я, правда, никогда еще невесты не видела, не была на свадьбе, но я ее себе представляю именно такой. Мне самой, наверное, никогда не придется быть невестой. Я такая некрасивая, что на мне никто не захочет жениться — разве что миссионер. Наверно, миссионеру, который уезжает в дикую страну, не приходится особенно выбирать. Но все-таки я надеюсь, что у меня когда-нибудь будет белое платье. Для меня это просто идеал блаженства, предел мечтаний. Я так люблю красивые платья. И у меня никогда в жизни не было красивого платья. Но тем приятнее будет, когда оно наконец появится, правда? А потом, я всегда могу вообразить себя в роскошном наряде. Сегодня утром, когда я уезжала из приюта, мне было так стыдно, что на мне это жуткое старое платье. У нас все девочки в них одеты. В прошлом году один торговец пожертвовал приюту триста метров этой материи. Некоторые говорили, что он просто не смог ее продать, но мне все-таки хочется думать, что он это сделал от чистого сердца. Когда я садилась в поезд, мне казалось, что на меня все смотрят и все меня жалеют. Ну, тогда я представила, что на мне красивое шелковое платье голубого цвета — уж если воображаешь, то пусть это будет что-нибудь действительно стоящее. И еще большая шляпа с цветами и страусовыми перьями, лайковые перчатки, элегантные туфельки, да еще к тому же золотые часы. Мне сразу стало лучше, и всю дорогу до вашего острова я была в прекрасном настроении. А когда поезд погрузился на паром, меня нисколько не укачало. И миссис Спенсер тоже не укачало, хотя обычно ее укачивает. Ей просто некогда было плохо себя чувствовать, так как все время приходилось следить, чтобы я не упала за борт. Она сказала, что никогда не видела девочку, которая бы поминутно куда-то исчезала так, как я. Ну и что ж, что я исчезала — зато ее не укачало, а это тоже хорошо, правда? Мне хотелось рассмотреть паром получше — неизвестно, когда мне придется снова плыть на пароме. Ой, сколько вишен, и все в цвету! У вас на острове уйма цветов! Я уже его полюбила и страшно рада, что буду здесь жить. Я и раньше слышала, что остров Принца Эдуарда — очень красивое место, и я не раз воображала, как бы я там жила, но мне и в голову не приходило, что это случится на самом деле. Как это прекрасно, когда твои мечты осуществляются, правда? А какие у вас странные красные дороги. Когда мы в Шарлоттауне сели на поезд и я увидела в окне эти красные дороги, я спросила миссис Спенсер, отчего они такие, но она сказала, что не знает и чтобы я больше не приставала к ней с вопросами. Она сказала, что я уже задала ей, по крайней мере, тысячу. Может, и задала, но как же узнать про то, чего не знаешь, не задавая вопросов? Отчего же все-таки эти дороги красные?
— Отчего? Не знаю, — ответил Мэтью.
— Ну что ж, придется это как-нибудь выяснить. Как интересно, что столько еще предстоит узнать, правда? Я просто счастлива, что живу в таком интересном мире. А если бы мы про него все заранее знали, то было бы совсем не так интересно. Тогда не было бы простора для воображения. Вам не кажется, что я слишком много болтаю? Мне всегда говорят, что я слишком много болтаю. Может быть, мне лучше помолчать? Если вы мне скажете, то я буду молчать. Я могу, если постараюсь, хотя это и нелегко.
Мэтью, к своему собственному удивлению, слушал ее с удовольствием. Как и большинство молчунов, он ничего не имел против разговорчивых людей, лишь бы они разговаривали сами и не требовали ответов от собеседника. Но он никогда бы не поверил, что сможет так хорошо себя чувствовать в обществе незнакомой девочки. Он и взрослых-то женщин опасался, а уж девочки на него и вовсе страх наводили. Он терпеть не мог их манеру робко проходить мимо, словно ожидая, что он их проглотит, едва они осмелятся раскрыть рот. Так полагалось вести себя воспитанным девочкам из Эвонли. Но эта конопатая девчушка была совсем другой, и хотя его медлительному мозгу было трудно уследить за ее резво скачущими мыслями, он подумал, что ее болтовня ему вроде как по вкусу. Поэтому он сказал со своей обычной застенчивостью:
— Да нет, разговаривай сколько тебе хочется. Мне все равно.
— Как это замечательно! Я уверена, что мы с вами поладим. Когда хочется поговорить, так приятно дать себе волю и знать, что никто не скажет: «Ребенка должно быть видно, но не слышно». Сколько мне раз это говорили — наверное, миллион. И еще надо мной смеются за то, что я использую длинные умные слова. Но как же можно выразить умные мысли, если не умными словами?
— И вправду, — отозвался Мэтью.
— Миссис Спенсер сказала, что язык у меня, наверно, болтается с двух сторон, а прикреплен только в серединке. Но это вовсе не так — он прочно прикреплен с заднего конца. Миссис Спенсер сказала, что ваша ферма называется Грингейбл и что вокруг нее много деревьев. Как же я обрадовалась! Я просто обожаю деревья. А около приюта их совсем нет — только несколько чахлых саженцев, каждый в чем-то вроде побеленной клетки. Просто плакать хотелось, глядя на них. Я им говорила: «Бедняжечки, как же мне вас жалко! Если бы вы стояли в лесу и кругом были большие деревья, поверх ваших корней рос мох и колокольчики, неподалеку журчал ручей, а на ваших ветках пели птицы — вот тогда бы вы быстро выросли. А здесь у вас просто не получается. Бедные деревца, я представляю себе, как вам плохо». И все-таки мне было жалко с ними расставаться. Привыкаешь ко всему живому, даже к деревьям, правда? А около Грингейбла случайно нет ручья? Я забыла спросить у миссис Спенсер.
