Слабость и чувство вялости исчезли. Я поправился.
Не успел я появиться в школе, как ребята плотным кольцом окружили меня. Просили рассказать, как я переплывал реку, как выглядит найденный дядей Макарием самолет.
Но о самолете я ничего нового не знал, да и дядя о нем не рассказывал.
— Сами бы поехали, — не вытерпел я. — Карьер недалеко.
— Стоит охрана. Никого не пускает, — вздохнул Федя Зайцев. — Ездили уже. Не пойму, чего боятся?
— Снарядов! — объяснила Зина Кочергина. — Помнишь, в прошлом году один экскаваторщик подорвался на мине?
Возвышаясь над стрижеными головами ребят, подошел Баскет.
— Слышал, дядьку твоего сняли, — сказал он насмешливо. — Вяткин теперь один работает. Он самолет раскапывает.
— Кто сказал? — я схватил Баскета за полу куртки.
— Пусти! Как будто сам не знаешь, что дядьку прогнали с экскаватора. Отец рассказывал. Вяткину Настю спроси. Она знает! Посмотришь, будет к тебе подлизываться и выгораживать отца.
Я невольно посмотрел в сторону Насти. Она стояла с девочками. Я не мог поверить Баскету. Во время болезни Настя каждый день приходила меня проведать. Приносила персиковое варенье с грецкими орехами. А может быть, она хотела меня задобрить?
Наши глаза встретились. Настя улыбнулась. Я не мог ничего поделать с собой и помимо воли улыбнулся в ответ.
— Юрка, у тебя нет гордости! — тихо сказал Баскет. — Втюрился, наверное? Дядьку выгнали, а ты улыбаешься! Отвернись!
Мимо класса пробежала Маша Шустикова и радостно объявила:
— Урока не будет. Немка заболела. Пошли домой!
Мы бросились в класс и лихорадочно стали собирать портфели.
— Юра, мне надо с тобой поговорить! — около парты остановилась Настя. — Пойдем вместе домой.
Мне вспомнилось предупреждение Баскета: «Настя будет подлизываться, выгораживать отца».
— Мне некогда, — тихо сказал я.
Настя обиженно вскинула голову и выбежала. Я погнался за ней, но в дверях столкнулся с Алешкой Звездиным.
— Вертай обратно. В самолете летчика нашли.
— Где нашли? — нетерпеливо спросил Баскет, просовывая голову в дверь.
— В карьере. Я узнал — и прямо к вам на машине, — Алешка языком облизал пересохшие губы. — Боялся, не застану. Юрка, ты мне нужен!
— Зачем?
— Дядю ищи. Я с ног сбился. Сказали, в райком поехал. Попроси, чтобы в школу пришел. На гимнастерке летчика гвардейский значок и ордена!
— Кто откопал? — спросил Федя, торопливо сжимая черный мячик.
— Как кто? Мурашкин Макарий Ксенофонтович!
Я от злости чуть не заскрипел зубами. Жалко, что Баскета не оказалось рядом. Нашел кому поверить! Он нарочно хочет поссорить меня с Настей!
К райкому партии одна дорога, по улице Ленина. Надо обогнуть школу, пройти сквером. Но есть другой путь — через школьный сад. Стоит перемахнуть забор, и окажешься на Зеленой улице. От нее — через двор на Нагорную. А там до улицы Ленина недалеко.
Деревья давно облетели, и сад хорошо просматривался. Около яблоньки я увидел Настю. Она плакала, рыдания сотрясали ее худые плечи.
Мягкая, перекопанная земля заглушила шаги. Я подбежал к Насте и тронул ее за руку.
— Пусти! — девочка бросилась в сторону.
Мне удалось поймать ее за бретельку черного фартука.
— Летчика нашли в самолете. Бегу искать дядю Макария… Он работал на экскаваторе… Алешка сказал, что дядя в райком поехал! Бежим скорей!
Настя перестала плакать и, подумав, побежала со мной. Впереди показалось здание райкома. Двухэтажный каменный дом с белой шиферной крышей стоял за тополями.
Мы вошли с Настей в подъезд. На каждой двери стеклянные таблички, справа и слева. Трудно даже представить, в какую дверь мог зайти дядя Макарий, где его надо искать.
