Перрон кипел. По нему в разных направлениях неслись волны пионеров, сшибались, крутились водоворотом. Вместо одиннадцати вагонов на первый путь подали только восемь. Тщательно разработанный план посадки полетел вверх ногами. В вагонах смешались не только отряды, но и лагеря. Пока ругались с начальником станции, надеясь выколотить три недостающих вагона, ушло драгоценное время. Единственной заботой стало никого не оставить на перроне. Пионеры штурмовали двери вагонов. Погрузочные команды из старших ребят кидали в окна рюкзаки, свертки, чемоданчики.
Поезд уже тронулся, когда из-за вокзала на перрон выскочил завхоз. Он бежал, прижимая к животу забытый в суматохе ящик.
— Да бросай же! — крикнул начальник лагеря.
И он наконец бросил. По цементной дорожке, жалобно звеня, покатились пустые бутылки из-под томата. Завхоз схватился за поручни, и ребята дружно втянули его в вагон.
Всю ночь начальники лагерей и вожатые со списками в руках бегали по эшелону — искали своих пионеров. Всматривались в лица спящих, уставших после такого трудного пешего перехода ребят. И облегченно вздыхали, поставив еще одну галочку против чьей-то фамилии…
Солнце повисло над морем. Огромная темно-синяя чаша, как магнит, тянула его к себе все сильней и сильней. И солнце обессилело в этой борьбе, стало падать, коснулось воды.
Как от раскаленного в горне железа, брызнули во все стороны и запрыгали, заиграли тысячекратно отраженные зеркалами волн его разноцветные лучи. А оно, погружаясь, будто обволакивалось паром. Он заклубился белыми легкими облачками над горизонтом. Ослепительный солнечный диск стал ярко-оранжевым. Потом — багровым. Виден уже только краешек солнца. Вот и он, метнув в небо яркий сноп лучей, исчез в волнах. Теперь лучи солнца остались только там, высоко над землей, над морем. Они, прощаясь, играли с облаками. Одни — золотили, другие — окрашивали в розоватый, красный, малиновый и еще какие-то причудливые цвета, которым и название-то нелегко подыскать…
Сергей отвернулся от моря… Так. Все ясно. Поезд уехал. Машина уже не придет. Они остались одни… И Сергей неожиданно почувствовал облегчение. Теперь нужно рассчитывать только на себя… Он слышал доносившиеся из открытого окна разговоры о грушах, о хлебе. Вздохнул. Подумал. И отошел в глубину сада. Вынул из кармана голубой блокнот и сел под пахучей алычей на перевернутую, почерневшую от времени колоду, служившую раньше кормушкой для скота. «Я — старший. Витьку считать нечего. Хоть он и старше на полгода, да что с него толку?.. Значит, я командир. А что делать? Одними грушами не проживешь… и домой ехать надо… Что делать?» Он открыл блокнот. На первых страницах мелкими фиолетовыми буквами записаны слова любимых героев из прочитанных книг. Тут и Овод, и Суворов, и Сергей Лазо… Он пробегал глазами по строчкам: «Букли не пушки, коса не тесак…» Нет, не то! «В науке нет широкой столбовой дороги. И только тот достигнет ее сияющих вершин, кто, не страшась усталости, карабкается по ее каменистым тропам». Так то в науке! А здорово!.. «Сияющих вершин»!.. Вот человек!.. Перевернул страницу. В сгущающихся сумерках, еле разбирая, прочел: «Капитан, потерявший уверенность, теряет власть на корабле. Он не может быть капитаном…» Правильно! Уверенность — вот что главное! И Сергей решительно записал на чистой странице: «Список изолятора». Перечеркнул «изолятора» и написал «гарнизона». Еще подумал, зачеркнул все и вывел: «Список отряда на 27 августа 1933 года», — и ниже:
1. Резван Майя 12,5 лет
2. Покутняя Нина 11 лет
3. Трифонова Сонечка 10 лет
4. Иванова Вика 11 лет
5. Сапыкин Виктор 13,5 лет
6. Круглик Саша 10 лет
Командир — Сергей Синицын
План действий
1. Установить твердую дисциплину.
2. Накормить отряд и не давать реветь.
3. Добраться до Новороссийска и домой.
Перед окнами изолятора Сергей прочертил прямую линию и выложил ее белыми кремнями. Через окно взял горн, лежавший на сетке кровати…
Вечернюю тишину над притихшим селением раздробили звонкие, чистые звуки горна. Сигнал «сбор» ворвался в открытые окна изолятора. Пионеры, сидевшие и лежавшие на голых сетках кроватей, вскочили и бросились к дверям. Горн звал, торопил, приказывал! Сергей оторвал мундштук горна от губ и, став по стойке «смирно», уверенно скомандовал:
— Отряд! На вечернюю линейку становись!
