— Я тоже свою не отдам. Пусть берут малых, бесполезных, а старшую не отдам.
Нелё и Уле тоже скучно поврозь. И они тоже подбегут к речке и кричат:
— Ты что делаешь?
— Ничего. А ты что?
— Я тоже ничего.
— Давай вместе…
— Давай.
— Смотри, какую я парку для куклы сшила! — кричит Уля и размахивает куклиной одёжкой. — Давай меняться на пёстрый платок.
Парка красивая, бисером расшита, даже через речку видно, как она блестит. Кинулась Нелё в чум за платком, а мама говорит:
— Не дам платок, в чём в школу поедешь?
Вот тебе и раз! То грозилась, что не пустит в школу, а то: в чём поедешь?
Случалось им иногда и вместе играть. Это если отец дома и лодка на привязи. Посадит тогда Нелё в неё сестрёнок, сама за вёсла — и на ту сторону. Там, за чумом, среди мха и ярких тундровых цветов лежал большой плоский камень. Откуда он взялся так далеко от берега, никто не знал — ни мама, ни отец. Мария Вэрковна говорила: «Знамо дело, с неба упал» Этот камень был у ребят катером, который приходил за добытой рыбой.
Капитаном всегда был Вовка, Улин братишка. Он крепко топал ногами по камню — это стучал мотор катера, — потом, надув щёки, гудел: «У-у-у-у-у-у-у!»— и только после этого кричал:
— Э-э-э, на берегу-у! Рыба есть?
— Есть, есть, — отвечали ему.
— Много?
— Много.
И все начинали бегать вокруг камня, суетились, как суетятся всегда взрослые, когда приходит настоящий катер.
— Смотри, капитан, какие язи, лини, щуки!
Все протягивали ему прутики, палочки.
— Недомерки, — сердился Вовка, — подчирки. Зачем ловите таких?
— Нечаянно.
— Поймал нечаянно — пускай в реку, пусть живут.
— Ладно, — соглашались «рыбаки». — А хлеб, чай, сахар, табак у вас есть?
— Есть. Ларёк богатый приехал.
Вовка важно шмыгал носом и раскладывал «товар» — разные камешки, ветки.
— Иван, давай мне десять буханок хлеба, десять плиток чая, пять кило сахару и три платья для бабы.
— А мне сапоги резиновые, — прорывалась без очереди Зойка, младшая сестрёнка Нелё, — длинные, для рыбалки.
— И мне длинные, — требовала Вовкина и Улина сестрёнка Юлька.
Весело шла торговля. Вовка получал деньги (простые бумажки) за «товар», а потом раздавал их назад — платил за рыбу.
…Осенью к ним, на Данилкину речку, прилетел вертолёт. Нелё сидела и чистила большого сига — мама велела, — когда послышался стрекот мотора. Прямо с рыбиной в руках она взбежала на косогор — посмотреть.
Вертолёт! Вот он — ближе, ближе… Сейчас пролетит мимо! А вертолёт вдруг остановился, повис в воздухе. Только крылышки на спине всё крутятся. Потом потихоньку стал спускаться. И сел.
Мама, отец, сестрёнки выбежали из чума. Маленькая — Настя — спряталась за маму. А Зойка — за чум и выглядывала оттуда. Только когда вертолёт замолк, все кинулись к нему. Все, кроме Нелё. У неё в руках была эта рыбина, и, раз прилетели гости, надо было поскорее почистить и пожарить её, чтобы угостить.
Из вертолёта по висячей лесенке спустилась Елизавета Прокопьевна — председатель поселкового Совета, полная, в расшитой парке и красивом платке, а следом за ней незнакомый тогда Нелё мужчина — сразу видно, что русский, потому что на нём ничего мехового не было: пальто и резиновые сапоги. Это был директор школы Пётр Николаевич — так сказала Елизавета Прокопьевна. И ещё она сказала, что прилетели они за ребятами, чтобы отвезти их в школу.
— Старшую не отдам, — тут же сказала мама, — у неё ума ещё нет. Бери малых.
— Малым надо подрасти, — улыбнулся Пётр Николаевич, поглядев на ребят. — Им ещё рано учиться.
— А старшая мне помощница. Как я без неё обойдусь?
Мама сердилась. Зато отец был рад гостям. Он тут же пригласил их в чум.
— Школа-то хорошо, — соглашался он, — учёный человек — умный человек.
Отец говорил с гостями и по-ненецки и по-русски. Он хоть и не очень хорошо, но знал русский, и ему было приятно показать это.
— Однако, много ли ещё летать-то вам? — спрашивал он.
— Много, — отвечал Пётр Николаевич, — со всей тундры ребят собираем.
Все уселись на оленьих шкурах и продолжали разговор. Нелё торопилась, чистила рыбу и думала: почему отец так мало учил её разговаривать по-русски? Сейчас она бы всё понимала!
Мама то входила в чум, то выходила. Перекидывала какие-то вещи. Нелё успела увидеть пёстрый платок. Вон оно что! Значит, мама собирает её в школу.
На той стороне все Лырмины тоже высыпали на берег. И во все глаза глядели на вертолёт.
— Э-эй, Нелё! — крикнула Мария Вэрковна. — Это зачем к вам прилетели, знаешь?
