Мы с Колькой обстругивали доски рубанком. Еще двое ребят делали с Евдокимычем каркас лодки. Девчонки чинили старые пробковые спасательные нагрудники.
Иван Сергеевич и Леха привезли из Приморска кучу всякого барахла: брезент, веревки, канаты, блоки, старую парусину, два спасательных круга. Все это надо было разобрать, почистить, покрасить.
Мы приходили на берег с утра и уходили вечером.
Те, кому не было работы на берегу, рыскали по поселку — высматривали, где можно поживиться материалом. Тут здорово поработал Батон. У него просто чутье какое-то на всякий мусор. Ну, конечно, мусор — это в совхозе так называется, а для нас это были очень полезные вещи.
Например, ломали старый сарай: зацепили тросом, дернули трактором. Доски бы сожгли, а Батон тут как тут. Из этого сарая набрали досок для настилки причала.
Возле гаражей валялись старые покрышки. Батон первым сообразил, что их можно развесить по бокам причала, чтобы лодки не терлись о сваи.
Батон так старался, что даже перестарался.
Один раз он принес маленький двухлапый якорь. Все удивились, откуда он его выкопал, потому что якорь был почти новый.
— Секрет, — сказал Батон. — Тайна двух океанов.
Тайна раскрылась на другой день.
В обеденный перерыв пришел дядя Костя. Он молча обошел вокруг палаток, отыскал якорь, присел на него и закурил. Уходить он как будто не собирался. Мы послали Умника в поселок предупредить Батона. Но Батон явился совсем с другой стороны. Он пришел по берегу и приволок здоровенный красный буй.
Я побежал к нему навстречу, но было уже поздно. Дядя Костя вышел из-за палатки.
— Иди сюда, — сказал он.
— А зачем? — спросил Батон.
Все бросили работу и смотрели на них.
— Иди, иди.
Батон подошел, заранее втянув голову в плечи. Дядя Костя врезал ему по шее.
— Тогда оставь якорь, — быстро сказал Батон.
Дядя Костя взвалил якорь на плечо и зашагал к дому.
— Ты же его бесплатно на дне нашел! — заорал Батон.
Дядя Костя даже не обернулся.
Леха был тут. Когда дядя Костя стал уходить, Леха позвал его:
— Дядя Костя, постой.
Дядя Костя обернулся.
— Я ведь тебя знаю, — сказал Леха.
— И я тебя знаю. Ну и что?
— А то, что доберусь я до твоих сеток. Ведь запрещено это.
— А ты докажи.
— Я и доказывать не буду. Найду — порежу.
— На то ты и инспектор, — согласился дядя Костя. — Вовка, ну — домой!
— Не пойду! — ответил Батон.
— Придешь, никуда не денешься.
Дядя Костя сплюнул себе под ноги и зашагал к дому. А Батон вдруг заорал на нас:
— Ну, чего глазеете! Работать надо, а не глазеть!
За восемь дней мы закончили первую лодку, построили причал, а Наташи я ни разу больше не видел. Я подумал, что, может, она приходит рано утром, как в тот раз, и просился на вахту вне очереди. Но теперь все хотели дежурить и никто мне своей вахты не отдал. Конечно, я мог остаться на ночь и так, но мне казалось, что всем будет ясно, из-за чего я остался. А что им ясно, если мне самому неясно? Вот с Колькой, например, все понятно. Когда Наташка Кудрова на берегу, то он начинает криво строгать, потому что один глаз у него смотрит на верстак, а другой на нее. Ну, а мне Наташа зачем нужна? Раньше я думал — из-за пояса. Теперь вроде не из-за пояса. А зачем тогда? Жил я без нее пятьсот лет и еще могу прожить тысячу.
Ну, а если она придет, то пускай приходит, это ее дело. Только тогда побыстрей, а то время зря тянет, а я ничего не знаю. А чего я не знаю, этого я опять не знаю. Чепуха какая-то, мысли дурацкие!
Когда мы спустили на воду первую лодку, она помаленьку стала тонуть.
Мы жутко расстроились. Но Евдокимыч только посмеивался. Он велел положить в лодку камней, чтобы она совсем затонула.
— Ей нужно замокнуть, — сказал Евдокимыч. — А вы думали: тяп-ляп — и поплыли? Пускай полежит недельку на дне.
— А нам что делать? — спросил Батон.
— А вы отдохните.
— А вторую можно начать? — спросил Колька.
— Досок нет, — сказал Евдокимыч. — Вот будет время, съезжу в лесхоз, может, подберу чего. А пока гуляйте.
Но просто так гулять никому не хотелось. Мы так и сказали Ивану Сергеевичу. Или пускай дает нам работу, или пойдем в поход.
— Или в поход? — спросил Иван Сергеевич. — Согласен. Вы уже давно его заслужили. Вот только лодок у нас маловато, нужно еще две.
