Петя сидел и еле сдерживал дрожь в коленях. Ярков усмехнулся:
— А нервишки у тебя, брат, слабенькие.
— Но как вы угадали, что он провокатор? — спросил Петя. — Я ему поверил.
— А я сразу определил, что за тип, но хотел досконально удостовериться.
— На чем вы его поймали? — поинтересовался Петя.
— Во-первых, коммунист, работающий в подполье, никогда не пришел бы в советское консульство, что бы ему ни грозило. Во-вторых, он сказал, что слышал речь Владимира Ильича на пятом конгрессе Коминтерна, когда Ленина не было уже в живых. В-третьих, ни один конгресс Коминтерна не проходил в Смольном. А в-четвертых — его поклоны перед портретом Ленина, то, что он назвал меня "товарищем советским консулом", а не просто "товарищ консул", и другие детали его поведения не оставляли сомнения, что он провокатор.
Пришел врач. Пинцетом очистил лицо Яркова от стеклянных крошек, смазал зеленкой.
— Эк, как вы меня разрисовали, — посмотрел на себя в зеркало Ярков. — Прошу вас, доктор, остаться здесь до прихода полиции.
Врач подошел к столу, посмотрел на лунку, покачал головой.
…А на улице шумела толпа. "Лэнд" кричал, что его заманили в советское консульство и принуждали работать для Коминтерна, готовить коммунистическую революцию в Финляндии.
— Хотели убить! — всхлипывал провокатор, размазывая кровь на руке, поцарапанной разбитым им стеклом.
… По тротуару к консульству бежала маленькая, тоненькая женщина, бежала, широко раскрыв рот, размахивая руками, как бегут к финишной черте по спринтерской дорожке. Увидев толпу, остановилась:
— Что случилось? Консула убили? — Катя схватила за руку первую попавшуюся женщину и глянула на нее глазами, полными отчаяния и ужаса.
Женщина вздохнула:
— Веру в нас хотят убить. Не устраивает наша мирная жизнь. Ну да ладно, — махнула она рукой, — вон полиция едет. А консул, говорят, жив остался.
Катя остановилась в нерешительности. Полиция разгоняла толпу. Один из чиновников вошел в здание консульства.
"Пойти? Рассказать все?" — стучала в висках Кати мысль. Она подошла к крыльцу. Какой-то человек изнутри наклеивал на стекле квадратик бумаги, на которой печатными буквами было написано: "Сегодня приема в консульстве нет". Катя побрела домой.
Швейцар ловко поймал пальто, которое сбросила мадам Тервапя, и успел отвесить поклон знатной даме, а она устремилась наверх по отлогой мраморной лестнице. Машинально отвечая на приветствия сотрудников редакции, мадам Тервапя пронеслась по широкому коридору, стены которого увешаны репортерскими фотографиями королей, президентов и русского царя, посетивших страну за последние пятьдесят лет. Сонни толкнула дверь с белой табличкой "Главный редактор" и, миновав не успевшую вскочить со стула секретаршу, вкатилась в дымный кабинет главного редактора.
Пауль Вальстрем, говоривший в это время по телефону, высоко вскинул мохнатьте брови, видя, как мадам Тервапя, затормозив свое стремительное движение, погрузилась в огромное кожаное кресло перед его столом. Вальстрем придвинул гостье сигареты, пепельницу, чиркнул о подошву башмака спичку и, не переставая говорить по телефону, поднес огонь мадам Тервапя.
Сонни глубоко затянулась. Левая рука ее нервно отстукивала какой-то воинственный марш по отполированной поверхности редакторского стола. Она обвела нетерпеливым взглядом кабинет, где все ей было знакомо уже много лет. На столе, как снаряды, лежали горкой толстые, остро заточенные карандаши. Темные закопченные стены были увешаны мрачными пейзажами. В углу, на высокой подставке из красного дерева, выставил свою бородку бронзовый Мефистофель. В другом углу Афродита, выточенная из черного дерева, походила на современную загоревшую пловчиху.
Редактор продолжал говорить со своим корреспондентом в Берлине, делая какие-то заметки в блокноте, который он локтем прижимал к столу. Пол вокруг редакторского кресла был завален взъерошенными листами газет.
Пауль Вальстрем принадлежал к тому типу мужчин, возраст которых от сорока до семидесяти трудно определить. С тяжелой головой, покрытой темно-рыжими жесткими завитками волос, смуглый, с неожиданно светло-серыми глазами, довольно грузный, он прочно сидел в своем редакторском кресле.
