Что делать? Как быть? Выжидать или предпринять что-либо? Ответа не было. В душе росло чувство вины перед пограничниками и ребятами, ушедшими в горы. Он, как наяву, видел ночь в сырой долине, густые заросли и травянистую тропу, залитую холодной водой; хрипя и рыча, к тропе проламываются клыкастые кабаны, и ребята выбиваются из сил, хлюпая по грязи, отгоняя кабанов. Пока они мучаются внизу, выше, по склону, крадется нарушитель. Не исключено, что он-то и спугнул зверей и направил их на оперативную группу. А сам устремился в глубь нашей земли…
А, может, ребята бредут в темноте, взбираются на крутизну, поддерживая раненых. Вокруг — темнота, свистит ветер, холод пробирает до костей, накрапывает дождь, который нагнало с дальних гор. Нельзя разложить костер: по нему нарушитель сориентируется и обойдет опасные для него посты. Он жмется к скалам, но разведчики напали на его след и перекрывают пути отхода. Вот-вот схватят вооруженного до зубов нарушителя. А тот, понимая, что пришел конец, достает бесшумный пистолет и готовится разрядить его в ближайшего из разведчиков…
Пантелей охотно отдал бы свою теплую и сухую постель любому из ребят, мерзнувших в эту ночь в горах. По небу бежали облака. Порой они закрывали окна, и в палате воцарялась плотная тьма. Порой они проносились, задевая луну краем, и в палате играл переменчивый свет, от которого кружилась усталая голова.
Он никак не мог сообразить, почему его будят? Он ведь не спит. Закрыв глаза, он озабоченно думает о ребятах, проводивших операцию в горах. Никого из них он близко не знает: не было раньше до них дела. А теперь о себе забыть хочется, так беспокоит судьба тех ребят…
— Ты не задохнулся под одеялом? — спросил Валерий Васильевич.
И тут Пантелей понял, что закутан с головой, что утро наступило и пора вставать.
Палата была почти пуста. Пантелей рванулся к двери, скатился с крылечка и — на футбольное поле.
Зарядку проводил Валерий Васильевич: физруки ушли со старшими отрядами.
Радио нехорошо молчало и мерещилось, что оно просто не решается заговорить, чтоб не проговориться, не выдать неприятные новости. Бывало, что этот болтливый и певучий колокол надоедал, от его неутомимой бодрости голова распухала. А теперь его молчание мучило.
На утренней линейке дежурная вожатая прочитала по бумажке, что в этот день будет море, а потом отрядная работа. Вечером — кино. В патруль никого не послали.
На море собирались вяло, точно под конец смены, когда все пресыщены им.
И вдруг в серебристом колоколе щелкнуло, затем послышалось низкое гудение, пронзаемое тонким протяжным писком. На несколько секунд все смолкло, а потом слишком громкий мужской голос, захлебываясь и проглатывая окончания слов, пронесся над лагерем:
— Перед рассветом разведка оперативной группы установила направление, в котором продвигается нарушитель. Предполагается, что ему помогают живые маяки или заранее скрытые в лесу радиопередатчики, испускающие специальные сигналы. Руководство опергруппы просит перекрыть долину и перевал севернее Кристининой погибели. О принятых мерах доложить в полевой штаб опергруппы — у водопада, что в юго-восточной части Лупанова провала.
Радио резко выключилось. На линейку прибежал начальник лагеря:
— Пятому и шестому отряду выступить через двадцать минут!
Двадцать минут не прошло, а все были готовы. С собой ничего не брали — ни продуктов, ни теплой одежды.
Позавтракали и пошли по дороге, по которой в лагерь привозили продукты. Широко раскатанная, пыльная, с белыми от пыли кустами по сторонам, она едва заметно поднималась в гору. Никто ребят не подгонял, но двигались быстро.
Километра через полтора ребят встретили двое мужчин в гражданском. У каждого — охотничье ружье. Они показали Валерию Васильевичу схему, и он велел отрядам свернуть с дороги на тропу. Тут было потруднее — узкая тропа шла вверх и вверх по крутому склону горы. Часто попадались угловатые глыбы, узлы выпиравших из земли корней.
Муторно было на душе у Пантелея. Если бы он не смолчал, если бы заранее установили наблюдение за нарушителем, может быть, всего этого не затевали бы, не рисковали бы жизнями ребят, не задали бы лишних забот пограничникам. Тот ли, не тот ли нарушитель, а все проще сложилось бы. Натерпелся бы стыда старый пограничник Пантелей Кондрашин, будь он жив и знай, что натворил его внук Пантелей Кондрашин. Накостылял бы дед внуку, показал бы такую славу, что век помнилось бы!
