— Разбиваться будем — не разобьёмся. На парашютах спрыгнем, — ответил Андрюша, а сам посмотрел на хвост самолёта: уж действительно не отвинтил ли чего-нибудь?
— Нам не будут давать парашюты. Мой папа уже узнавал, — сказала девочка. — Вот как! А ты, мальчик, тоже летишь или провожаешь?
— Лечу! — гордо ответил Андрюша. — И ничего туг страшного нет, что без парашюта. На самолёте это всё равно что на поезде, только быстрее.
— Говорят, что болтать будет и в воздушную яму мы можем свалиться. Это неприятно, или ты не знаешь? — спросила девочка, почему-то улыбнувшись. — А я ещё ни разу не летала.
— Болтанка? Это ерунда. А воздушных ям никаких нет. Кто же их там наделает? Я летал уже. Проверил. И в пургу попадал, и в грозу… — Андрюша увидел, как у девочки расширились глаза, и добавил: — Нас однажды так швыряло, что ой-ой-ой!.. Вверх тормашками все были. Лётчик уже по радио просил: спасите наши души.
— Души — уши… — вдруг задумчиво сказала девочка и прищурилась, словно что-то прикидывала в уме.
— Какие уши? — не понял Андрюша, но расспросить не успел: девочку кто-то окликнул, и она убежала к пассажирам.
Поглядев ей вслед, Андрюша задумался; кто она такая? Откуда едет? Куда летит? Вот хорошо бы — они попали в один город и подружились! Может быть, эта девочка лучше, чем Галка. Андрюша много раз фотографировал Галку, дарил ей марки с красивыми цейлонскими пейзажами, два раза ходил с ней в кино на детский утренник и там угощал её клюквенной водой, но Галка даже не позвала его на день рождения, хотя Серёжку пригласила. А почему? Непонятно. Может быть, потому, что их во дворе дразнили: «Тили-тили-тесто — жених и невеста»?
К самолёту подошёл высокий, бравого вида человек в плоской, будто капитанской, фуражке с лакированным козырьком. Он снял с хвоста самолёта колодки, погрозил миролюбиво Андрюше пальцем — дескать, не крутись тут — и полез в машину.
Началась посадка.
Самолёт был транспортный, без мягких кресел. Пассажиры рассаживались на алюминиевых с выемками скамейках. Они тянулись по обеим сторонам борта. В конце кабины лежали чемоданы и какие-то тюки с голубыми этикетками.
Андрюша уселся с отцом у пожелтевшего глухого окошечка. Девочка в коричневом платье сидела напротив и, видимо, тоже с отцом. Глаза у неё стали серьёзными и даже насторожёнными. Она держала отца за руку, а он, усатый, широкоплечий, в вышитой косоворотке и с широким шрамом на лице, сипловатым голосом говорил:
— Ну, не бойся! Чего трусишь? Смотри, как этот парень сидит.
— А он говорил, что он уже летал, а я ещё не летала!
— Ты уже с ним познакомилась?
— Мы просто разговорились… — Девочка изредка бросала на Андрюшу взгляды, но он делал вид, что не замечает их.
— А как его зовут?
— Не знаю.
— Что же ты его не спросила? Обычно везде свой носик суёшь, а тут сплоховала…
Отец девочки улыбнулся. Андрюша чувствовал, что он разговаривал с ней специально, чтобы ей не было боязно перед полётом. Ему было приятно, что на него указывают как на храброго, и он, беспечно поглядывая кругом, даже тихонько засвистел: «Потому, потому что мы пилоты…»
С самого утра Семён Петрович был задумчив, мало разговаривал. Андрюша чувствовал, что он думает о своей новой работе. Сегодня ночью он говорил с министром по телефону. Министр, видно, что-то объяснял, потому что папа всё время отвечал: «Понятно», «Задача ясная» или «Сделаем», а потом, после звонка, ещё долго не ложился спать, всё ходил по комнате.
Семён Петрович сидел в самолёте в своём полувоенном костюме, положив ногу на ногу, и смотрел перед собой. Его светло-каштановые курчавые волосы были откинуты назад, тонкие губы плотно сжаты.
Услыхав свист, Семён Петрович повернул голову и строго сказал:
— А ну-ка прекрати!
Андрюша не обиделся на отца. Кто, как не отец, выучил его свистеть! Он даже показывал, как свистеть в один палец, и в два, и по-кондукторски, и с переливами. Однажды дома поднялся такой свист — Андрюша учился, а отец показывал, — что в квартиру прибежал домоуправ. Мама сердилась: «Чему ребёнка учишь?» — а отец смеялся.
И вообще он был весёлый, разные случаи из жизни любил рассказывать, а если сегодня такой, то…
Взревели моторы, сначала один, потом другой, и сразу заложило уши. Самолёт задрожал как в лихорадке.
