Уселись старейшие камы на тёплые, пригретые солнцем круглые камни. Достали из-за пояса длинные глиняные трубки, раскурили, задумались. Сидят, усы жёсткие почёсывают, бороды белые поглаживают. Думу думают. Дым из широких носов кольцами пускают, посохами о землю постукивают.
Час думали, два думали. Дни, как снежинки, таяли. Недели, как змеи, ползли. Вокруг камней уже травы по пояс выросли, а мудрые камы всё трубки свои посасывают, жирную пищу отрыгивают да помалкивают.
Много скотины порезали для угощения камов рабы хана Алтая. Много лучшего табака заморского камы выкурили, много араки[13] выпили, а помочь не смогли. И в бубны стучали, и священные песни пели, и танцы в облаченьях из шкур звериных плясали, и горящий очаг кумысом окропляли — не помогло ничего.
На исходе третьей недели встал с тёплого насиженного камня самый старый, трухлявый как пень кам и сказал:
— Жил когда-то на синем, на белом Алтае мудрый-премудрый шаман. Велика была сила его: знал он, как семинебесного Ульгеня о достатке и благе для народов алтайских просить. Знал, с какими словами к Эрлику обращаться, чтобы людям он зла не чинил. Язык птиц и зверей понимал, умел в прошлое оглядываться и в будущее смотреть.
Жил тот шаман в тайге глухой, среди хребтов горных, на тёмной стороне скалы островершинной. Одиноко стоял берестяной аил его под кедром пушистым. Только тот человек и находил к шаману дорогу, у кого действительно безмерная нужда была.
Превеликую мудрость скопил за долгую жизнь шаман. Открылось ему, как должен жить в согласии человек с человеком, с землёй, водой и небом, со зверем и птицей, чтобы земля алтайская стояла, цвела и богатела вовеки.
Многие годы жил шаман. Кто говорит — сто лет, кто говорит — двести лет. Но вот заглянул он в будущее и увидел, что заканчивается отмеренный ему срок в светлом мире. Глубоко задумался шаман, ведь, если умрёт он, умрёт с ним и мудрость великая, ибо нету него преемника достойного.
Оставил шаман берестяной аил свой и спустился в стойбища к людям. Захотел человека с ясным умом и светлой душой найти, чтобы знания свои передать. Но чем дольше ходил шаман, тем мрачнел больше. Измельчали люди, угасла в них искра небесная. Молодой охотник язык зверей и птиц понимать хочет, чтобы под выстрел стрелы заманивать. Умный и сильный зайсана[14] сын спрашивает, как у грозоносца Ульгеня одному себе удачи и достатка выпросить. Про землю же родную никто думать не хочет. А что ей будет, стояла и ещё столько же простоит!
В родной аил вернулся шаман. Лучшую одежду для камлания — обряда колдовского — надел, главные слова нашёл-вспомнил, к Ульгеню обратился — как быть? Шесть дней пел, кружился шаман, шесть дней железные подвески на одежде звенели, беличьи меха развевались, кожаный бубен стучал. На седьмой день ответил шаману семинебесный Ульгень: «Возьми ровное дерево. Возьми гладкие камни. На них сохрани письменами великую мудрость свою! Пусть в глубине Алтая те письмена человека с ясным умом и чистой душой дожидаются!»
Ещё шесть дней без сил старый шаман лежал. На седьмой день встал, взял гладкое дерево, взял ровные камни, заветные письмена высекать принялся. Никто его работы не видал, никто стука по камню не слыхал. И не знает никто, где знания свои шаман спрятал. И не знает никто, успел ли оставить он людям главную премудрость — как человеку с землёй в мире жить. Или, может, раньше умер? Про то один Ульгень ведает.
Только течёт на золотом Алтае, меж горных хребтов, река Самуралу, у которой когда-то старого шамана аил стоял. И переводится имя реки «Скрывающая книгу мудрости, на дереве и камне написанную».
Может, и найдётся когда человек с ясной душой, с небесной искрой, которому откроются сокровища старого шамана, и настанет тогда вечный мир и благодать на земле алтайской, — сказал так трухлявый как пень кам и уста сомкнул.
— К чему ты это сказывал, уважаемый? — хан Алтай его спрашивает.
— А к тому, — вновь кам уста растворил. — Там, где земля с небом сливается, живёт премудрый Телдекпей-кам — старого шамана потомок. Если он твоей беде не поможет, то никто на земле, о великий хан Алтай, тебе не поможет!
И послал хан своих гонцов к самому горизонту — туда, где земля с небом сходится.