Теперь и не исправишь наделанного. Поздно исправлять. Малюсенький шанс останется, если нарушитель, которого ловят, не имеет отношения к его, кондрашинскому, нарушителю. Тогда есть смысл в операции «Дозор». Ее надо провести. Не одному, а с пограничниками, перед которыми необходимо повиниться. Рассказать им все, а они пусть решают, как быть с самозваным и незадачливым помощником… Только кому сказать? Тем мужчинам, в гражданском? Они — добровольные дружинники, близкие друзья пограничников. Валерию Васильевичу? Он сегодня тут командир. Но ни дружинники, ни Валерий Васильевич не смогут принять срочных мер. Так что лучше повременить, пока не появятся сами пограничники…
Тропу близко обступили деревья. Ребята хватались за стволы и нижние ветви, чтоб не потерять равновесия и не покатиться по склону, не ободраться о камни и сучья.
Девчонок пропустили вперед: замыкающим приходится тяжелее. Но и впереди девчонкам было нелегко — строй смешался.
Пантелей чуть прибавил ходу и оказался за спиной Капы Довгаль. Разговоров в строю не было — не до разговоров, каждый работал вовсю и берег силы. А обычно немногословная Капа пела. Вернее, что-то тихо напевала — не разберешь даже, что за мелодия, что за слова? Наверное, она так помогала себе. Пантелей следовал за нею шаг в шаг. Если она споткнется или поскользнется, — подхватит ее.
Вывороченное с корнями дерево перегородило тропу, и Пантелей выскочил вперед, подставил плечо. Капа охотно оперлась и перелезла через ствол. Чтоб не подумали, что он для одной Капы старается, помог и Мите, и Ленке Чемодану, и Бастику Дзяку, а потом снова догнал Капу, обошел ее. Тропа зазмеилась вниз, к каменным завалам — продолжению тех завалов стен, что встречались за отрядным местом.
Перевалили второй каменный завал, подошли к третьему. Здесь кусок стены хорошо сохранился. Возле него разрослись деревья и образовали замечательно замаскированную полянку.
Валерий Васильевич объявил коротенький привал, развернул схему, сверил ее с местностью и распорядился:
— Девочки остаются здесь и организуют полевой медпункт. Старшей назначается воспитательница пятого отряда — Ирина Родионовна Силисина.
Девочки запротестовали, а Ирина Родионовна подчинилась безропотно:
— Мы выполняем боевое задание и обязаны делать то, что нужно, а не то, что хочется…
Без девочек темп движения возрос. На открытых и мало-мальски ровных местах Валерий Васильевич командовал:
— Бегом!
Колонна растягивалась, но передние успевали вырваться далеко вперед. Когда они переходили на шаг, задние волей-неволей подтягивались. Хоть и небольшой, но все-таки выигрыш во времени.
Тропа повела в распадок. Чем ниже, тем мельче деревья, тем гуще кусты и сильнее пахнет сыростью.
Перед тем как спуститься к ручью, Валерий Васильевич отдал приказ:
— Мальчики из шестого отряда остаются здесь и перекрывают долину. Заслоны поставить и на правом и на левом берегах. Провести разведку вверх по ручью на пятьсот-шестьсот метров. Старшая — Валерия Васильевна Талина.
Ручей форсировали вброд. Воды в нем — по колено. Дно каменистое. Берега мокрые, слабые — обрушиваются под ногами.
Мокрые и грязные мальчики из пятого отряда торопливо выходили из долины. До театра боевых действий — рукой подать, и стоит ли обращать внимание на грязь и воду?
Поднимались непрерывно. На отдых ни секунды не решались израсходовать: нарушитель не станет ждать, пока ты рассиживаешься, выливаешь воду из обуви, соскабливаешь грязь с одежды.
Митя растер пятку, но попросил Пантелея никому не говорить. Сбросил тапочки, пошел в носках, как тогда, когда пытался бежать из лагеря, уехать к маме. Митя устал, но не жаловался. Волосы мышиными хвостиками прилипли к потному лбу, щеки раскраснелись, губы обветрились. Митя дунет под нос, собьет капельку с кончика и упорно идет дальше.
Бастик Дзяк прямо-таки летит над тропой. Пушинка, а не пацан. Светлые кудри его откинуты назад. В глазах горит жажда боевых приключений.
«Полковник» Багров неутомим. Он выговаривает себе должность в отряде, а Забрускин расхолаживает его: все тут рядовые, и нечего в начальники лезть!..
Дорога открылась внезапно! Лес оборвался. И на небольшой вытянутой, поляне забелела разбитая каменистая дуга, огибавшая голое сухое дерево, все в наростах, на изломанных ветвях — клочья мха и отставшей коры. Не дерево, а леший! Большая ветка обломилась, но не упала на землю, а повисла на уцелевших волоконцах. Незаметные струйки воздуха толкали ее, она раскачивалась и скользила по стволу. Слышался жалобный скрип — леший звал кого-то, жаловался на старость и хвори…