Пассажиры начали зябко поёживаться, хотя машина ещё стояла на месте. Девочка закрыла глаза и глубоко вздохнула.
— Ну, попутного ветра… — натянуто улыбнулся соседям отец девочки и дёрнул себя за усы.
— Сейчас полетим, — ободряюще сказал Семён Петрович, обнимая Андрюшу. — Через четыре часа будем там. Ты скажи, если холодно станет.
У Андрюши часто-часто и гулко застучало сердце, и ноги почему-то стали слабыми. «Трясучка какая-то! — подумал он. — А на поезде бы, наверное, лучше было…»
Самолёт незаметно тронулся и побежал, побежал… Вот уже нельзя различить стоящие в ряду на зелёном аэродроме маленькие самолёты. Вот — чирк! чирк! — колёса два раза коснулись земли, и тряски уже нет.
Пассажиры как-то прижались друг к другу и стали вроде бы родственниками.
В кабине было уже уютнее, а выступающие алюминиевые рёбра не казались такими грубыми и некрасивыми. Наоборот, было приятно глядеть на них — на толстые и крепкие.
«Ну, теперь уж папа не высадит меня! — радостно подумал Андрюша. — Как прилечу — сразу на Днепр! А какая красота в воздухе!»
Андрюше теперь только не хватало штурвала, шлема, наушников и… фотографа, который смог бы сделать Андрюшин портрет в этом виде. Он себе представлял, как зашумел бы их класс, если бы он принёс такой снимок в школу. Ребята сразу бы назначили пионерский сбор, на котором стоял бы один вопрос: «Отчёт Андрея Марецкого о полёте в воздухе». И Андрюша бы отчитывался со всей научной основательностью и выводами. Дескать, на большой высоте очень свежий и чистый воздух и, следовательно, нужно сделать летающие санатории, как бывают плавучие дома отдыха. В этих санаториях можно создать открытые кабины, чтобы купаться в облаках. Андрюша только не мог определить, как лучше купаться в этих облаках: в костюме или в трусиках?..
Земля на земле была какой-то неприбранной, а сверху она казалась аккуратной, похожей на географическую карту. Её разрезали тоненькие змейки железных дорог и шоссе, по которым, как муравьи, ползли автомобили и лошади с телегами. Ровные квадраты полей были покрыты яркой зеленью. Узенькие реки и серебряные блюдечки озёр показывали своё дно. У берегов они были жёлтыми — значит, здесь мелко; к середине — чёрными: глубоко. А леса были похожи на разостланные медвежьи шкуры.
Самолёт, казалось, висел в воздухе, и земля не спеша поворачивалась под ним. Внизу медленно проплывали и леса, и деревни, и городишки. Иногда на окраинах деревень виднелись пёстрые пятнышки — стада, как сказал отец.
Полёт был спокойным. Из пассажиров кто читал газету, кто сидел просто так, нахохлившись.
Знакомая девочка, видно, тоже привыкла к полёту. Она уже не была такой бледной, улыбалась и разговаривала со своим отцом. Потом встала и начала ходить по самолёту, рассматривая его рёбра.
«Наверное, тоже в пятый класс перешла», — подумал Андрюша про девочку.
Вдруг она остановилась перед Андрюшей:
— Мальчик, а ты что в окно не смотришь?
— Уже всё разглядел.
— А хочешь, вдвоём будем смотреть?
«Вот чудная! Незнакомая совсем, а говорит, как знакомая», — подумал Андрюша и сказал:
— Давай.
Семён Петрович чуть пододвинулся на сиденье, и ребята уткнулись лбами в окошечко.
— А вон фабрика работает, видишь? — сказала девочка. — Дым-то из трубы, как из паровоза.
— А вон трактор едет и сеялку какую-то за собой тянет, — ткнул пальцем в окошечко Андрюша.
— Вижу, вижу! — радостно говорила девочка. — И все такие маленькие, игрушечные, а мы — как Гулливеры, да? — И вдруг она продекламировала:
Сан-Франциско далеко,
Если ехать низко.
Если ехать высоко,
Сан-Франциско близко…
— Это чьи стихи? — спросил Андрюша.
— Пушкина, — лукаво улыбнулась девочка.
— Думаешь, поймала? Пушкин про самолёты не сочинял…
— А вот интересно: вдруг пришёл бы к нам Пушкин и оглянулся — кругом автомобили, самолёты, радиоприёмники, электричество! А при нём всего этого не было. Вот, наверное, удивился бы!
— Конечно, — сказал Андрюша. — Они тогда только на лошадях ездили и при свечах жили.
— И даже у самого царя автомобиля не было?
— Не было!
— А паровозы тогда были?
— Не знаю… Пап, — спросил Андрюша, — а при Пушкине паровозы были?
— Были, — улыбнулся папа. — Один паровоз на всю Россию!..
— А теперь, говорят, — сказала девочка, — мы скоро на Луну полетим.