И приехал мудрейший Телдекпей-кам ко двору Алтая в собольей шубе со ста бубенчиками на синем быке. Спешился он, сплюнул, не размыкая рта, сквозь зубы и на белую кошму у костра сел. Спина у него согнулась, будто пополам сломалась. Глубоко, до самых бровей, кам красную шапку надвинул с нитями бусин разноцветных. Перья филина на шапке, как два уха, торчат, красные лоскуты позади, как два крыла, трепыхаются. На лицо кама крупные, как град, хрустальные бусы свешиваются. Кряхтя, Телдекпей-кам подол двухпудовой шубы поправил. По бокам той шубы лягушки и змеи, из колдовских трав сплетённые, болтаются, на спине — дятлов шкурки.
— Такую задачу если не решу, где же тогда моя слава, однако? — важно молвил и из-за пояса огниво достал. Искру высек, длинную, как щитомордник-змея, трубку раскурил, глаза узкие с белыми, как вершины гор, ресницами прикрыл.
Народ из аилов вышел, вокруг мудреца стар и млад толпится — все на кама не дыша глядят. Золотую чочойку[15] с крепким чаем предлагают, поднос с жирным кушаньем подают. Не шелохнётся мудрый кам.
Когда Алтын Казык — Полярная звезда — на небосводе зажглась, открыл Телдекпей-кам глаза, кожаный бубен взял и ударил в него колотушкой деревянной. Загудело, зашумело вокруг, словно на горном перевале зимней порой. Плясал, камлал[16] кам, звенели бубенцы, бубен гремел. Но вот стих гром-звон. Опустился кам на белую кошму, рукавом пот со лба отёр, спутанную бороду пальцами расправил, взял с берестяного подноса сердце козла, съел его и сказал:
— Прав ты, великий хан Алтай! Справедлив ты, всемогущий хан Алтай! Одной силой с Дельбегенем не совладать, одной отвагой семиглавого людоеда не победить. Тут хитрость нужна.
Зашептались укокцы, запереглядывались. Женщины в унынии лицом вниз на землю упали, старики ладони к глазам прижали, мужчины два раза покраснели, два раза побелели. Где такого хитроумного удальца-смельчака найти, не знали люди!
— Загадаю-ка я вам одну загадку, — степенно Телдекпей-кам продолжал, трубку с черенком из маральего рога вновь раскуривая. — Кто её разгадает, тот и отправится со злодеем Дельбегенем сразиться. В голубой долине меж двух белых сопок, куда и сорока долететь не может, жил-был хан, — стал сказывать кам свою загадку. — И был у того хана сын — стройный, как кедр, смелый, как снежный барс. Долго ли, коротко ли, подошло ему время жениться. Стал ему отец невесту подыскивать. Много девушек было на примете у хана: и красавицы чернобровые среди них, и умницы-разумницы, и песельницы[17] сладкоголосые, и танцовщицы быстроногие. Призадумался хан, как же найти достойнейшую из достойных?
И решил тогда хан выбрать в жёны сыну самую сметливую и рачительную хозяйку. Собрал он всех девушек, желающих стать невестками ханскими, и объявил во всеуслышание:
— Та, что первой воду в котле вскипятит, станет ханскому сыну женой, мне — невесткою!
Велел он выдать каждой девушке по котелку с семью ушками, по равному количеству воды и дал отсчёт времени. Кинулись красавицы-умницы валежник собирать да огонь разводить. Торопятся они, стараются.
И была среди них одна девушка, которая не желала замуж за красивого ханского сына идти. Любила она пастуха-простолюдина, да так крепко, что и ханское богатство — жемчуга да самоцветы заморские — было ей не мило. Но отцу её алчному очень хотелось с богатеями породниться, вот и заставил несчастную с другими наравне за сердце ханского сына смекалкой меряться.
И так оно вышло, что именно у этой девушки, что пастуха любила, вода в котле быстрее всех закипела. Как вы думаете, почему? — спросил мудрый Телдекпей-кам, обводя собравшихся взглядом пристальным.
Молчали люди. Не знали они ответа на затейливую загадку кама.
— Неужто никто разгадку нам не поведает? — насупил брови хан Алтай. — Неужто нет в моём ханстве ни одной головы светлой? Что же вы, храбрецы-удальцы, герои да мудрецы, отмалчиваетесь? Или не по зубам вам загадка камская?
— Дозволь мне слово молвить, батюшка! — к златому трону вдруг маленькая Кадын выскочила. Даже старая Мактанчик-Таш поймать её за подол шубки не успела. — Кажется, я знаю отгадку, — девочка чёрными глазами-смородинами на отца умно смотрела.
— Ну что ж, сказывай, — хан дочери отвечает.
— Все те девушки, которые очень хотели за ханского сына замуж пойти, крышки котлов непрерывно поднимали. Смотрели: не подоспела вода ли? От этого вода в котлах остывала немного, и на закипание уже больше времени требовалось.
— Ну и что? — хан Алтай мохнатую бровь приподнял.
