— Ох и гусь!
Юрка, несмотря на оживленность, начал ощущать какую-то нехватку, словно что-то забыл или потерял… А-а! Подарок Аркадия. Ведь он еще ничего не подарил, но непременно подарит. Что?.. Мальчишка с жаром посмотрел на брата. У Аркадия же был такой вид, словно он и не собирался ничего преподносить. Он шутил да улыбался в ответ на Юркины огненные взгляды, а затем вдруг взял бутылку шампанского и, нацелясь в братишку, начал раскручивать проволоку. Юрка, защищаясь, вскинул руки и пискливо завопил под общий смех, но в последний момент Аркадий чуть повернул бутылку — и пробка просвистела у мальчишки над головой. Из горлышка полезла пена.
— Стаканы! Где стаканы?
— За это полный наливай, — проговорил Юрка.
Но Аркадий всем троим налил по половинке. Потом взял свою пузатенькую рюмку с водкой и поднялся.
— Я пообещал уважаемому имениннику подарить мысль, — сказал он. — Пообещал сгоряча, прижатый к стенке. Потом долго думал и обнаружил, что, знаете, нелегко блеснуть новой мыслью после того, как человечество прожило разумной жизнью несколько сот веков. Поэтому прошу прощения заранее, если я вдруг использую находку какого-нибудь мудреца или философа.
Петр Иванович блаженно щурил глаза.
— Так вот. Бывают люди, которые живут для того, чтобы есть… И бывают люди, которые едят для того, чтобы жить. Я с удовольствием отмечаю, что наш именинник относится ко второму типу людей, то есть к тем, которые едят, чтобы жить. Это люди сердца и ума, но не живота. Я сказал длиннее, чем Аристотель. Но Аристотель говорил вообще, а я — в частности. Так пожелаем Юрке, чтобы он так же хорошо ел и так же хорошо жил: поменьше бы киловатт-часов да больше чего-нибудь иного. Привет, братуха!
Аркадий выпил, вышел в сени и тотчас вернулся со свертком.
— А это — приложение к моим мыслям, — сказал он, сдирая бумагу и сдергивая с коробки крышку.
Фильмоскоп!
Юрка выскочил из-за стола и взял его в руки. О, чудо! У Юрки даже не было мыслей о фильмоскопе. А если и были, то случайные и робкие, еще далекие от мечты. И вот, обогнав мечту на космической скорости, аппарат явился перед мальчишкой во всем своем черном матовом величии, с выпуклым глазом объектива, в глубине которого светился фиолетовый зайчик, с кассетой для диафильмов, с ламповым отсеком и с трансформаторной «будкой». Юрка не знал, что делать: плясать ли, смеяться ли, быть ли серьезным, спрятать ли аппарат, или же немедленно заняться им. Валерка не усидел — тоже вышел. И мальчишки принялись было изучать устройство фильмоскопа.
— Ну, это вы потом, — сказал Петр Иванович. — Потом-потом. Давайте за стол, ишь повыскакивали. Мать для них жарила-парила, а они за железку ухватились… Аркадий, забери у них эту пушку.
— Садимся, садимся, — ответил Юрка и поднес аппарат к Кате. — Им кино показывать.
С энергией взялись ребята за еду. Василиса Андреевна сама ни до чего не притрагивалась, все следила за чашками и все предлагала отведать то одно, то другое. Петр Иванович налил себе и Аркадию по рюмке водки, а мальчишкам плеснул малость шампанского.
— Знаешь, Валера, это от ангины хорошо. — И вдруг, озорно блеснув глазами, Петр Иванович спросил: — А можно все же задать нашей даме один вопрос?
И сразу — тишина.
— Ну, если этот вопрос тебя очень волнует, — проговорил Аркадий медленно, словно пытаясь из множества возможных вопросов угадать вероятнейший.
— Я хочу спросить Катю… м-м… как ей понравилась наша картошка?
— Вкусная, — ответила Катя, действительно уплетавшая за обе щеки и смущенная общим вниманием к себе.
— Верно, дочка, вкусная. Вот и весь вопрос… Я предлагаю выпить за того, кто приготовил нам такую вкусную картошку, — за мать!
— Ур-ра-а! — крикнули Юрка с Валеркой, вздымая почти пустые стаканы. — Чтобы всю жизнь была такая вкусная картошка!
— Спасибо, родненькие, спасибо. Уж буду стараться!.. Катенька, тебе, может, чайку, да вон с яблочками? Давай, дочка, а то их не переждешь. Юрка-то сейчас вздохнет, потянется, помнет кулаками брюхо да опять за ложку.
— Нет уж, все, — проговорил Юрка. — Я тоже за яблоки возьмусь. Валерка, кончай, видишь — сколько вкуснятины. А ну-ка!..
Мальчишка дотянулся до вазы, взял самое крупное и румяное яблоко, повертел его в соблазнительном раздумье и положил перед Катей, затем достал еще два, без выбора: для себя и Валерки. Нахрустывая, Юрка погладил, как кошку, фильмоскоп, стоявший на подоконнике, и заметил:
— Были бы ленты — сейчас бы кино показали…
— Ух, братцы! — воскликнул вдруг Аркадий. — Забыл! — Он вскочил, сбегал в свою комнату и принес пригоршню серебристых баночек с диафильмами.
