Он сам все показывал, объяснял нам — настойчиво, терпеливо, никогда не раздражаясь. Говорил спокойно, и только легкое подергивание головы — нервный тик — выдавало его волнение или недовольство.
— Душа человек наш инженер, — с восхищением говорил Габуния.
— Оседлайте технику, — любил повторять старший инженер, — и она покажет чудеса.
А после занятий нередко напоминал нам:
— Не забудьте: «ЛА-5» сложнее, чем «И-16», и требует еще более тщательного изучения. Если что непонятно — обращайтесь ко мне. Днем и ночью обращайтесь. Всегда помогу.
В конце декабря мы собрались у самолетов — сдавали зачеты по материальной части. Инженер полка со всей строгостью проверял наши знания и остался доволен: мы так упорно и старательно готовились, что почти все летчики сдали зачеты на «отлично». Теперь нам предстояло закрепить свои знания в учебных полетах.
Мы с нетерпением ждали, что вот-вот на аэродроме приземлятся самолеты для нашего полка. Но их все не было. И мы заметили, что наш командир чем-то озабочен и даже встревожен.
Оказалось, получен приказ о нашем перебазировании в Иваново, где нам, как говорили, снова предстоит переучиваться. Командир стремился на фронт, и, разумеется, такое промедление его до крайности огорчало. Нас также: неужели не придется воевать на «ЛА-5», материальную часть которых мы так тщательно изучили?
Несколько дней командир провел в хлопотах. И наконец радостная весть! В Иванове мы получим «Лавочкиных». Командир успокоился, а мы все теперь уже радовались, что поедем в Иваново и оттуда вылетим на фронт на наших самолетах.
И вот мы в Иванове. Узнаем, что здесь переучиваются на «ЯКах» французские летчики эскадрильи «Нормандия» под командованием Жана-Луи Тюляна.
Четырнадцать отважных французских летчиков и пятьдесят восемь механиков прилетели из Алжира через Иран к нам в страну, чтобы сражаться с нашим общим врагом — немецкими фашистами. Летчикам было разрешено выбрать любые самолеты. Они выбрали самолеты советского производства. И, стремясь скорее попасть на фронт, усиленно тренировались. Мы следили за их полетами и говорили:
— Молодцы! Летают отлично. Может, рядом будем прикрывать наши наземные войска, бить воздушного врага.
Возможно, что потом мы и встречались в воздухе, когда вели бои с фашистами на Воронежском фронте.
На аэродроме мы не отходили от «Лавочкиных». Мощные тупоносые машины стояли в ряд. Все они на вид одинаковы, но у каждой свои особенности, неуловимые с первого взгляда.
Мне очень нравились новые самолеты — я не мог на них наглядеться.
Мои учителя и наставники воспитали во мне чувство глубокого уважения к машине, и я привык относиться к самолету, как к живому существу, — мне казалось, будто он всем своим видом говорит: «Изучишь меня — буду служить тебе. Станешь относиться небрежно — накажу». Я всегда помнил о том, сколько мысли и труда вложили в него конструкторы, инженеры, техники, рабочие, особенно сейчас, в дни войны. И тщательно готовился к полетам.
Сначала командир и замполит выполнили показные полеты. Как послушны были грозные боевые машины в умелых руках! И это придало нам уверенность в своих силах.
Затем нас построили, и командир части сказал:
— Самолетов с двойным управлением у нас нет. А время не ждет. Поэтому сегодня вы начнете выполнять полеты самостоятельно. Вам доверяются самолеты, на которых вы будете воевать. Со всей строгостью отнеситесь к сегодняшним полетам. Главное, спокойно и уверенно выполняйте каждый элемент полета. Особое внимание обращайте на посадку — тут уж мешкать нельзя. По радио вам будет подсказано, что возможно. И помните: не теряться ни при каких обстоятельствах! Уверен, вы с честью выполните задачу.
Командир доверял нам, он был в нас уверен, хоть и волновался. Мы понимали, что Солдатенко подошел не по-казенному к сложному делу, за которое отвечал головой. И стали уважать его еще больше. А он поистине с отеческой заботой отнесся к нам: считал своим долгом проводить и встретить каждого. Влезал на плоскость самолета и напутствовал летчика, сидевшего в кабине:
— Не волнуйся: все будет в порядке.
Командир радовался удачному вылету и, когда летчик приземлялся, бежал встречать его.
Он именно бегал, чтобы всюду успеть. И успевал.
Вот и моя очередь. Подхожу к самолету и приветствую его по всем правилам, как командира. Делаю это вполне серьезно. Но вдруг мне пришло в голову, что товарищи смеются, видя, как я здороваюсь с машиной. Оглянулся: нет, все стоят у своих самолетов, поглощены мыслями о предстоящем вылете.