— Знаю, — ответила Нелё. — Нас с Улей повезут в школу, учиться.
— В школу? — встревожилась Мария Вэрковна.
Тут же подозвала Улю, стала ей что-то говорить, говорить… Уля кивнула и побежала в тундру. Нелё хотела крикнуть: зачем? Но тут мимо неё прошла мама и сказала:
— Умная-то девочка давно бы убежала куда-нибудь и спряталась…
Так вот куда Уля убежала — оказывается, прятаться. «А зачем? В школе-то научат и читать и писать, — подумала Нелё и сразу решила: — Не буду прятаться!»
Скоро гости вышли из чума, сели в лодку и переплыли к Лырминым. Они долго там беседовали, что-то объясняли Улиной маме, потом все пошли искать Улю. Кричали, звали её… Но Уля притаилась где-то в непролазных зарослях тальника — они по берегу далеко тянутся, — так и не вышла.
Гости вернулись огорчённые.
— Жалко девочку, — сказал Пётр Николаевич, — плохо без школы.
У Нелё сиг уже вовсю шипел на сковороде. Все хвалили её. Мама была горда — вот какая она у меня хозяйка-то.
Но надо было уже торопиться. Елизавета Прокопьевна сказала, что им надо лететь ещё и за другими ребятами. Нелё тихонько встала, счистила с одежды прилипшие рыбьи чешуйки, сбежала к речке, умылась. Мама пригладила ей волосы, повязала тот самый, красивый пёстрый платок. Нелё замерла. Поправила платок получше. С другого берега все смотрели на Нелё. Она помахала им на прощание.
Отец, мама, сестрёнки проводили Нелё до самого вертолёта. Пётр Николаевич положил ей руку на плечо:
— Ну, давай садиться.
И тут Нелё стало очень страшно. Как же она оставит всех своих, их чум, Данилкину речку?! Она обернулась. Сестрёнки удивлённо глядели по сторонам, они ещё ничего не понимали.
Мама стояла пригнувшись, качала головой и не сводила с неё глаз.
Нелё захотелось подбежать к маме, крикнуть: «Никуда я не полечу!» Но тут подошёл отец и сказал:
— Однако, на вертолёте полетишь, дочка. Вертолёт — шибко быстрый летучий олень.
Пётр Николаевич подхватил её на руки, поднял высоко — и вот она уже в вертолёте.
А там уже сидели на лавке две девочки и один мальчик. Они не обратили на неё никакого внимания, потому что играли в «нямтко» — палочки: кто больше, кто ловчее их поймает. Палочки так и взлетали в воздух. Нелё хорошо знала эту игру. Она села рядом и стала смотреть.
— В первый класс? — повернулся к ней мальчишка.
— Не знаю, — сказала Нелё.
Вертолёт вдруг ужасно громко затрещал. Стены, лавка, пол затряслись изо всех сил. Нелё крепко схватилась за что-то твёрдое. Ой, сейчас все полетят кувырком! Зачем она не спряталась, не убежала? Наверно, мама правильно сказала, что у неё ума ещё нет.
Но никто кувырком не полетел. Нелё взглянула на девочек. Они даже ни за что не держались. Бросили игру и смотрели в окошко. Значит, не так уж и страшно. Нелё разжала пальцы. Ей тоже захотелось посмотреть, что там видно.
Оказывается, они уже летели и всё осталось внизу. Вон Данилкина речка, все камешки на дне видны. Улин чум, из верхушки дым идёт. Вовка бежит, руками размахивает. А где же их чум? Вон же, сбоку. Вон мама… отец… Вверх смотрят. И уже пропали… Внизу только Данилкина речка. Прибрежный тальник почему-то низеньким стал, как ягель. Как там Уля только спряталась?
Скоро и тальник исчез. Под вертолётом была долгая-долгая холмистая тундра с маленькими серебристыми озерцами, поросшими по краям не то кустарниками, не то осокой, и стайками птиц повсюду.
Нелё летела в какую-то незнакомую школу. Одна, без подружки.
Это было тогда, летом. А теперь…
Как хорошо, что и Уля уже здесь! Теперь они всегда будут вместе.
Первый урок и как Уля учила свою куклу
Нелё больше всего опасалась, что Уля не захочет войти в класс. Как Витя Ямкин.
Витю в школу тоже привезли поздно. Правда, не так поздно, как Улю. Тогда ещё было солнце, оно чуть показывалось, на немножко, алым краешком. А на другой день солнце зарылось в снег, там, где тундра сходится с небом. На всю зиму. И на всю зиму у них наступила ночь. Все ещё смеялись тогда: к ним привезли Ямкина, а увезли солнце.
У Вити старший брат уже в третьем классе учится. Он Витю водил по школе, всё показывал. И Вите всё нравилось. Но когда нужно было идти в класс, он вдруг упёрся перед дверью — и ни в какую. Сколько его ни уговаривали, ни объясняли, не захотел идти. Даже царапаться и кусаться стал. Смешно вспомнить! Тогда его оставили: не хочешь — не надо. Он походил-походил по коридору — скучно одному, и пошёл в третий класс, где его брат учился. Тот поманил его и посадил рядом с собой — только сиди смирно! Так Витя и стал учиться — сначала в третьем классе, а когда немного привык, перешёл к ним, в нулевой.
