Генки.
— Да, — задумчиво подтвердила Сима. — А ведь если бы не уехал, и тебя бы не было.
— Как не было?
— А так, — засмеялась Сима. — Женился бы на ком-нибудь другом, и был бы ты не ты, а какой-нибудь Колька или Юрка.
Генка даже остановился. Как это — его не было бы? Чушь какая! Ну… может, он немного другим был: глаза, может, не серые, а черные, волосы потемнее, ростом пониже. Вспомнился мальчишка, встреченный в лесу. Может, это и был бы он — Генка? Хм…
Генка так задумался, что очнулся, только когда Сима дернула его в сторону, а немного впереди, обогнав их, остановился мотоцикл.
— Садитесь, чего пешком идете, — как-то виновато сказал вчерашний парень.
— Такси не попалось, вот и идем пешком, — покраснев, с вызовом ответила Сима.
— Одному можно и на багажник, — продолжал парень, словно не замечая ее тона.
Генка посмотрел на ушастого парня и, радуясь, что Сима опять не хочет ехать с ним, насмешливо сказал:
— Сами не свалитесь со своего примуса. А мы и без вас обойдемся.
Злой Симин взгляд ожег его. Мотоцикл тут же рванулся, и вслед за ним рванулась Сима. Потом он увидел, как оглянулся парень, взметнулась рядом с ним пестрая косынка…
Поворот… И ничего не стало. Одна косынка заполоскалась на ветру, втягиваясь в полосу заката. Все меньше, она, меньше. И наконец исчезла вместе с солнцем.
— А ты где отстал? — спросила мать, когда он поднялся на крыльцо.
Над столом уже горела лампа в абажуре, и Сима, не глядя на Генку, процеживала молоко.
— Пей молоко и ложись. Завтра рано вставать, — напомнила мать.
Встали до солнца. Мать нервничала, торопила Генку. Бабушка вынимала из печи пирожки с луком и яйцами складывала в узелок.
— Пошли, что ли, а то мне на ферму пора. — Сима резко поднялась со стула.
— Ты иди, что нас провожать, вещей нет.
— До большака вместе дойдем, — строго сказала бабушка.
— Ну зачем вам беспокоиться?
Бабушка всхлипнула, отвернулась.
— Не надо, мама. — У матери тоже повлажнели глаза. — На будущий год, может, приедем. Федя возьмет отпуск летом, и приедем.
Мать с бабушкой под руку шли впереди, а Сима и Генка плелись сзади.
— Федору скажи, пусть мать не забывает, — сурово говорила Сима. — Не сто лет ей отпущено.
— Скажу.
— Могли бы сюда приехать, чего по морям-то делать. Здесь тоже река, если без воды не можете.
Откуда-то со стороны подъехала телега.
— На станцию? — спросила бабушка.
Возница, мальчишка лет пятнадцати, с интересом уставился на них.
— На станцию.
— Захвати вот пассажиров, — приказала бабушка.
Мальчишка остановил лошадей, слез с телеги и стал расправлять сено. Бабушка положила узелок с подорожниками, как она называла пирожки, и стали прощаться. Генка протянул руку Симе. Она взяла его руку, поймала убегающий взгляд:
— Сердишься?
Генка набрал побольше воздуху:
— Чего там…
Второй раз за эти три дня Сима мирилась первой.
— Приезжай. Мы с тобой за ягодами пойдем, за грибами. Я места знаю, везде вдвоем будем ходить, только ты да я.
— Ладно.
Сима ткнулась ему в лицо сухими пушистыми волосами, крест-накрест расцеловала бабушка. И они остались на пригорке, чтоб нескончаемо долго мог видеть их там Генка, в то время как тарахтящая телега увозила его в новые края.
Из санатория, в который у матери была путевка и где после дороги отдохнули и переоделись, отправились искать жилье Генке. Прошли набережную с белоснежными зданиями санаториев, пересекли шумную улицу с очередями за газированной водой и свернули в какой-то переулок. И сразу все изменилось. Ни сверкающих витрин, ни громкого смеха, ни разноцветных зонтиков. Тихая, уютная улочка с тихими домами, притаившимися в зелени. Казалось, и солнце не палит здесь так нещадно. Редкие в этот час прохожие не поражали ни своими костюмами, ни загаром. Будто здесь шла совсем другая жизнь — трудовая, будничная.
Во дворе дома, куда они вошли, никого не было. Но на веревке висело только что развешанное мокрое белье. Значит, кто-то здесь был недавно, сейчас.
Постучали в одну из дверей. Никто не ответил. Толкнули дверь — она легко отворилась.
— Есть кто-нибудь?
Молчание.
Генка заглянул за пестрый полог и увидел… ноги.
— Можно? — спросила мать.
Ноги дрогнули, и из-под кровати вылез мальчик лет двенадцати-тринадцати. Оказывается, он мыл пол. Рядом стояло ведро с водой, а в руках тряпка.
— Я насчет комнаты. У вас не сдается?
— Нет, — ответил мальчик. С тряпки стекала вода, но он, видимо, нисколько не стеснялся, что его застали за таким «девчоночьим» занятием.
— Мне только сына. Я-то сама в санатории буду.
— У нас негде. Вы спросите в третьей квартире. Пойдемте, я покажу.
В чистой кухоньке резала лук городского вида кругленькая старушка.
— Ты, Сашок? — спросила она, протирая глаза.
— Я.
— Чего же ты рубаху на солнце повесил? Выгорит.
— Я, бабушка, жильцов к вам привел.
— А-а, — приветливо откликнулась старушка, — проходите, а ты, Сашок, покличь Тоню.
В комнате с нарядной мебелью было чисто. Висела на стене диковинная картина: не поймешь, что на ней — полоски и кубики; большая фотография с очень знакомым лицом и подписью чернилами: «Собратьям по искусству Петрушке и Юленьке от Ника».
Через минуту вошла девочка. Она поздоровалась и внимательно осмотрела Генку.
— Вот, Тонечка, постояльцы просятся.
— Я знаю, — ответила девочка. — Пусть. Наши не скоро приедут.
— Готовить ему или в едальню ходить будете? — спросила бабушка.
— В столовую? — не поняла мать.
— Ну да, по-вашему — столовая, по-нашему — едальня.
— Я была бы рада, если б вы смогли ему готовить.
— Только чтоб без заказу. Что нам, то и ему.
Мать посмотрела на румяную девочку, на приветливую, опрятную старушку.
— Я буду очень рада. Он в еде не капризный.
Потом договорились о цене, а Генка с тоской поглядывал во двор. Что он здесь будет делать? Мальчишка, как баба, стирает, пол моет, может, еще и обед варит, девчонка из себя взрослую корчит.
Но вечером, когда он снова вернулся сюда, все оказалось совсем по-другому. На качелях, привязанных к высокому развесистому дереву, взлетал к небу Саша. А на дереве сидела и ела какие-то ягоды вся перемазанная от них, как от черники, небольшая девчушка. Саша, заметив Генку, остановил качели, подбежал к нему:
— Пришел?
— Пришел.
— На море уже был?
— Был. Только мы еще не купались.
— Мы завтра за мидиями идем. Пойдешь с нами?
— Какими мидиями? — спросил Генка. Он в жизни ни о каких таких мидиях не слыхивал.
Слезла с дерева и девочка. Она была в одних трусиках, и все ее смуглое тело
