«Дождь будет» — подумала она и решила сегодня одеть Фросю потеплее.
Зябко кутаясь в шаль, старушка вернулась в светелку. В тот же самый момент в облаке что-то треснуло, сверкнула серая молния, и от крыши отвалился «конек». Переворачиваясь, он пролетел сквозь то место, где только что стояла Аглая Ермолаевна, сбил угол у деревянного козырька над крыльцом и воткнулся ушами в землю.
Ничего этого, однако, не заметив, хозяйка дома стала будить Фросю. Перечислив вещи, которые той надлежало надеть, так что получился целый гардероб, старуха отправилась в подклет на первом этаже, жарить оладьи. Фрося же полежала еще минуту в постели, но затем встала и хмуро посмотрела в окно. Если и вправду начнется дождь, на велосипеде уже не поедешь. Тогда придется топать до Полево шесть километров пешком, а потом еще столько же назад.
Нет, Фросе вовсе не тяжело было ходить до Полево. Она могла бы легко пройти туда-сюда несколько раз кряду. Просто дорога была ужасно скучной и шла между аккуратно разлинованных плугами полей, где к тому же сейчас уже ничего не росло.
Фрося со вздохом взяла расческу и тоже спустилась вниз. Заплетя русые волосы в две косички, она села за огромный стол. Затем придвинула к себе чашку с горячим чаем, макнула оладушку в сметану и стала завтракать, наблюдая за бабушкой.
При этом Фрося сонно думала, что вот живут они, две деревенские бабы, в прекрасном большом доме и никакие родители им не нужны. Пусть сколько угодно изучают свою любимую земную кору. Так-то вот!
Фрося отхлебнула еще чаю и обвела взглядом огромную кухню. Честно говоря, кухня тут, в подклете, появилась относительно недавно — лет шестьдесят назад. До этого на первом этаже находилась столярная мастерская, где работал сначала сам Федор Коровин, а потом его сыновья. И стол, за которым сидела Фрося, на самом деле был накрытым скатертью верстаком. А жили и кушали все тогда на втором этаже, в избе и в горнице. Причем Федор Коровин был настолько зажиточен, что поставил в доме сразу две печи: русскую, на которой можно спать, и «шведку», с железной плитой.
Продолжая жевать оладушки, Фрося размышляла о том, что, скорее всего, во времена ее прадеда «шведка» была таким же достижением техники, как сейчас микроволновка, и к нему, наверное, приходили соседи, подивиться на это чудо. Именно на небольшой «шведке» сейчас и готовила бабушка, а огромные русские печи на первом и втором этажах по большей части использовали для обогрева дома.
Фрося взяла еще оладушку, окунула в сметану и перевела взгляд с возившейся у плиты Аглаи Ермолаевны на русскую печь. По рассказам бабушки именно там, в печи, мылся Федор Коровин. Фрося много раз об этом думала, глядя в покрытое сажей печное нутро, но все-таки не могла себе представить, как он это проделывал. Насчет своего прадеда она не была уверена, а печка после этого наверняка становилась намного чище.
Допив чай, Фрося пошла одеваться в горницу на втором этаже, где старшая Коровина в свободное время рукодельничала, а младшая учила уроки. Там Фрося надела все перечисленное бабушкой и почувствовала себя чем-то вроде капусты. Решив, что по дороге непременно снимет одну-две кофты, она взяла рюкзак с учебниками и вышла во двор. Закутанная в шаль Аглая Ермолаевна, снова смотрела погоду.
— Наверное, все-таки, дождя не будет, — сказала она, — так что можешь ехать на велосипеде.
Фросю это замечание очень обрадовало. Обогнув дом, она вошла в большую двухэтажную пристройку, нижнюю часть которой называла «куровником», и выкатила старенький велосипед. Следом за ней из пристройки выбежала курица по имени Курица.
Хотя она выглядела значительно старше Фроси, на самом деле была намного моложе нее. Курицу когда-то подарил Фросе ее дальний родственник Филимон. А перед этим он научил птицу разговаривать. Правда, Курица оказалась не очень способной и говорила только два слова: «корошо» и «кошмар». Но Фрося считала, что для курицы и это очень неплохо. Ее огорчило другое — когда она рассказала про свой подарок в школе, учитель Петр Сергеевич ей не очень поверил. Честно говоря, он ей не поверил совсем. Он сказал, что курицы не могут говорить, поскольку у них для этого не приспособлен голосовой аппарат. Тогда на следующий день возмущенная Фрося привезла Курицу в Полево.