Закончив наконец разговор, Вальстрем оттолкнулся ногой от стола, повернулся в кресле на сто восемьдесят градусов и, остановив его вращение перед мадам Тервапя, весело спросил:
— Ну, тигрица, чего распалилась? Опять скандалить пришла?
— Шутки в сторону, Пауль, — сверкнув изумрудными глазками и подняв предупреждающе руку, сказала мадам Тервапя. — Ты видел статью в "Черном медведе"? note 3 Ты видел? — звонко воскликнула она, потрясая газетой над рыжими кудрями редактора.
— Ты говоришь про историю в советском консульстве? — спросил Вальстрем, бегло взглянув на обведенную красным карандашом статью в газете. — Ну и что?
— Как "что"? Разве ты не связываешь это с германскими переговорами? С приездом сюда гитлеровских генералов? И все черные медведи в нашей стране, выдрессированные гитлеровцами, ревут о красной опасности.
— А ты хочешь, чтобы я стал адвокатом советского консула? Выгораживал его? Какое нам до этого дело? Наша газета соблюдает нейтралитет. Я же не защищаю черных медведей. Мне хватит забот и без твоего консула. Наша газета горит, Сонни. Тираж с каждым днем уменьшается, мы терпим убытки. Касса пуста. Завтра собираем правление. Подумай лучше, где и как достать деньги на газету.
Сонни возмущенно задергала за хвостики горжетку из куничек.
— Газета, Пауль, горит потому, что она ничего никому разъяснить не может, потому что у газеты нет собственного голоса, своей линии. Неизвестно, куда она зовет, как защищает национальные интересы страны. Неинтересно ее читать. Ты понимаешь, Пауль? Я давно твержу тебе об этом.
— Мы соблюдаем нейтралитет, — значительно произнес Вальстрем.
— Не притворяйся, Пауль. Ты отлично понимаешь, что нейтралитет — это невмешательство в войну, в борьбу, в споры других соперничающих или враждующих между собой сторон. Но разве можно быть нейтральным в своей собственной стране, когда злые силы толкают ее в пропасть, во что бы то ни стало хотят поссорить с Советской Россией? Неужели ты не понимаешь, что нашу страну хотят использовать как таран против Советов?
— Тебе не нравится нейтралитет? — спросил Пауль, перебирая карандаши на столе. — Начни писать фельетоны. Ведь ты умеешь, Сонни. Ты умница, но делай это без твоих завихрений, — Пауль повертел указательным пальцем у виска.
— Ну что ж, — согласилась Сонни. — Я могу начать с фельетона о советском консуле, то есть о том, как "Черный медведь" заврался и оскандалился так, что все наши бурые медведи в лесах взвыли от возмущения.
— Нет, это не пойдет. Нам нельзя сейчас ссориться с немцами.
— А с русскими можно?
— Я не собираюсь защищать ни гитлеровскую Германию, ни Советскую Россию. Нам по пути с английской демократией.
— Самое страшное, что твоя газета не служит собственному народу, интересам своей страны.
— А мне кажется, что именно в интересах нашей страны идти в фарватере англичан.
Вальстрем завертелся в кресле, то поднимаясь, то опускаясь.
— Перестань! — властно приказала мадам Тервапя. — Вертишься, как черт на вертеле! Нет у тебя ясной политической линии, направленной на благо страны.
— Есть, Сонни, есть. Наше спасение в дружбе с добропорядочной, старой мисс Великобританией, с ее вековыми устоями, ее традиционной политикой содружества наций.
Сонни расхохоталась.
— Черт тебя побери, — сказал Вальстрем, — ты смеешься так, словно у тебя серебряные колокольчики в горле. Смеешься, как тридцать лет назад.
— Не строй из себя шута, Пауль. Ты же понимаешь, что так называемое содружество наций трещит по всем швам. Мы еще доживем до того времени, когда от Британской империи останется один только остров — Великобритания. И уж если говорить о содружестве наций, то я клянусь всеми богами, что англичане с завистью смотрят на Советский Союз. Мне один почтенный член английской палаты лордов говорил, что он хотел бы у Советов украсть один-единственный секрет — секрет подлинного содружества наций.
Вальстрем нажал кнопку звонка.
— Пожалуйста, дайте кофе, мне бутерброд с ветчиной и пирожное со взбитыми сливками, а мадам Тервапя — меренги, ей вредно есть ветчину и сливки.
— Просто черный кофе, — сказала мадам Тервапя. — И ты не уводи разговора в сторону. Наша страна накануне катастрофы.
— Вот поэтому я думаю о равновесии сил. Мы будем ориентироваться на Великобританию. У нас там есть верные друзья. И один из них обещал финансовую помощь, чтобы спасти нашу старую, добрую газету.
