— Ну, бабушка, не ругайся, тебе же нельзя нервничать, — я обняла ее за плечи и звонко чмокнула в щеку. Это всегда поднимает ей настроение.
— Мне нервничать уже нечем, Лерочка, — устало улыбнулась бабушка и похлопала меня по руке. — Иди, подыши.
Небо уже порядочно посерело, слышно даже, как ворчливо гудит на чердаке ветер, словно его закрыли там, как непослушного мальчишку. Волны накатывают с удвоенной силой, а дождь все никак не начнется. На террасе я взялась за ручку стеклянной двери, чтобы выйти к родителям и Маркуше — все трое обнаружились на лужайке, но застыла на месте. Что-то не так. Как будто передо мной возвели дополнительную дверь и не оставили ключа, чтобы ее отпереть.
Я не слышала, о чем они говорили, да в этом и не было никакой нужды. Несложно догадаться — ссорятся не на шутку. Угрюмая мама на деревянном раскладном стуле, нависший над ней папа с ее мобильником в руке. А Маркуша, неуклюжий как цыпленок, носится вокруг них, изображая самолетик. По глазам видно, что довольный. Сосредоточенно летает, старается, ждет, когда родители заметят и похвалят.
Папа все трясет телефоном у мамы перед лицом, а она смотрит с вызовом и лишь изредка кивает или что-то восклицает. Хорошо, что есть стеклянная дверь и та, вторая, сквозь которую мне ни за что не пройти и ничего не услышать.
— Может, надо Маркушу забрать?
Я вздрогнула и резко обернулась — это незаметно подкралась Маркушина няня, Наташа. По-моему, ее потому и взяли, что она ходит на цыпочках, будто ее и вовсе нет в доме, или нарочно прячется от нас целый день. Зато у нее всегда добрый сочувствующий взгляд. Так она смотрит на всех. На бездомного котенка, на Маркушу, когда тот хочет подобрать в парке червяка, а нельзя; на бабушку, когда она пытается доказать маме, что вода из банок с серебряными ложками лучше, чем из фильтра, и на меня, когда родители смеются, что если бы в море обитало чудовище, его бы давно отловили.
— Зачем? — спросила я. Все ведь нормально. Сейчас они помирятся. Дался папе этот телефон! Почему он никак не перестанет размахивать им, как каким-нибудь пистолетом? И потом, мы не можем забрать Маркушу, тут сама собой выросла невидимая дверь.
— Мне неудобно. Лучше ты его приведи, а то скажут, что я подслушиваю, — прошептала Наташа, чуть подтолкнув меня вперед. Она очень боится потерять работу, потому что любит Маркушу как своего. Всех бы червяков для него собрала, если бы мама позволила.
— Теть Наташ… — начала я, но не успела закончить.
Неожиданно папа с размаху шарахнул телефон на траву, наступил на него и принялся топтать и давить, как таракана. Телефон оказался крепким, и папе понадобилось не меньше минуты, чтобы превратить его в пластиковую лепешку.
Маркуша остолбенел. Будто у его самолетика отказали двигатели. Мама вскочила со стула, прокричала что-то папе чуть ли не в самое ухо, взяла Маркушу на руки и решительно двинулась к нам. Наташа поспешила скрыться с места преступления, и уже через две секунды из кухни донеслось ее нарочито громкое «Алла Иванна, давайте чаю попьем!». Бегство было и моим первым порывом, но я хотела увидеть все до конца, понять, когда мои родители успели превратиться в незнакомую вздорную парочку.
Мама рванула на себя дверь и строго уставилась на меня. Не будь я такая бледная, то непременно покраснела бы с ног до головы. У Маркуши дрожали губки, а голубые глазки увеличивались в размерах. Маму трясло — аж кольца на тонких пальцах стучали друг о друга. «Одно из них — обручальное, которое она больше не будет носить» — некстати подумалось мне, и я на секунду зажмурилась, чтобы прогнать эту мысль. Мало ли у кого как ругаются родители, у некоторых даже дерутся, и ничего, не разводятся. К тому же мама не устает повторять, что дурные мысли имеют обыкновение «материализовываться». Но разве я виновата, что дурные мысли всегда лезут вперед хороших?
— Где Наташа? — будничным тоном поинтересовалась мама. Я завидую ее умению игнорировать все плохое и никогда об этом не упоминать, вроде как в приличных семьях это не принято.
— На кухне, с бабушкой чай пьет, — как у доски отрапортовала я. Почему-то показалось, что мама накажет Наташу, если узнает, что та подглядела, как папа раскрошил телефон.
— Мы тоже чаю хотим, да, Маркуш? — улыбнулась мама, качая Маркушу. — С пирогом и с печеньем, и с вареньем. И Леру пригласим, да? Скажи: Лера, пойдем чай пить!
Маркуша просветлел, моторчики самолетика закрутились вновь. Он слабо ухватил меня за рукав:
— Падем! Цяй пить!