Войдя вслед за хозяйкой в теплый, светлый класс, она сказала: «Корошо!», а потом заглянула в дневник Жмыхова и произнесла: «Кошмар!». После этого Петру Сергеевичу пришлось переменить свою точку зрения на куриц. А Курице так понравилось кататься на велосипеде, что она стала ездить с Фросей в школу каждый день.
Только зимой ей приходилось оставаться в давно опустевшем коровнике, переименованным после ее появления в «куровник». Она там зимовала вместе с велосипедом, потому что дорога в Полево в это время становилась для него совершенно непроходимой.
А Фрося в такие дни, катясь в школу на лыжах, думала, что лучше бы Филимон научил Курицу не говорить, а летать.
Выбежав из куровника, его обитательница сделала круг по двору и весело вспрыгнула на багажник велосипеда.
— Ты в своей любимой школе не очень задерживайся, — сказала Аглая Ермолаевна, — надо дров наколоть. А у меня «спина».
— Ладно, ладно, — ответила Фрося и выехала вместе с Курицей в калитку.
Вообще-то, Фрося не могла сказать, что так уж любит школу. Но Аглая Ермолаевна любила ее еще меньше — она считала, что работа руками дает человеку намного больше, чем работа головой.
Закрутив педали быстрее, Фрося скоро миновала крайние дома деревни и, спустившись с горки, поехала мимо уже убранных полей.
А в это время кое-кто смотрел ей вслед из-за чуть приоткрытой двери и думал, что его порча что-то никак не начнет действовать. Однако этот кое-кто был не прав, потому что серое облако уже начало свое черное дело.
Проводив внучку, Аглая Ермолаевна хотела войти в дом, но тут заметила вонзившийся в землю конек.
«Опять двадцать пять!» — подумала она и посмотрела на бревно под названием охлупень, венчавшее скаты крыши.
Недовольно ворча, хозяйка дома поднялась в горницу, надела теплую юбку, куртку и снова вышла во двор. До места крепления конька было метров десять. Свое жилище зажиточный крестьянин Федор Коровин строил с размахом и над горницей поставил еще высокий чердак со светелкой.
Обойдя дом с задней стороны, крепкая старуха Аглая Ермолаевна поднялась по широкому взвозу на поветь, что находилась над куровником, и вытащила во двор длинную деревянную лестницу. Однако поднять ее самой к крыше не было никакой возможности.
— По такой лестнице можно и в рай забраться!
Обернувшись, хозяйка дома увидела отца Игнатия.
— Привет, — сказала Аглая Ермолаевна.
— Не забудь, что в субботу спевка хора.
— Да помню, помню. Помоги-ка лучше лестницу поставить.
Отец Игнатий вошел во двор и вместе с хозяйкой поставил лестницу под резное «полотенце», у которого соединялись скаты крыши. Аглая Ермолаевна сунула в карман молоток с гвоздями. Потом взяла подмышку деревянную конскую голову и забралась на первую перекладину.
— Давай-ка лучше я, — предложил отец Игнатий. — А то не дай Бог упадешь. Что без тебя наш хор будет делать?
Для хора Аглая Ермолаевна, и правда, была незаменимым человеком. Она брала такие басы, которые не мог осилить ни один мужик в деревне.
— Ты правильно не прибьешь, — уверенно сказала Аглая Ермолаевна и поползла вверх.
Добравшись до «полотенца», она посмотрела на землю. Сверху отец Игнатий выглядел совсем маленьким. Казалось, что ноги у него растут прямо из головы.
— Так ровно? — крикнула старуха, приставив конек к обломанному охлупеню.
— Прибивай! — заорал отец Игнатий.
Придерживая конскую голову плечом, Аглая Ермолаевна взяла гвоздь и замахнулась молотком. Тут же в сером облаке сверкнула молния, а под ногами старухи подломилась перекладина. Закричав басом, потрясшим все Папаново, хозяйка дома полетела вниз и мешком упала на землю. Перепуганный отец Игнатий подбежал к Аглае Ермолаевне. Хотя она лежала, не двигаясь, ей казалось, что внутри нее все ходит ходуном, а вместо левой ноги появилась раскаленная труба.
— Где болит? — спросил побледневший отец Игнатий.
— У меня вместо ноги труба, — прошептала Аглая Ермолаевна.
Священник сразу понял, что у нее сломана кость и побежал за соседом Милентием. Через пару минут они вернулись вдвоем. Увидев всполошенного, лохматого кузнеца с топором, Аглая Ермолаевна испугалась чуть не до смерти. Но топор нужен был ему только для того, чтобы сделать носилки.
Быстро соорудив их из лежащих у дома деревяшек, кузнец для мягкости положил сверху захваченное из дома одеяло и поднес носилки к пострадавшей. Затем вместе с отцом Игнатием он осторожно положил на них старуху.
