3
В первую же секунду Галя почувствовала, что это и есть та самая родственная душа, обрести которую так жаждало ее уставшее от одиночества сердце. И ни малейших сомнений не испытывала девушка, когда написала первую фразу своего письма. Вихрь неведомых ранее чувств захватил ее. Он, этот вихрь, будто бы открыл в ее сердце потайную и давно заржавевшую дверцу. Заржавевшую от того, что ей никогда не пользовались. Причем распахнулась она резко, одним рывком, даже скрипнуть не успела, – сразу настежь!
«Здравствуй, Игрек! Тебя, конечно, зовут не Игрек. Понимаю, что это твой ник. А мне бы очень хотелось знать твое настоящее имя, потому что я чувствую, что ты именно тот человек, которого я ждала много лет. Знаю, ты простишь и поймешь мою откровенность. Ведь ты пишешь, что сам готов был от одиночества покончить с собой. Если честно, то меня такие мысли пока, слава Богу, не посещали. Но кто знает, что случилось бы, не войди я случайно на твой сайт. Впрочем, слово «случайно» в моем случае не вполне правдиво, потому что сегодня я написала первое в жизни стихотворение и зашла в Интернет с тем, чтобы его кому-нибудь послать. Я еще не решила, сделаю ли это в первом же письме… Ты прав, нет ничего труднее, чем решиться показать кому-нибудь свое первое стихотворение.
Меня зовут Галина. Это мое настоящее имя. Пишу это и удивляюсь себе. Ведь раньше, входя в какой-нибудь чат, я всегда придумывала себе звучные и красивые ники типа «Симона», «Хельга», «Странница Грет», «Лолита» ну и так далее. Ты, конечно же, понимаешь, о чем я. Поэтому твой «Игрек» меня тоже немного напряг поначалу, но потом я подумала, что каждый волен поступать, как ему заблагорассудится. В конце концов, это твой сайт и ты имеешь полное право подписываться любым именем, как, впрочем, и я. Но мне совсем не хочется выдумывать для тебя какое-то имя. Я вообще чувствую сейчас что-то необыкновенное и хочу, чтобы все было по-особенному. Поэтому и назвалась своим настоящим именем, хотя, по правде сказать, оно мне всегда не нравилось. Я вообще вся не нравлюсь себе. Итак, «она звалась Галиной»…
У тебя, Игрек, полно друзей. Вот ты даже дома у себя семинары проводишь… Наверняка это все близкие тебе по духу люди. А вот у меня никого нет. Я знаю, что сама виновата в том, что растеряла друзей. Слишком высокие требования я предъявляла к людям. Хотя и к себе самой я тоже до последнего времени была в достаточной степени требовательной. Короче, я истязала всех бесконечными претензиями и придирками, пока не осталась одна. А когда воспитывать стало некого, я принялась за саму себя. И до такой степени увлеклась, что через какое-то время обнаружила, что забыла, какая я есть на самом деле. Не знаю, понимаешь ли ты меня? Почему-то кажется, что понимаешь. А результат этой борьбы со всеми вокруг и с собой получился неожиданным. Во всяком случае, для меня. Я сочинила стихотворение. Вернее, я даже будто бы и не сочиняла его вовсе. Я над ним совсем не думала, понимаешь? И вообще не собиралась ничего писать. Просто остановилась посреди комнаты, прислушалась к себе и почувствовала, что во мне звучат какие-то слова. Тогда я взяла бумагу и записала их, вот и все. Теперь, конечно, будет уже нелепо, если я не пришлю тебе это стихотворение. Вот оно…»
Галя напечатала стихотворение, еще раз перечитала письмо, не стала исправлять в нем ни единого слова, потому что боялась, что если только начнет это делать, то вообще передумает посылать письмо, подписалась и отправила e-mail по нужному адресу. С чувством невероятного облегчения девушка вышла из Интернета и выключила компьютер.
В ту же секунду зазвонил телефон. От неожиданности Снегирева даже вздрогнула. Первой явилась мысль: «Он, Игрек!» Но тут же Галя усмехнулась про себя: «Много хочешь! Он и телефона-то твоего не знает. А даже если б и знал, не позвонил бы. У него таких, как ты, поэтесс, знаешь сколько?! Вагон и маленькая тележка!»
Звонила Света Тополян. Эта девочка пришла в их класс месяца два назад и еще не успела ни с кем подружиться. Так же, как Снегирева, Тополян чувствовала себя одиноко. Инстинктивно она тянулась к Галине как к товарищу по несчастью. Именно этим и объяснялись ее не слишком частые, правда, звонки.
– Привет. Чем занимаешься? – начала с дежурных приветствий Тополян. – Я тебе звоню, звоню, а у тебя все занято и занято.