Пионеры пошли к линейке — белой цепочке кремней. А он уже торопил:
— Равняйсь!.. Отставить!.. Сапыкин, Соня, а где ваши галстуки? Надеть — и бегом в строй!
Виктор и Сонечка повиновались. А Майя подошла к Сергею:
— Зачем ты это, Сережа? Все равно…
— Замолчи! Что ты панику разводишь?! Будем сидеть и плакать, да? Становись в строй!
Майя обиженно вскинула голову и отошла. Губы ее дрожали. Когда вернулись Виктор и Сонечка, Сергей перед затихшей по стойке «смирно» шестеркой товарищей произнес свою первую командирскую речь:
— Командиром отряда буду я. Завтра мы отсюда уедем… Я вам слово даю!
Сонечка всхлипнула. Сергей повысил голос:
— Приказываю все паникерские разговоры прекратить! Перестать реветь. Москва слезам не верит. Все продукты разделим поровну. А завтра… завтра будет нормальный завтрак! Кто не хочет подчиняться, пусть уходит из изолятора. Кто не согласен — шаг вперед!
Из строя никто не вышел. Только заворочался и засопел Виктор да чуть всхлипнула Нина Покутняя. А Саша Круглик поднял руку и предложил:
— А я буду твоим ординарцем! Ладно?
— Ладно, — невесело согласился командир. — Вольно. Разойдись!
Он извлек из кармана коробку спичек, обернутую для надежности в промасленную бумагу. Нащупал на стене керосиновую лампу-семилинейку. Зажег свет. По его приказу из разных комнат притащили в большую комнату изолятора, где раньше жили медсестры, три койки. Положили на сетки слой сена, застелили своими простынями и легкими байковыми одеялами. Во дворе разожгли костер и повесили кипятить два котелка воды.
На большом столе, пропахшем лекарствами и покрытом темными пятнами йода, при неярком свете лампы Сережа раскладывал оставшиеся в рюкзаках продукты. Тут было несколько сухарей, семь штук галет, пять кусочков сахару, кучка невысохшего еще лаврового листа (Майя везла маме в подарок), полторы блестящих от выступившей соли тараньки, полпачки малинового чая (суррогата в зеленой полосатой обертке, излюбленного, по случаю его дешевизны, лакомства Сережи, купленного еще в городе).
— Виктор, а у тебя что есть?
Виктор возился с мешком в самом углу, отвернувшись от других.
— Ничего… Вот только чеснока головка.
— И все?
— Все…
— Давай рюкзак к свету. Чего ты в потемках копаешься?
— Вот еще нашелся… мне и тут видно.
— Давай рюкзак! — потребовал Сергей.
— Не дам. Ни у кого не брал, а у меня… Нет у меня ничего!
— Он врет! Он все врет, Сережа! Ему только позавчера посылку привез шофер, который в Геленджик ехал, — выкрикнул, задыхаясь от возмущения, Саша.
— И сало он потихоньку ел, когда ты на дорогу ходил, — пискнула Сонечка. — Он, как кулак, все собирает, собирает…
— Давай! Давай рюкзак! Жадина! — закричали девочки.
Сергей выволок Витьку с рюкзаком к столу.
— Раскрывай сам!
— Не буду… у меня ничего нет… Не имеете права! Мне что, с голоду подыхать?! — по толстым щекам Витьки потекли слезы.
Саша, присевший на корточки у стола, дернул снизу за мешок, и на пол посыпались Витькины запасы. Чего тут только не было: и две пачки белых галет, и громадный кусок свиного сала, завернутый в белую тряпочку, и кулек с крупными бесформенными кусками рафинада, и половинка домашнего пирога, и баночка с желтым сливочным маслом, и большой кусок ванильной халвы…
Семь пар глаз смотрели на это невиданное богатство. В глазах Витьки — страх и жадность. В глазах остальных удивление сменялось возмущением, гневом.
— И халва! — восторженно вскрикнула Сонечка. — Вот чаю попьем! Я люблю с халвой… и с вареньем…
Все молчали. Сонечка тоже смолкла и виновато огляделась кругом.
— Ну?! — еле выдавил из пересохшего горла Сергей.
Витька, собиравший в кучу свои разбросанные на полу богатства, поднял голову и столкнулся с ненавидящим взглядом Сергея. Он привстал и глянул на Сашу. Руки Саши сжались в кулаки.
— Пусть… пусть уходит… жадина! — высоким прерывающимся голосом крикнул Саша.
— Ну и уйду… хитрые какие… нужны вы мне! — злобно бормотал Витька, сгребая в мешок снедь.
— Уходи, — чуть слышно сказал Сергей, — уходи… кулацкая морда!
— Пусть уходит!.. Не нужен нам такой!.. Разве он товарищ?!
