– Это Верка!
Другую подняла за косу:
– Это Клашка!
Потом снова пошвыряла в ящик:
– Ну их! Пойду на улицу!
Таиска убежала гулять. Романок увязался за ней.
Мать села чинить белье: завтра суббота, надо всей семье баню устраивать, надо чистые рубашки приготовить. А Валентинка подсела к ящику. И тотчас куклы ожили и заговорили с ней.
– Где вы были? – спросила Валентинка. – Почему вы такие растрепанные? Почему вы голые?
– Это мы от немцев бежали, – отвечали куклы. – Мы все бежали, бежали – по снегу, через лес…
– Ну ладно, ладно! Не будем про это говорить… Сейчас надо сшить вам платья. Посидите немножко.
Валентинка подошла к матери:
– Пожалуйста…
И запнулась. Валентинка не знала, как назвать ее. Тетя Даша? Но ведь эта женщина ее в дочки взяла! Значит, мама?…
А мать глядела и ждала, как девочка назовет ее.
– Пожалуйста… дайте мне иголку и ножницы.
Мать усмехнулась, подала ей иголку и ножницы. Девочка поспешно отошла. Какое красивое желтое платье получается для Веры! Какое нарядное!
И вот в то время, когда Валентинка одевала в новое платье куклу, на крыльце раздался топот, смех, говор, и в избу ввалилась целая ватага девчонок и маленьких ребятишек. Впереди была Таиска.
– Что это? – удивилась мать. – Никак, всей деревней явились?
– Явились! – ответила Таиска.
– Вот хорошо-то! Не видали тут вас с вашим озорством!
– Да мы, мамка, не будем озоровать. Вот только девчонки Валентинку посмотрят, и все. Ведь хочется же им посмотреть!
И не успела мать ответить, как орава уже хлынула в горницу. А чтоб не топтать полы, почти все сбросили у дверей валенки и зашлепали босыми пятками по белым половицам.
Валентинка растерялась. Она смотрела то на одну, то на другую большими, немножко испуганными глазами. Чего они хотят? Что им надо?
Сначала все молчали. Девчонки подталкивали друг друга, хихикали и с любопытством разглядывали Валентинку.
Первой заговорила Таиска:
– Она городская! Всегда в городе жила! Там дома знаешь какие? Избу на избу поставь, и то мало!
Одна из девчонок, толстоногая Аленка, подсела к Валентинке:
– У тебя куклы были?
– Были, – тихо ответила Валентинка. – У одной глаза закрывались.
– А еще чего было?
– Посуда.
– А мы посуду из глины делаем, – вмешалась черноглазая Варя. – Всё: и чашки, и чайники…
– У! Ты погляди только, какая у нас посуда! – затараторила Таиска. – Только у меня побилась вся, вся до крошечки! Вот у Вари…
– А у меня? А у меня плохая? – закричала Аленка. – У меня даже с цветочками!
И девочки наперерыв начали рассказывать Валентинке, как летом они ходили в овраг за глиной (в этом овраге даже пещерки сделались!), как мочили эту глину, как мяли, как лепили из нее куклам посуду, а потом сушили на солнце. И тарелочки делали, и чугунки, и кринки! А Славка Вихрев даже самовар сделал. И печку из глины сделали, и даже топили ее прямо по-настоящему, настоящими дровами: и огонь горел, и дым в трубу шел!..
Но им бы не догадаться это сделать, если бы не Груша. Груша тогда в школу пошла, и там учительница им показала, как из глины грибы лепить. Груша принесла глиняный гриб домой и показала Таиске. Вот Таиске в голову и пришло: «Если можно гриб слепить, то, может, и еще что-нибудь можно?» А Груша говорит: «Больше ничего нельзя. Раз учительница показала гриб, значит, и можно только гриб». А вот они пошли в овраг да и начали все лепить!
– А меня возьмете посуду делать? – спросила Валентинка. – А я сумею?
– Сумеешь, – ответила Таиска. – Романок и то чего-то слепил: не то санки, не то гуся.
– И вовсе танкетку! – сказал Романок. – Не разглядит ничего, а тоже!..
– А где этот овраг?
– А вот, за усадьбами. Только сейчас там сугробы!
– Весной пойдем, когда растает.
– А я знаю, где одна птичка живет! – сказал Романок. – В малиннике. Как лето, так и опять там живет. Гнездышко и сейчас там висит…
– Птичка? – обрадовалась Валентинка. – И каждый год прилетает? В свое гнездышко? Какая она – серенькая?
– Как зола. А грудка синенькая…
– Это варакушка.
– А ты почем знаешь? – удивилась Таиска. – Видела разве?
– Живую не видела, – ответила Валентинка, – а в книге видела. Такая маленькая, серая, с голубой грудкой… Ты мне ее покажешь, Романок?