– Только что из Нета вышла, – вяло оправдывалась Снегирева.
– Не хочешь прогуляться? В такую погоду грех дома сидеть, – предложила Светлана.
На языке у Снегиревой уже вертелась какая-то колкость по поводу греха и погоды, но она неожиданно для себя самой произнесла:
– Давай. Только я перекушу по-быстрому. С утра ничего не ела.
– А можно в «Клоны» зайти, – сказала Тополян, явно обрадовавшись. – Я тоже голодная.
– Ну, в «Клонах» не очень-то поешь, – возразила Галя. – У меня денег не хватит.
– Так у меня хватит, – горячо заверила Тополян. – Пойдем, я приглашаю.
Ни для кого не являлось секретом, что Света Тополян живет в обеспеченной семье и в средствах не стеснена. О том говорило все: и Светин «прикид», и машина «Вольво», на которой папа частенько заезжал за дочерью в школу, и карманные деньги, которые всегда водились у девушки в неограниченных, казалось, количествах. Во всяком случае, в жадности Светлану никто бы не смог упрекнуть, потому что та с готовностью и даже с какой-то радостью всегда угощала одноклассниц в школьном буфете и в кафе, когда ей удавалось затащить туда кого-нибудь из девчонок. У Гали Снегиревой тоже иногда водились денежки, но тратить их рассудительная девушка предпочитала на журналы, диски и книги.
Кафе «Два клона» ни при каких обстоятельствах нельзя было назвать уютным. Необычным – да, странным, стильным, каким угодно, но только не уютным.
Дизайн и вся обстановка кафе были весьма своеобразными и вполне соответствовали его названию. Стеклянные стены, квадратные на высоких ножках столики, сделанные из какого-то тускло поблескивающего в лучах холодного освещения металла, неудобные стулья, представлявшие собой металлический круг, укрепленный на высокой ножке. И когда ты забирался на такой стул, то ноги болтались, не доставая до пола добрых полметра. Ни стол, ни стулья не двигались. Они были намертво прикручены к серебристому пластику, который покрывал весь пол кафе. И сколько бы посетителей ни находилось тут, всегда оставалось ощущение какой-то гулкости, необжитости и пустоты пространства. Эффект этот был запланирован и достигался за счет непривычно больших расстояний между столами.
За стойкой, имевшей столь же лаконичный и холодный вид, как и все остальное убранство этого необычного заведения, до недавнего времени стояли всегда совершенно лысые братья-близнецы Макс и Дэн. Обритые под ноль близнецы были похожи друг на друга как две капли воды и одевались тоже совершенно одинаково: широченные штаны-трубы, пестрые, без рукавов маечки и серебристые широкие галстуки, нелепо болтавшиеся на их голых длинных шеях. И даже татуировки, которые щедро украшали руки и плечи братьев-близнецов, также совершенно не отличались ни цветом, ни самим содержанием рисунков.
Но месяца два назад Макс и Дэн уволились из «Клонов». Несколько дней кафе было закрыто: ведь близнецы являлись специальной фишкой этого заведения, и именно они должны были олицетворять тех самых клонов. Однако когда вскоре кафе открылось вновь, удивленные посетители увидели, что места братьев-близнецов заняли две хорошенькие девушки. Разумеется, тоже близняшки, и тоже такие, что не отличишь. На груди у одной висела табличка «Вики», а у другой «Тики». Никому не известно было, как на самом деле звали девиц (как и в случае с Максом и Дэном). Держались они по примеру своих предшественников тоже холодно и отстраненно, никогда не улыбались, лишь сдержанно и односложно отвечая на вопросы посетителей. Но самое, пожалуй, удивительное во всей этой истории было то, что Вики и Тики, так же как Макс и Дэн, были совершенно лысыми. Да еще ко всему прочему на затылке у обеих красовались татуировки в виде штрих-кода, как у одной известной рок-певицы. Впрочем, как ни странно, обритые головы, казалось, ничуть не портили симпатичных, правда как бы слегка подмороженных, физиономий девушек. Черты их лиц были на удивление правильными, а отсутствие на них какого бы то ни было выражения делало их похожими на дочерей Снежной королевы. Эта особенность была тут же подмечена наблюдательным Юркой Ермолаевым, и он, не долго думая, придумал юным барменшам прозвище одно на двоих – Снежные принцессы.
Поначалу девочки вели себя очень скованно. Да это и неудивительно, ведь обеим было понятно, что сюда они пришли, чтобы попытаться «навести мосты». Галя теребила в руках бумажную салфетку, Света все время смотрела в сторону, разглядывая посетителей кафе.
– Необычно здесь, правда? Столы какие-то… – Она провела пальцем по холодной алюминиевой поверхности. – И вообще… – Света то ли с опаской, то ли с удивлением посмотрела по сторонам.
