Они поднялись на последний этаж, отдышались и позвонили в дверь. Открыла им толстая неопрятная старуха в мокром фартуке.
— Здравствуйте, синьора. Это дочка адвоката Пунтони, — скороговоркой произнесла Инес. Она подтолкнула Приску вперед, повернулась и отправилась восвояси, оставив ее наедине с незнакомкой.
«Это и есть учительница? — растерянно думала Приска. — Или ее домработница?»
— Входи-входи! — сказала женщина. — Моя дочь сейчас подойдет.
Она провела Приску в маленькую комнату, то ли гостиную, то ли столовую, со столом, накрытым зеленой клеенкой.
Приска злилась и немного побаивалась. А вдруг новая учительница злая? А вдруг она такая же неряха, как ее мама? Она проклинала синьору Сфорцу за эту идею с репетитором по математике.
И тут дверь открылась и случилось чудо. Синьорина Мундула оказалась молодой и о-о-очень красивой!
Эта была самая красивая женщина, которую Приска когда-либо видела, кроме разве что киноактрис.
Он была высокая, стройная, элегантная, хотя одета была в простой домашний свитер и юбку. У нее была очень светлая кожа и волнистые огненно-рыжие волосы, сколотые черепаховым гребнем на правом виске и ниспадающие на плечи. Чудные близко посаженные глаза, светло-карие, прозрачные, как стеклянные глаза кукол. А на щеках, когда она улыбалась, появлялись две ямочки («Это ангелы ее ущипнули во сне за щеки», — сказала бы Антония).
Она могла быть кем угодно, но не учительницей математики. Она вообще была не похожа не учительницу.
К тому же она оказалась очень милой.
— Ты, значит, крестница Леопольдо? — сказала она просто и пожала Приске руку как взрослой.
Сразу после урока Приска, вместо того чтобы идти домой, помчалась к Элизе, чтобы все ей рассказать:
— Она похожа на ирландскую фею! Знаешь, как из сказки…
— Какие примеры она тебе давала? — спросила Элиза, которая как раз проходила признак делимости на девять и сейчас больше интересовалась математикой, чем женской красотой.
Приска нетерпеливо отмахнулась от глупого вопроса. Из урока она не запомнила ровном счетом ничего, кроме лица синьорины Мундулы, голубой жилки на виске, хрипловатого голоса, белых тонких рук, которые так изящно держали карандаш, скрещенных ног и пряди волос, которая постоянно падала ей на лоб, несмотря на гребень… А ее милый смех и заговорщицкий тон — хотим мы или нет поразить этих больших профессоров-экзаменаторов? Тебе придется серьезно поработать.
— Она потрясающая! — вздохнула Приска. — Тебе обязательно надо с ней познакомиться. Может, ты тоже будешь ходить к ней на занятия?
Но дядя Леопольдо считал, что Элизины отметки достаточно хороши, а на средний балл ему было наплевать.
— Мне гораздо важнее, чтобы у тебя оставалось время поиграть на свежем воздухе. Когда ты последний раз каталась на велосипеде?
— У нее столько уроков, безобразие просто! — неодобрительно вставила няня.
— Вот именно. Только репетитора нам не хватало!
Так что им пришлось смириться. Но на следующий день по дороге из школы они решили сделать крюк и пройти мимо Технического института.
— Вдруг мы ее встретим!
Розальба, узнав об этом, тоже захотела пойти. Они подошли к институту, как раз когда прозвенел звонок и молодежь, в основном парни в модных брюках для гольфа, двинулась вниз по лестнице.
И вот в толпе мелькнула копна огненно-рыжих волос, которые ни с чем не спутать.
— Вот она! — сказала Приска. Сердце у нее бешено колотилось. Она затащила своих подруг за какую-то машину.
— Ты нас не познакомишь? — удивленно спросила Розальба, которая ожидала, что их представят учительнице.
— Тс-с!
Синьорина Мундула, не подозревая, что за ней шпионят, прошла так близко, что до нее можно было дотронуться.
— Правда красавица? — спросила Приска, когда ее кумир удалился.
— Она косит, — сказала Элиза.
— Неправда. У нее просто глаза близко посажены. Это придает ей такой таинственный вид.
— Она похожа на Морин О'Салливан, — заметила Розальба.
— На кого, на кого? — недоверчиво спросила Приска.
— На Джейн. Подругу Тарзана[19]. Ты что, не помнишь?
— Как ее зовут? — поинтересовалась Элиза.
— Я не знаю. Я постеснялась спросить, — призналась Приска.
Девочки уставились на нее в недоумении.
— Я спрошу у дяди Казимиро, — заявила Элиза.