Пришлось опять идти к Евдокимычу.
— Грабите, — сказал Евдокимыч. — Уговора такого не было.
— А вы знаете, как мы придумали нашу лодку назвать? — спросил Батон.
— Ну?
— «Евдокимыч».
— Это в честь чего?
— Потому что вы у нас главный руководитель.
— Главный-то у вас Иван Сергеевич.
— Это — в школе, а на берегу — вы. Он вроде рядового матроса. Так он нам говорил. А вы — золотые руки.
— Это тоже он говорил?
— Ну да, — сказал Батон.
Батон нахально смотрел в глаза Евдокимычу и плел всякую ерунду насчет того, как хорошо было в школе, когда Евдокимыч был директором.
— Ведь знаю, что врешь, — крякнул Евдокимыч.
Мы все заорали, что не врет. Мы смотрели на Евдокимыча честными глазами и говорили, что таких людей нет на земном шаре.
— Знаю, что врете, — сказал Евдокимыч, — но врете приятно. Берите, вот вам ключ.
Третью лодку мы выпросили у рыбаков.
Недалеко от пирса стояла мачта с голубым флагом. На флаге были нарисованы якорь и буква «К» — «Катамаран», название нашего клуба.
Палаток на берегу уже не было, мы их свернули и забрали с собой.
Мы вышли на трех лодках. Я плыл на передней, самой большой. У меня было четыре гребца и два пассажира — все ребята. Девчонки отвоевали себе целую лодку, а командиром назначили Наташку Кудрову. В эту лодку сел и директор.
— Мы вас обгоним, Мурашов, — сказала Наташка.
— У нас не гонки, а поход, — ответил я, но Наташка не успокоилась.
— Мурашов, почему ты со мной такой грубый?
— Я со всеми грубый.
— А со мной больше всех.
— Значит, заслуживаешь больше всех.
— Знаешь, Мурашов, — сказала Наташка как-то очень грустно, — иногда я тебя просто ненавижу. Если бы ты был получше, я могла бы с тобой дружить.
— А зачем мне это нужно? — спросил я.
— А кого ты на «казанке» катал? — спросила Наташка.
— Никого.
— Не ври.
— Иди тогда всем расскажи!
— Я никому не говорила, даже девочкам.
— И Кольке не говорила?
— При чем тут Колька? — удивилась Наташка.
— А ты не знаешь?
Наташка посмотрела на меня, как на полоумного, и вдруг засмеялась.
— Ой, не могу! Ты думаешь… Да совсем он мне не нужен, твой Колька. Мне совсем другой человек нравится. Угадай, на какую букву?
— На твердый знак, — сказал я.
Наташка перестала смеяться, и лицо у нее сделалось злое.
— Да, — сказала она, — на твердый знак. На самый твердый, на каменный, на железный, на дурацкий знак.
В эту секунду скомандовали садиться в лодки, и Наташка убежала. До пирса было десять шагов, а она помчалась как угорелая — чуть в воду не свалилась. Чудная эта Наташка! Никак не пойму, чего она ко мне пристает?
Наши лодки плыли одна за другой — след в след. Я сидел на корме; мне полагалось командовать, но ребята гребли нормально — и орать без толку не хотелось.
Море было совсем тихое. На воде плавали облака, но не розовые, как тогда, а белые. Прямо по этим облакам носился на «казанке» Леха и резал их на куски. Он то уплывал вперед, то возвращался, то кружил возле нас, словно коршун.
Мы хотели сразу плыть на Мощный. Но Иван Сергеевич сказал, что это пока пробный поход, всего на два дня. Нужно посмотреть, что и как у нас получается. Между собой мы договорились: за нарушение дисциплины на воде — по пятнадцать банок. На берегу — по пять. Это за мелкие нарушения. А за серьезные — общее собрание, и — на мыло. Можно на месяц, а можно и на все лето.
До ближнего острова было километра четыре. С берега он казался совсем рядом, но по воде мы шлепали с полчаса, пока он стал приближаться.
Острова у нас почти сплошь из камня. У берегов — целые каменные завалы, не везде и пристанешь.
Мы плыли вдоль острова, пока не нашли бухточку, а в ней пляж — маленький, как лысина у Евдокимыча.
Когда стали разгружаться, ко мне подошел Колька.
— Мураш, Батона дядя Костя не отпустил, он без спроса удрал.
— Ну и правильно, — сказал я.
— Я не про то. Когда все будут еду складывать в общую кучу, ему положить нечего.
— Поделимся.
— Давай сейчас, а то ему неудобно.
— Какая разница? Все равно все общее.
— Разница есть, — сказал Колька. — Ты, Мураш, то умный, а то совсем ничего не соображаешь.
Я посмотрел на Батона. Он бегал по берегу, помогая вытаскивать вещи из лодок, подавал рюкзак, но у него никаких вещей не было, даже удочки.