— Пойдем, — сказала я.
Может, у нас и вправду ничего не случилось. Мама с Маркушей «полетели» на кухню, и я послушно побрела следом. Не надо оборачиваться и смотреть, как папа все еще бьет подошвой телефон, пытаясь вдавить его в землю.
За чаем никто не поднимал тему ссоры. Мама нянчила Маркушу, а Наташа негодовала, что он где-то подцепил слово «тупо». Ну, ну, интересно, где?
— Представляете, Евгения Пална, я ему говорю: «Маркушенька, пойдем гулять!», а он мне: «Тупо!».
— Тупо, — радостно подтвердил братец и рассмеялся.
Я тоже не удержалась, да и мама с бабушкой усмехнулись. Но Наташа сделала такое обиженное лицо, что мы сразу притихли.
— Зачем ты опять повторяешь это плохое слово? — простонала Наташа.
— Аптяп! — кивнул Маркуша, но внезапно почувствовал необходимость завладеть мамиными очками и сосредоточился на этом занятии.
— Приличные мальчики так не разговаривают. И не трогай, пожалуйста, мамины очки! — в шутку поддержала Наташу мама.
— Да он даже не знает, что это значит, — прыснула я.
— Все-е-о зна-ает, — довольно проурчал Маркуша, и все расхохотались в голос. Даже Наташа позволила себе едва заметную улыбку.
Когда Маркушу только привезли из роддома, он мне не слишком понравился. У него была почти прозрачная кожа, и сквозь нее просвечивали голубые венки. А потом он стал набирать вес так быстро, словно его кормили сплошными бургерами с картошкой фри, и уже через месяц превратился в забавного щекастого толстяка. Все, что он умел, так это сжимать кулачки, как какой-нибудь краб. Что ему ни дай — все хватает. Я развлекалась тем, что клала рядом с ним погремушку, и он отчаянно к ней тянулся, аж гудел от напряжения. Правда, никак не мог догадаться, что нужно перевернуться на бок, чтобы достать. Потом прибегала Наташа и выговаривала мне что-нибудь вроде: «Как можно так издеваться над малышом! Отдай ему погремушку!». Я, конечно, отдавала, но мы с Маркушей оба знали, что это такая веселая игра, а Наташа просто нудит. К тому же однажды он все-таки научился переворачиваться. И все благодаря мне! А то так бы и лежал до сих пор на спине и кроме потолка ничего не видел.
Еще у Маркуши целый год прямо на макушке была дырка, затянутая кожей. Совершенно жуткая вещь! Если потрогать и чуть-чуть нажать, кажется, что внутри пусто. Хотя, разумеется, там у него мозг. Впрочем, он об этом еще не знал. Когда дырка заросла, я сказала Маркуше, что теперь мы не сможем выяснить наверняка, есть ли у него все-таки мозг или нет. Маркуша стал щупать голову и в конце концов разревелся. Ох, и влетело мне от Наташи! Но потом я исправилась и научила его, что если в голове хрустит, когда жуешь, значит там мозг! Я вообще очень ответственная сестра!
В коридоре тенью промелькнул папа. Даже не остановился узнать, чего это мы хохочем. Теперь-то ему не до смеха. Дважды пропищала сигнализация его машины, и он куда-то уехал.
Мама с бабушкой погрустнели. Наташа схватила Маркушу и, сюсюкая с ним, что есть мочи, собралась уходить. Она с намеком тронула меня за плечо, мол, мне тоже следует испариться вместе с ними.
Мама заметила этот жест и сказала Наташе:
— Идите, идите. Лера нам не мешает.
Мы остались втроем. И сразу вспомнилась сегодняшняя ссора. От нее уже никуда не деться. Даже если очень постараться подумать о чем-нибудь другом. Бабушка протяжно вздохнула и включила чайник. Внутри у чайника зашипела вода. У меня внутри тоже как будто что-то зашипело. Сильно закружилась голова, и все на пару секунд стало нереальным.
Наконец в небе громыхнуло, и об окна разбились первые капли дождя. Мне резко полегчало, как будто невидимый врач вколол какое-то лекарство мгновенного действия. Для меня нет ничего уютнее и спокойнее летнего ливня. Кажется, он способен умыть все на свете, пропитать воздух сладкой свежестью. С дождем всякий раз начинается новая жизнь.
Я представила папу. Он сейчас несется по шоссе и злится, может, даже вслух. Бешено ходят туда-сюда «дворники» на лобовом стекле. Папа врубил радио на полную громкость и слушает новости, чтобы хоть немного отвлечься. Или наоборот едет в полной тишине и орет на других водителей. Я послала ему телепатический сигнал, чтобы на выезде из города он передумал, развернулся на парковке супермаркета, и переждал бурю дома, а не где-нибудь на трассе. Впрочем, дома, судя по всему, разыгралась буря похлеще, чем на улице. И папа спасается именно от нее, от этой домашней бури. Наверное, даже не замечает дождя.