«Интересно, почему это она просила передать привет не ему, а дяде Леопольдо? — размышляла тем временем Приска. — Может быть, она давно его не видела, а с дядей Казимиро только что разговаривала по поводу этих уроков?»
Синьорину Мундула звали Ундина, и ни одно женское имя не казалась трем подругам таким прелестным и подходящим своей хозяйке.
Все следующие дни они только о ней и говорили.
— Странно, почему она еще не замужем? Ей, наверное, лет двадцать пять, не меньше, — удивлялась Розальба.
— У такой женщины должна быть толпа поклонников, — говорила Приска. — Наверняка все ее ученики тоже в нее влюблены.
— Может быть, она ждет настоящую большую любовь, — предположила Инес, к которой обратились с этим вопросом как к специалисту. — Может быть, в этом городе нет никого, кто был бы достоин ее…
— Ах, был бы тут принц, или американский летчик, или цыган-скрипач с горящим взором! — вздыхала Приска. — Я бы бросилась к его ногам и не вставала, пока не вырвала бы у него поцелуй для синьорины Мундулы.
— Дядя Казимиро, видать, совсем бесчувственный, раз он знаком с ней столько лет и никогда за ней не ухаживал, — заметила Элиза.
— А может, он за ней ухаживал, а она ему отказала, — предположила Розальба.
Глава пятая,
в которой Приска узнает, что такое разочарование и ревность
Каждый понедельник, среду и пятницу Приска взлетала по этой пахнущей капустой лестнице с таким чувством, будто это была лестница в небеса. И всегда к радостному предвкушению встречи примешивалась легкая тревога. А вдруг синьорина Мундула на этот раз ее разочарует? Вдруг она будет не такая красивая, не такая милая? Вдруг она скажет или сделает что-то не так?
— Ну, это еще не конец света. Помни, что идеальных людей не бывает, — пыталась образумить ее Розальба.
Но синьорина Мундула была самим совершенством, и с каждым днем Приска влюблялась все сильнее.
Порой она удивлялась, как таким скромным и простым родителям (у ее отца была столярная мастерская на первом этаже дома, в котором они жили) удалось произвести на свет и воспитать такое неземное создание, утонченное, хрупкое и светлое, как алебастровая лампа.
Приска читала в сказках про детей, которых подменили в колыбели феи или эльфы. Это бы, конечно, все объяснило, но в жизни так не бывает.
Как ни странно, Приска, которая обычно была такой непосредственной («нахальной», как говорила бабушка Тереза), оставшись с глазу на глаз со своим кумиром, не осмеливалась выразить восхищение. Она, наоборот, все время молчала и краснела по самому пустячному поводу.
— Давай, не стесняйся! Я же тебя не съем! — говорила ей учительница. — Мужчины все-таки ничего не понимают в детях. Представь себе, Казимиро предупреждал меня, что ты — настоящая чума!
Вернувшись домой, Приска вместо того, чтобы решать примеры по математике или зубрить биографию очередного героя, отдавшего жизнь за воссоединение Италии, исписывала целые страницы своих ежедневников стихами, посвященными «удивительной, необычайной, потрясающей, неописуемой Ундине, дочери пены морской и пегасов».
В школе она сидела осоловевшая и безучастная ко всему, даже к очередным козням учительницы и нападкам Звевы и Алессандры.
Она мечтала совершать героические поступки, которые вызвали бы восхищение ее богини. Она мечтала жертвовать собой, страдать ради нее, мечтала о том, как умрет за Ундину, и будут пышные похороны с трубами и барабанами, как на Страстной неделе, и Ундина и дядя Леопольдо будут идти за ее гробом и безутешно рыдать.
И вот наконец случай пострадать представился на самом деле, но не совсем так, как она себе это воображала.
Но, хоть душа Приски и была охвачена этой новой страстью, она не бросала свое канареечное яйцо. По ночам страх раздавить его мешал ей в слезах обнимать подушку, как делали в кино влюбленные героини. Но в остальном высиживание ничуть не портило ее отношения с синьориной Мундулой. Даже наоборот: эта ее привычка прижимать левую руку к туловищу, эти осторожные движения, которые получались уже сами собой, укрепили ее новую репутацию девочки спокойной, послушной и немного сонной.
Прошло уже больше месяца с тех пор, как она взяла сироту под свое крыло, и теперь, по мнению Габриеле, рождение птенчика было уже не за горами.
— Слушай внимательно, не стучит ли он уже клювом в скорлупку. Тогда тебе надо будет немедленно вынуть яйцо из ваты, иначе птенчик задохнется.