– А в этой книге и другие птицы были? – спросила Варя.
– Да. Там все птицы были, какие только есть на свете. Все нарисованы. Мама читала мне про них, а я глядела картинки. Там и колибри есть.
– Какие колибри?
– Такие. Маленькая птичка, с наперсток. И вся будто драгоценными камнями усыпана, так и блестит!
– Такие не бывают, – сказала Аленка.
– А вот и бывают! – крикнула Таиска. – Мало ли какие бывают! И не такие еще – с горошину бывают!.. Правда, Валентинка?
– А где эта книга? – спросила Варя. – Ты ее не принесла с собой?
– Нет.
– Эх ты, завязала бы в узелок и понесла!
– Я не знала…
– Что не знала?
– Я не знала, что все так будет…
Таиска быстро оглянулась на мать и прошептала:
– А как все было-то? Немцы твоих родных убили, да?
– Да.
– И мамку твою, да?
– Да.
Валентинка перестала улыбаться. Она тихо и безучастно положила в ящик куклу в желтом платье…
Ей сразу вспомнился страшный день, последний ее день в городе… Город бомбят. Их дом стоит, окутанный дымом и пылью. Вместо окон темные дыры. На ступеньки выбегает мама с маленьким Толей на руках. Валентинка видит ее, как живую. Вот она – в синем платье, с черной развевающейся прядкой волос. Она испуганно кричит: «Валя! Валечка!..» Вдруг – удар. Бомба… Валентинка опомнилась среди каких-то разбитых бревен – видно, ее отбросило волной – и отсюда увидела черную яму, груды обломков и клочья синего платья под рухнувшими кирпичами… Она царапала эти кирпичи, раскидывала их, кричала, звала маму. Мама не откликнулась. Чужие женщины оттащили ее от развалин и насильно увели куда-то. И потом дорога, деревни, снега, лес… И все время мороз…
– Вы чего там затихли? – беспокойно спросила мать. – Что случилось?
Она вошла в горницу и сразу увидела помертвевшее лицо Валентинки.
– Об чем разговор был, ну? – обратилась она к девчонкам. – Вы что ей сказали?
– Мы ничего… – ответила Варя. – Мы только про книжку…
– А про немцев даже и не говорили, – добавил Романок. – Таиска только спросила: правда, что ее мамку фашисты убили?
Мать рассердилась. Ух, как она рассердилась, даже покраснела вся! Она схватила Таиску за руку, нашлепала и выгнала из горницы.
– Бессовестная! – кричала она на Таиску. – Жалости у тебя нету! Сердца у тебя нету! Или у тебя вместо головы пустой котелок на плечах?!
Таиска ревела, а девчонки, видя такую грозу, бросились в кухню, поспешно надели свои валенки и одна за другой шмыгнули за дверь.
– Иди сюда, дочка! – ласково сказала мать Валентинке. – Иди посиди со мной, послушай, что я расскажу тебе.
Валентинка молча уселась на скамеечку возле ее ног. Мать рассказывала какую-то сказку. Валентинка не слышала ее. Мама стояла у нее в глазах, стояла такая, какой она видела ее в последний момент, испуганная, с развевающейся прядкой. И Толя, обхвативший ее шею обеими руками…
«Мама! Мамочка! Мамочка!..» – повторяла про себя Валентинка, обращаясь не к этой, живой, а к той, умершей. И вдруг посреди веселой сказки она уткнулась в серый фартук женщины и громко заплакала.
Мать не утешала Валентинку. Она только гладила ее темные волосы:
– Поплачь, поплачь, дочка! Поплачешь – сердце отойдет…
Таиска, у которой давно высохли слезы, с удивлением смотрела на Валентинку. Что это? Таиска ревела – так ведь ее нашлепали. А Валентинка чего ревет? Ведь ей же сказку рассказывали!
– Большая, а плачет, – сказал Романок. – Я, когда был большой, никогда не плакал!
– Дурачок! – прошептала мать и улыбнулась сквозь слезы.
Мать устраивает необыкновенную баню
В субботу вечером, убрав скотину, мать вытащила из печки огромный чугун с горячей водой и сказала:
– Ребятишки, готовьтесь!
– Сейчас в печку полезем! – закричала Таиска. – Париться!.. Валентинка, в печку полезем!
Валентинка думала, что Таиска вышучивает ее. Как это они вдруг полезут в печку?
– Чудная эта Валентинка, – сказала Груша, – ничего не понимает. А еще городская!
Тем временем мать вытащила из печки все горшки и кринки, настелила всюду свежей соломы – и в самой печке, и на шестке, и на полу возле печки. Налила в таз горячей воды, сунула в него березовый веник и поставила в печку.
– Баня готова, – сказала она. – Кто первый?
– Я! – закричала Таиска, живо сбрасывая платье. – Я готова!
