Серой орущей волной приближались дети Ворона.
«Только вперед. И ничего не бояться», — вспомнил Шурка. Допустим, та крыса сказала правду. Но куда — вперед?
Шурка прижал к себе покрепче Бобку.
Серая волна приближалась. Визг позади нарастал.
— Дорогие товарищи чайки! — взмолился Шурка.
Чайки с невозмутимым видом висели, лишь иногда покачивая крыльями, выравнивая курс. Но будто ветер дунул — и принес их поближе.
— Отнесите нас на тот берег!
Нет ответа.
— Пожалуйста!
Нет ответа.
— Хотя бы брата!!!
При этих словах Бобка еще крепче вцепился в Шуркину ногу.
— Одни! Одни! Одни! — замахали крыльями, захохотали, заплакали чайки. Такой уж у них был голос: то ли смеются, то ли плачут.
— Как вам не стыдно! — крикнул Шурка. Но крик его уже тонул в воплях детей Ворона.
Они приближались. Уже видны были одинаково вытаращенные глаза. Одинаково оскаленные рты.
Бобка трясся, обняв Шурку за ногу.
Одна чайка шумно захлопала сильными крыльями, удерживая тело против ветра. Ее желтые глаза кругло и загадочно смотрели на детей.
— Этот! Путь! — выкрикивала она с каждым толчком крыльев. — Каждый! Должен! Пройти! Один! Один! Один!
Она раскинула крылья и дала ветру унести себя прочь.
— Ура-а-а-а!!! — оглушительно орали дети Ворона. Задние жадно напирали. Первые уже тянули руки к своим жертвам. Предвкушали миг, когда сомкнут пальцы. Вот-вот. Глаза их горели злобным счастьем преданности.
Бобка ревел. Его горе придало Шурке силы. Он отчаянно глянул вниз.
Но что это? Вдруг в воздухе перед ним замерцали ступени. Сквозь них чернела пропасть. Мерещилось это Шурке? Он отскочил. Ступени исчезли. Он сделал шаг вперед. Снова мерцающие полоски.
И тут цепкие серые ручонки схватили Бобку за рубашонку. Шурка наотмашь ударил. Вой. Руки на секунду разжались.
Схватив Бобку в охапку, Шурка ринулся вперед.
Он ждал, что нога провалится в пустоту. Что они с Бобкой полетят вниз.
Но неожиданно нога нашла опору.
Ступенька. Еще одна.
Они появлялись по мере того, как Шурка шел вперед. И таяли, едва он убирал ногу.
— Не смотри, Бобка. Только не смотри вниз.
Несколько серых фигурок ринулись было за ними. Но едва не сорвались. Товарищи втянули их обратно за шиворот. И теперь стая лишь дрожала от злобы и выкрикивала что-то, стоя на самом краю пропасти. Они не осмеливались сунуться дальше.
За спиной Шурка услышал свист. Барабан. Обернулся.
Серые фигурки выстроились в ровную колонну и маршем втянулись обратно в коридор. Свет там погас. Только черная стена стояла.
— Вперед, вперед, — шептал Шурка.
Ступеньки складывались в хрупкий подвижный мост без перил.
«Так вот что значит — не бояться, — думал Шурка. — Это значит — очень-очень бояться, но всё равно идти вперед, только вперед».
Бобка глядел по сторонам. На небо, на чаек с вытянутыми в полете розовыми лапками. Он шел с братом, брат держал его за руку, и о большем Бобка не волновался.
«Хорошо быть маленьким», — подумал Шурка. Он больше так не умел.
Мост пошел под уклон.
Города уже не было видно.
Мост упирался прямо в дверь. Шурка открыл ее.
Коридор. До половины выкрашен унылой темно-зеленой краской. Лампы на потолке забраны металлической сеткой.
Шурка шумно сглотнул. Нет, только не это. Только не опять.
Их с Бобкой шаги стучали по плиткам пола. Отдавались эхом. Дневной свет рассеянно струился сквозь маленькие окна под потолком. Ложился светлыми квадратами на пол. Что-то кричали растянутые на стенах лозунги.
Опять дверь. Обитая дерматином, вся в гвоздиках. Похожая на стеганое одеяло.
Шурка повернул ручку. И замер.
В высокой светлой комнате за столом, под усато-носатым портретом с надписью «Друг детей», сидела огромная тетка в форме. Она что-то писала.
Тетка в форме недовольно вскинула глаза на Шурку и Бобку.
— Вот они, ваши… — угрюмо сказала она, проглотив последнее слово. Нехорошее.
А боком к столу… боком к столу сидели Таня и тетя Вера!
Шурка и Бобка замерли. Это не могло быть правдой. Это, должно быть, какая-то ловушка. Самая гадкая, самая искусная.
Бобка спрятался за Шурку.
На тете Вере был ее беретик.
Таня вскрикнула, но тетя Вера глянула на нее — и Таня снова вжалась спиной в жесткую скамью.
Тетя Вера была немного бледной. От этого накрашенные помадой губы казались очень красными.
Видимо, эти губы очень раздражали тетку в форме.
— Еще можно передумать, гражданочка, — сказала она.
— Где подписаться? — ответила тетя Вера сухим холодным голосом, который обычно приберегала для трамвайных кондукторов.
Тетка в форме хмыкнула презрительно. Поклевала пером в чернильнице. Передала перо тете Вере.
Перо поперхнулось, брызнуло. Тетя Вера вывела свое имя и фамилию. Тетка прихлопнула их большой фиолетовой печатью.
— Забирайте своих… — процедила она, опять проглотив в конце нехорошее слово. И принялась, стуча об стол, ровнять бумаги. Потом положила их в картонную папку. Щелкнула скоросшивателем.
Тетя Вера встала.
— Рискуете, — со значением тяжело произнесла тетка.
Тетя Вера взглянула на нее в упор.
— Чем же я рискую? Объясните мне прямо сейчас, как советский человек советскому человеку. Сию секунду.
У тети Веры были светлые глаза, обведенные черным ободком и с черными гвоздиками зрачков. Это был взгляд, которого не выдерживали уличные собаки, милиционеры и школьные учителя.
— Ну?
Тетка в сером ответила гримасой, но толкнула Бобку и Шурку в спину.
— Идите.
Тетя Вера взяла Шурку одной рукой, Бобку — другой.
Таня стояла и глядела на Шурку и Бобку во все глаза.
Не было объятий, слез.
Они вышли на улицу.