Не успел я после первого полета вылезти из машины, как командир подбежал ко мне, пожал руку:
— С успешным вылетом, товарищ старший сержант. Очень рад за вас. Пока все идет хорошо, — уже на ходу добавил он и побежал к самолету, в котором сидел Амелин.
В тот памятный для меня день, о котором я сейчас расскажу, я еще сильнее почувствовал его заботу.
Мне предстояло сделать последний тренировочный полет. Перед вылетом пробую мотор: показалось, что он не развивает полных оборотов. Подзываю механика. Он встревожился:
— Непременно надо выяснить, в чем дело.
Подошел командир эскадрильи и недовольно сказал:
— Товарищ старший сержант, что вы тут газуете, что медлите? Ведь вам приказано сделать два полета. Вылетайте немедленно.
И я из ложного стыда, чтобы никто не подумал, будто я чего-то боюсь, вырулил на старт.
Даю газ и взлетаю. Внимательно прислушиваюсь к работе мотора. На высоте пятьдесят метров я почувствовал, что с мотором действительно происходит что-то неладное. Тяга начала падать. Самолет терял скорость. Как бы не свалиться на крыло — это гибель. Медлить нельзя. Энергично отдаю ручку от себя и перевожу самолет в планирование.
Впереди — лес, в стороне — поле. Успею ли развернуться на такой малой высоте, отвернуть от леса? Только не мешкать! Не терять ни секунды! Промедление смерти подобно.
Быстро разворачиваю самолет. Стремительно набегает земля. Толчок: самолет прополз на животе по полю и остановился. «Жив», — думаю. Но толчок был основательный, и я сильно стукнулся головой. Однако боли не почувствовал. Выскочил из самолета и обежал его вокруг — осмотрел, все ли в порядке. Почему-то снова влез в кабину и только тут почувствовал острую головную боль. Глаза у меня сами собой закрылись, а когда я открыл их, увидел Солдатенко, Гавриша, побледневшее, взволнованное лицо Габунии, услышал его голос:
— Жив, Вано! Жив!
Командир спрашивал, что у меня болит, говорил со мной заботливо, мягко. И я приободрился, хотя мучила мысль: а вдруг я виновник аварии и меня не отправят на фронт?
Товарищи и санитары бережно вынесли меня из кабины, положили в машину и отвезли в санчасть.
Потом друзья, навещавшие меня, рассказали: когда мотор был вскрыт, выяснилось, что обороты упали, так как вышел из строя один из агрегатов.
Недаром наш командир обращал такое внимание на быстроту действий в воздухе! Только благодаря этой быстроте я избежал катастрофы.
Я успокоился, но у меня вдруг поднялась температура. И я снова приуныл, вообразив, что надолго выбыл из строя. Я неподвижно лежал со льдом на голове в самом мрачном настроении, как вдруг увидел Солдатенко. Командир пришел навестить меня. Никогда не забуду, как тревожно, напомнив мне отца, смотрел он на меня, как поправлял лед на моей голове. На прощание сказал:
— Поправишься быстро, не унывай! Ведь ты крепкий. На фронт без тебя улететь не успеем.
Его приход словно оказал целебное действие: я почувствовал прилив сил, уверенность, что скоро выздоровлю. И в самом деле, спустя несколько дней снова стал летать.
Самолеты имени Валерия Чкалова
Шел февраль 1943 года, а мы еще тренировались, заканчивая программу переучивания. Вечерами, как всегда прослушав сообщения Совинформбюро, горячо обсуждали события на фронтах и в тылу.
2 февраля победой наших войск закончилась историческая Сталинградская битва. Войска Воронежского, Северо-Кавказского, Южного и Юго-Западного фронтов с боями освобождали города Курск, Краснодар, Ростов-на-Дону, Ворошиловград и множество населенных пунктов. Мы спешили передвигать флажки на картах, висевших в Ленинской комнате и в казарме.
И, какой же праздник был для Лени, Петро и меня 10 февраля, когда радио сообщило, что освобожден Чугуев! Я уже с нетерпением ждал, что вот-вот будут освобождены родные места. Даже заранее послал письмо отцу.
— Пожалуй, не успеем угнаться за нашими войсками, — повторяли ребята.
Нам все чаще говорили, что скоро вылет на фронт. Однако самолетов, на которых мы тренировались, было недостаточно. И это нас беспокоило.
— Не волнуйтесь, скоро прибудут новенькие, прямо с завода. На них-то мы и полетим воевать, — однажды сказал старший инженер полка.
