Таисию не удивило, что огромного парня звали Федором Федоровичем, даже учителя, причем без всякой иронии, вполне привычно и серьезно. Коротенькое имя Федор как‑то не подходило этому типу, он вообще мало напоминал школьника, эдакая гора, что рост, что ширина плеч.
Инна рассказывала — он с первого класса был на голову выше всех. Первая учительница, когда знакомилась с малышами, изумленно воскликнула, разглядывая мальчика: «Какой же ты Федя? Ты самый настоящий Федор Федорович!» С тех пор так и пошло. Вначале в шутку, а потом уже по привычке все в школе стали звать семилетнего мальчишку Федором Федоровичем.
И не только в школе. Федором Федоровичем его звали все — родители, младшая сестра, соседи. Ему как‑то шло это имя.
Большущий! Таисия рядом с ним чувствовала себя жалким пигмеем. Впрочем, как и остальные ребята в школе.
Федор Федорович, кажется, занимался тяжелой атлетикой, Таисия что‑то в этом роде припоминала. Наверное, штангу поднимал или ядро толкал, такому слону это запросто.
Таисия воровски оглянулась на дверь и подбежала к стенду. Повернулась к нему спиной и быстро чиркнула фломастером над затылком. Обернулась и разочарованно засопела: ничуть не выросла. Разве что на сантиметр. Опять она самая коротышка, как обидно! Снова будут дразнить Мелкой, мерзкая кличка вместо имени. Инка от нее избавилась, а Таисии не повезло, считай, по наследству кличка досталась — ну почему она не подросла за лето?!
Таисия посмотрела на часы — до звонка почти пятьдесят пять минут — и подошла к окну, рассеянно рассматривая школьный двор, яркие осенние клумбы и распахнутую настежь калитку.
Никого!
Даже учителя не спешили на работу, только два парня‑охранника курили на крыльце, что‑то неслышно обсуждая. Вот они дружно захохотали, и Таисия послушно перевела взгляд на выложенную плиткой дорожку — да, картинка маслом!
Крошечный первоклассник — букет гладиолусов в руках у бабушки с него самого ростом! — буквально тащил к школе упирающихся родителей. Таисия видела, как отец малыша показывал на часы, видимо уверяя сына, что еще рано и они никуда не опаздывают. Молоденькая мама счастливо улыбалась, а бабушка с торжественным лицом шла позади всех, несла цветы и новенький ранец.
Таисия рассмеялась, и вдруг горло перехватило: когда‑то она точно так же пришла первый раз в школу. Гордо шла между мамой и папой, крепко держала их за руки, а взволнованная баба Поля несла розы. Красные‑красные, полураспустившиеся. Таисия и сейчас помнила их свежие тонкие лепестки и нежный сладковатый аромат. Вот только ранец она несла сама, он был за плечами, первый ее ранец с прекрасной голубоволосой Мальвиной на крышке, семилетняя Таисия никому не могла его доверить.
Непрошеные воспоминания все испортили. Таисия вдруг поняла: она так рано пришла сюда именно потому, что мамы с папой больше нет. Раньше она всегда прибегала в школу в последние минуты, даже первого сентября, зато сегодня…
А все ее одноклассники дома!
Все!!!
И Инка Мордюкова, бывшая Мелкая, и Ленка с Наташкой, первые школьные красавицы, и ехидный Витька Крысин, кривоногий и лопоухий, и невозмутимый Федор Федорович с глазами‑незабудками…
Это мамино выражение. Таисия помнила, как восхищалась мама «нежными девичьими очами» на мальчишечьем лице довольно жесткой лепки.
Таисия стояла у окна, не пытаясь вытереть слезы. Школьный двор стал размытым, лица счастливого первоклассника и его родителей превратились в блеклые невнятные пятна, утреннее небо внезапно стало тусклым, слепым, страшным…
Если верить бабе Поле, мама с папой могут видеть ее сейчас, вот такую, в слезах, с распухшим носом, несчастную и никому не нужную.
И пусть! Сами во всем виноваты. Какое они имели право умереть, бросив на произвол судьбы единственную дочь? Таисия не просила о рождении, а они родили ее и оставили одну, ее и старенькую бабу Полю. Теперь она тут не знает, что делать, а мама с папой ТАМ, им хорошо…
Таисия бессильно погрозила небу кулаком и зарыдала взахлеб, не в силах сдерживаться. Противный колючий комок раздирал в клочья ее сердце, ее легкие, ее горло…
Таисия не слышала, как хлопнула входная дверь. Она вздрогнула от неожиданности, когда на плечо легла тяжелая рука, странно горячая, тощее плечико Таисии буквально плавилось под чужой ладонью.
— Эй, ты чего, Мелкая? — растерянно прогудело над ее головой. — Что‑то случилось?
