И Галя увидела оживленное, смуглое лицо Анки, с которого еще никак не сходили светлые отблески того счастья, с каким Анка проснулась утром. Оно против воли жило в горячем и открытом взгляде ее черных глаз.
Анка же увидела иное лицо. Большой выпуклый лоб, над которым, как тончайшие лучи, постоянно светились и блестели волосы — золотые нити, которые бегут от звезд. Синие глаза были глубоки и выражали постоянную привычку думать. Рот был нежен. Черты лица нервны, подвижны и сочетались в той дивной прелести, которая невольно останавливала взор.
Взглянув на это лицо, о котором так часто говорили все девочки в классе, Анка, никогда не замечавшая его красоты, ибо любила подругу сердцем, увидала в глазах Гали какое-то иное выражение, то самое, какое светилось и в глазах простодушной девочки Берман. То было затаенное горе — печаль.
Анка подумала: «Что же это я так счастлива, в то время как друг мой печален?»
И Анка отвела свой взгляд от подруги, ибо ей было стыдно за свою радость.
Она спросила у Гали про отца, нет ли каких-нибудь новых известий.
— Так как, — сказала она, — в тех извещениях, что присылают родным, бывают удивительные ошибки.
Чем еще могла она утешить друга?
Галя ничего не ответила.
Она только покачала головой. Потом с силой толкнула тяжелую школьную дверь, туго ходившую на пружинах.
И вместе с Анкой они вошли в свою школу: одна — с затаенным счастьем, другая — с затаенной печалью.
Как бы ни было велико горе в твоем сердце, но когда ты входишь в свою школу, печаль твоя остается на пороге.
Ты видишь совсем маленьких девочек, которые длинной шеренгой попарно спускаются с лестницы. Они еще держатся за руки и робко идут куда-то за учительницей. А куда идут — неизвестно…
Ты видишь девочек постарше, с косами, заплетенными на кончике в одно кольцо. Они еще прыгают на одной ноге возле своих классов и что-то кричат друг другу и смеются, а одна, отвернувшись к стене от всех, уже о чем-то плачет. А о чем — неизвестно…
Ты видишь девочек еще старше, которые уже не прыгают и не держат робко друг друга за руки, а ходят свободно по коридору, и лучистые глаза их сияют, как сияли недавно у тебя, и они о чем-то беседуют громко. А о чем — неизвестно…
И этот шум подрастающей жизни, раздающийся во всех этажах, словно шум потоков, спускающихся весною с гор, окружает тебя со всех сторон, и ты погружаешься в него, точно в высокую траву или в волны прибывающего рассвета… И ты счастлив, потому что ты человек.
И потому, что ты человек, тебе хочется оглянуться назад и посмотреть на те места, откуда совсем еще недавно унесло тебя на своих крыльях летучее время.
— Анка, — сказала Галя, шагая со своим другом по коридору, — зайдем в девятый класс и посмотрим, кто сидит теперь на наших старых местах.
И Анка тотчас же согласилась, хотя и удивилась немного этому странному желанию. Она предпочитала смотреть всегда вперед. Она была еще так молода, что казалось, будто позади нет никаких воспоминаний, и настоящее представлялось ей самым лучшим временем.
Они подошли к девятому классу, открыли знакомую дверь и заглянули внутрь.
Да, все как будто было знакомо тут — большая доска с отломанным углом, немые карты на стенах… А все же что-то вдруг показалось им чужим в старом классе. На их местах сидели другие, незнакомые девочки.
Они с удивлением посмотрели на подруг, и одна из них загородила им дорогу.
— Вы ошиблись, девочки, — сказала она, — вы не туда попали.
А другая воскликнула со смехом:
— Посмотрите, девочки, это Галя Стражева пришла к нам! Она, наверное, осталась на второй год в нашем классе.
И многие захохотали громко, потому что Галю знали все в школе и знали, как невозможна и как смешна была эта мысль.
Засмеялась и Анка.
— Да, да, мы ошиблись, — сказала она, быстро захлопывая дверь.
Они заглянули и в восьмой класс. И здесь их встретили с удивлением.
Но уже другая девочка, чьи глаза так сияли, загородила им дорогу.
— Вы, наверное, ошиблись, — сказала она. — Это восьмой класс.
Однако тут они постояли подольше в дверях, глядя на свои старые парты.
Еще более, чем в прежнем классе, вдруг поразило их нечто новое.
Что это?
— Ах да, — сказала Галя, — совсем нет мальчиков.
— Да, да, совершенно верно, — сказала с удивлением Анка, — ведь мы в этом классе еще учились вместе. Это все-таки странно — совсем нет мальчиков.