— О-у! — Юрка чуть не подавился яблоком.
— Принимайте! — И Аркадий по одной стал выставлять баночки на стол, оглашая: — «Как братец Кролик победил Тигра», «Метелица», «Илья Ефимович Репин», «Три поросенка», «Франсуа Рабле» и «Гёте». Всё… Кое-что вы тут не знаете. Красота живописи и литературы поразит вас позднее. Но ведь жить-то надо начинать сейчас, а не позднее. Как мы с товарищем Аристотелем договорились?.. Жить! Так давайте жить в союзе с Аристотелем, восстановим связь времен, которая, по словам Гамлета, распалась!.. За всех хороших людей, живших, живущих и будущих жить на земле!
Аркадий с Петром Ивановичем выпили еще по одной.
— Знаете, кажется, «будущих жить» неверно сказано, — заметил задумчиво Аркадий. — Да, неверно. Испортил хороший тост.
— Все верно, — сказала Василиса Андреевна. — Жить и после нас будут, и через тысячу лет, и все лучше и лучше…
— Цветная! — крикнул Юрка, вытащив одну из лент. — Валерк, ну-ка пошли… Катьк, пойдем кино смотреть.
— Да, — заметил Аркадий, — хорошо бы сделать или найти для баночек полочку какую-нибудь или шкафчик, а то живо растеряются.
Ребята уединились в комнате Аркадия, установили фильмоскоп, заправили диафильм и «дали свет». На стене, выше ковра, отпечаталась рамка. Юрка навел резкость и двинул ленту.
— «Три поросенка»! — ликующе прочитал Валерка. — Кать, смотри — «Три поросенка»…
Катя замерла, перестав жевать и прижав к груди яблоко. Она смотрела на эти два крупных цветных слова, вдруг выплывших из-за темной кромки, как на чудо. Валерка с сожалением сказал:
— Только плохо видно — светло. Юрк, давай темноты дождемся, чтоб сразу ярко.
— Погоди, несколько кадров.
— А как это? — спросила Катя с улыбкой, начиная медленно жевать яблоко.
Она много раз бывала с классом в клубе и видела настоящие фильмы, но этого вопроса «как?» не возникало, потому что то ведь был клуб, там работали взрослые люди, там жужжали какие-то машины — поэтому и получалось кино. А если такое же кино «делают» Юрка с Валеркой, то, естественно, как?
— Очень просто, — ответил Юрка. — Перед лампочкой ставится пленка, и эта пленка отбрасывает на стену тень, а эта тень и есть кино.
Он прокрутил кадриков пять, но изображение было бледноватым, и мальчишка со вздохом отключил аппарат.
— Елки. Где бы полочку найти?.. Полезли на чердак, там полно всякой всячины. Катьк, полезли с нами? Ты, наверное, ни разу не лазила на чердаки?
— Нет.
— Ну вот. Одевайся.
Взрослые все еще сидели за столом, о чем-то рассуждая. Ребята накинули пальто и выскочили в сени.
— Лезь первая. (Катя задрала голову.) Не бойся, чертей нету, мы неверующие. Лезь. (Девочка полезла.) Шубы не испугайся.
Мальчишки стали подниматься следом. Едва Катя ступила на дощатый потолок, как вскрикнула и чуть не сорвалась в люк — увидела повешенного человека.
— Я же сказал: не испугайся шубы! — рассердился Юрка, добравшись до нее.
— Я не знала…
— Все вы не знаете. Как увидят, сразу — а-а!.. Сейчас я ее вообще сдерну. Сколько можно болтаться! — Юрка обхватил шубу, как борец, приподнял, чтобы вешалка соскочила с гвоздя, и грохнул о шлаковую засыпку. — Вот сразу лучше стало… Знаете, мы тут летом кинотеатр устроим. Смотрите, как здорово будет: сюда экран прибьем, а здесь вот доски разложим по чурбачкам, над сенями… О, это дело мы обтяпаем! Темнота в любое время, окошко только прикрыть. Вот здорово будет! Ага, Валерка?
— Пожалуй. Высоты хватит.
— Хватит. Проведу розетку, приберусь и толково будет.
Юрка так размечтался, что позабыл, зачем и забрался на чердак, но Валерка прервал его, предложив скорее покончить с делом да спуститься, а то он уже начал мерзнуть.
— А-а! Ну-ну. Сейчас мы живо найдем что-нибудь, — спохватился Юрка, проходя вперед.
После недолгих поисков в углу, под тяжелой кипой старых газет, Юрка наткнулся на киот со стеклянной дверцей. Он осторожно поднял его, смахнул пыль и снег, пробившийся сквозь шиферное покрытие, повернул к свету и подозвал друзей. За дверцей ребята увидели невыразительное, с длинным носом, плоское лицо, обрамленное складками фольги. Вокруг лица белели цветочки, похожие на ромашки, сделанные тоже из фольги.