Душу девочки затопила полынная горечь: она еще и опозорилась перед классом, распустила слезы и сопли, как последняя малолетка. Ее и без того за человека не считали, а теперь…
Таисия обернулась. Ей стало совсем плохо, девочка и не думала, что такое возможно: перед ней стоял Федор Федорович, последний человек в мире, перед которым она предстала бы добровольно с распухшим носом и красным зареванным лицом.
С ненавистью глядя в пронзительно‑голубые глаза, Таисия сбросила тяжелую руку с плеча и выдохнула:
— Я не Мелкая, понял?! У меня есть имя!
— Да, я помню, — добродушно хмыкнул Федор Федорович. — Тебя Таисией звать. Я и фамилию не забыл, ты ведь Гончарова?
— Дурак!
— Не ругайся, тебе не идет. Лучше лицо вытри, пока никого нет.
Таисия растерянно зашарила по карманам и с ужасом поняла, что носовой платок благополучно остался в приготовленном бабой Полей итальянском костюме, она же из протеста влезла утром в старые джинсы, отложенные в стирку. Баба Поля промолчала, что удивительно. Даже когда Таисия натянула черную футболку, она ничего не сказала, лишь поморщилась.
— Суду все ясно, — пробормотал Федор Федорович, с невольной жалостью всматриваясь в худенькое бледное личико. — Подожди, кажется, мать совала…
Таисию передернуло от слов, сказанных просто и естественно, — этот кретин и не подозревал, насколько счастлив!
Слезы вновь хлынули градом, Таисия не успела отвернуться.
«Да что со мной?! — зло думала она, больно прикусив нижнюю губу. — Я так не ревела, даже когда ЭТО случилось…»
Она резко отвернулась и бросилась к своей парте, но Федор Федорович перехватил ее и, как пушинку, усадил на учительскую кафедру. Сунул в руки клетчатый носовой платок, аккуратно отутюженный, и сурово встряхнул за плечи:
— Из‑за чего истерика?
— Так, — прошептала Таисия, благодарно пряча в платок распухшую физиономию.
— «Так» в жизни ничего не бывает, — хмыкнул Федор Федорович, снисходительно рассматривая щуплую фигурку — в чем только душа держится? — Отец говорит — всему есть причина…
Таисия вцепилась зубами в носовой платок и судорожно вздохнула, пытаясь сдержать слезы.
— Кончай издеваться. — Она осторожно вытерла платком влажное лицо.
— Издеваться?
— «Мама сунула, отец говорит…» — передразнила Таисия.
— Так правда же!
— Ага, правда! А у меня… у меня…
Таисия глухо всхлипнула, не в состоянии произнести страшные слова, она еще ни разу их не произносила. Почему‑то чувствовала: как только скажет, что‑то закончится в ее жизни. Будто, пока она вслух не признала, что родителей больше нет, все еще может измениться, они вернутся…
— Да что у тебя?!
Федор Федорович так встряхнул ее, что у Таисии зубы клацнули. Она развернулась к однокласснику и сдавленно сказала: глядя в ненавистные синие «девичьи очи», как говорила когда‑то мама:
— У меня больше нет мамы и папы, понял?! До Федора Федоровича не сразу дошли ее слова. Он неверяще пробормотал:
— Что?
— Их нет, ясно? Ни мамы, ни папы. Нет!!! Таисия с мстительной радостью наблюдала, как у счастливчика Федора Федоровича бледнеет лицо, выцветают радужки, теряя всю свою «девичью» неземную красу. Становятся холодными, светлыми, прозрачными, почти серыми, как подтаявший лед весной. И зрачки вдруг расширились.
Таисия схватилась обеими руками за столешницу так, что побелели костяшки пальцев, и с трудом выдавила:
— Какой‑то урод врезался в их машину, когда мама с папой возвращались с дачи. Эта пьяная гадина на трейлере, а мои — на легковушке. И все кончилось. Сразу. — Она всхлипнула и тоненько выкрикнула: — Я не понимаю, правда! Они только что были, и вот их уже нет!
Федор Федорович гулко сглотнул. Потом пальцем приподнял подбородок Таисии и, глядя ей в глаза, хмуро спросил:
— И с кем ты… осталась?
— С няней, с бабой Полей. — Таисия совсем по‑детски шмыгнула носом. — Она дальняя мамина родственница, седьмая вода на киселе. Но она очень хорошая. Очень. Только совсем старая.
Федор Федорович молча кивнул. Таисия торопливо привела лицо в порядок. Пригладила ладонью волосы и подумала, что большего в полевых условиях ей не сделать. Неловко сползла с учительского стола и угрюмо пробормотала:
— Ты… это… не бери в голову. Мои проблемы, не твои. Сама не знаю, с чего сорвалась…