И Анка, которой казалось, что у нее нет никаких воспоминаний, вдруг вспомнила самого незаметного из незаметных мальчиков, самого забытого, который почему-то пришел ей на память.
Он сидел позади, через парту, и однажды дал ей списать сочинение. Он был молчалив. И только с Анкой разговаривал чаще, чем с другими, и только с Анкой возвращался домой по длинным бульварам над набережной.
Но он всегда говорил о Гале с восхищением, и, может быть, только поэтому пришел он на память Анке. Его звали Ваней — простым и милым именем, которое нравилось Анке.
Она вспомнила мальчика и спросила о нем у Гали.
Но Галя уже забыла его лицо.
— Нет, все-таки они славный народ, мальчишки, — сказала Анка с грустью. — Посмотри, Галя, нет ни одного среди нас… Кто на войне, кто учится в другой школе… Где вы, милые товарищи?
Они посмотрели вдоль широкого коридора поверх движущейся толпы школьниц и увидели всё девочек с косами и без кос, с лентами и без лент, и ни одной стриженой, буйной мальчишеской головы, которая бы, как прежде, мелькнула перед их глазами.
— А мне жалко, что нас разделили, — сказала задумчиво Галя.
— Это потому, — заметила Анка, — что ты училась лучше их и всегда спорила с ними. Ты была сама почти как мальчик. Хотя правда, что говорить, с мальчиками было веселей. Но зато тише стало на уроках.
— Это верно, что тише стало, — сказала Галя, — а все-таки мне бы хотелось быть мальчиком. Все они сильные, все они теперь на войне. И будь я юношей, я, может быть, стояла бы рядом с отцом там, под огнем, в ту минуту, и, может быть, закрыла бы его от смерти.
— А разве среди девушек нет сильных? — спросила Анка. — Разве мало девушек на войне? И разве они не такие сильные, как юноши, и, может быть, даже лучше их? Нет, хорошо быть девочкой!
— А что в том хорошего? — спросила Галя.
— А то, — ответила Анка, — что, во-первых, я хочу быть похожей на мать. А во-вторых, я умею делать все, что делают мальчики, и при этом я еще девочка.
И Анка, распахнув широко двери своего класса, громко крикнула:
— Хорошо быть девочкой!
Все взглянули на нее с удивлением и тотчас же увидели Галю. Подруги подошли к парте и сели на свои места.
Все собрались вокруг Гали, и каждая спешила с ней поздороваться.
В этом желании не было ни подобострастия перед лучшей ученицей в школе, ни тайной зависти, прикрытой лестью. Никто не мог бы сравниться с Галей в ее способностях к ученью, в ее маленькой славе. Но, может быть, это было то бескорыстное чувство радости, какое испытывает каждый, когда чужая, пусть даже маленькая, школьная слава, с которой стоишь ты рядом, греет и тебя немножко.
Так самый безвестный житель города больше, чем все другие, гордится славою своих сограждан.
И девочки гордились тем, что не в чужом, а в их классе с первых лет училась Галя Стражева. Но сама Галя не понимала, чем привлекает она к себе подруг, почему они так к ней расположены. Она принимала это как дар, все тот же дар природы, что и красота.
Галя огляделась вокруг и увидела, что хотя это новый класс, но что он уже ее класс, где ждут ее семена новых знаний; что и в нем светло и потолок высок; что это только новая комната, где встречают тебя все те же старые твои спутники детства, которые улыбаются тебе дружелюбно и, может быть, смотрят на тебя с надеждой и гордостью; что это только мера, которой отмерена новая часть твоей жизни, лишь более долгая, чем минута, что отмеряют над твоей головой часы; и что в этой новой части жизни тобой еще ничего плохого не сделано, еще ничьих надежд не обманула ты — ни надежд учителей своих, ни собственных своих надежд, что стоят перед твоим взором, как дальние сверкающие горы; и ты счастлив не потому, что ты девушка или юноша, а потому, что ты человек.
И Галя, и робкая девочка Берман, и другие, в чьем сердце, быть может, еще утром таилась печаль, забыв на время о своем горе, почувствовали себя счастливыми, такими же счастливыми, как Анка, как все, кто собрался сегодня в дорогу.
И звонок, громко прозвеневший в коридоре, показался многим сигналом, который возвещал им начало пути.
Можно ни о чем другом не думать, видя, как распускаются почки на ветках, кроме того, что скоро не нужно будет тебе каждый день во дворе колоть для матери дрова. И можно, видя, как за окном падает первый снег, вовсе не думать о том, что уже наступила зима и скоро будет холодно.