— Юра, надо спросить! — Настя робко постучала и тут же скрылась за дверью.
Через минуту она вышла и уверенно направилась к лестнице.
— Послали к секретарю.
Кабинет секретаря райкома партии мы нашли на втором этаже. Молодая девушка в приемной внимательно выслушала нас.
— С карьера? Был уже. Пошел в школу.
— Бежим скорей в школу, — я потянул Настю за руку.
Запыхавшись от долгого бега, мы торопливо застучали по частым ступенькам лестницы. Двери классов были распахнуты. Мы пробежали по гулкому коридору и оказались перед залом. Зал был набит до отказа. Я подпрыгнул. За спинами увидел дядю Макария и Алешку.
Дядя Макарий рассказывал. Его ладони стремительно носились одна за другой, взлетали вверх, переворачивались.
Я привык к таким рассказам о боях и все понимал. Ладони устремились вверх — летчик делал горку, чтобы с высоты броситься на противника. Ладонь ушла вправо. Фашист сманеврировал, и атаку истребителю надо начинать сначала.
— Мы развернулись в сторону солнца. Фашисты бросали бомбардировщиков группу за группой, — взволнованно говорил дядя Макарий. — Нам нельзя было допустить их к Курску. Вылетели Мишустин, Никаноров, Левитан, Карташев и Щербаков. Самые лучшие летчики. Летел и Саша Горобец с ведомым.
Дядя Макарий замолчал и посмотрел на Алешку.
— Пить!
Жадно припал к стакану.
— Шли так: Мишустин с Монетовым, Выбодовский с Малютиным — ударная группа. Они должны были атаковать бомбардировщиков. В этой группе летел и я со своим ведомым Колей Юхановым. Прикрывали от фашистских истребителей Саша Горобец со своим ведомым, а за ним шла пара Артюхин и Устинов.
Я весь ушел в слух. Музыкой звучали для меня военные слова: «ведомые», «пара», «ударная группа», «прикрытие».
— «Я «Сокол»! Атакую!» — передал Саша Горобец по радио. Огненная трасса пушек «Лавочкина» ударила по ведущему бомбардировщику. Фашистский самолет вспыхнул и стал разваливаться. Я хорошо знал Сашу Горобца, — тихо сказал дядя. — Девять фашистских самолетов сбил он тогда… Долго мы искали его… А вот когда откопали… Истребитель ЛА-5, хвостовой номер — восемь… Это Сашин самолет. Я узнал!
Зал замер. Было слышно, как в окне хлопала форточка и скрипели петли.
Дядя Макарий достал из бокового кармана бумажник. В руках пожелтевшая страничка газеты.
— Все время берегу, — дядя откашлялся. — Оперативная сводка Совинформбюро за 13 июня 1943 года. «Отмечая успешное наступление наших войск на Орловско-Курском и Белгородском направлениях, сообщаем:… Летчики Н-ской гвардейской части за три дня сбили сто пятьдесят шесть вражеских самолетов. Летчик гвардии лейтенант Александр Горобец встретился с большой группой фашистских самолетов. Вступив с ними в бой, товарищ Горобец сбил девять фашистских бомбардировщиков». Указом Президиума Верховного Совета Союза ССР Александру Горобцу посмертно было присвоено звание Героя Советского Союза. Я нашел гвардейский значок и два ордена Красного Знамени Саши Горобца, — вытянутая рука дяди Макария попала в полосу солнца. На гвардейском значке и орденах красными языками пламени вспыхнула эмаль. — Смотрите. Партийный билет Александра Константиновича Горобца!
Долго стояла напряженная тишина. Настя ущипнула меня за руку и, приблизив лицо, спросила:
— Дядя тоже дрался?
— Эх ты!
— Макарий Ксенофонтович, сколько вы сбили бомбардировщиков? — спросил Андрей Петрович.
— В том бою… два…
— Покажите партийный билет! — попросил Алешка и вдруг покраснел.
Потом вожатый передал красную книжечку директору школы. Андрей Петрович внимательно вчитывался в каждую строку, затем передал ее Мише Чубенко — редактору нашей школьной стенгазеты «За отличную учебу». Миша достал автоматическую ручку и что-то старательно записал в блокнот.
Наконец партийный билет у меня в руках. Я разглядывал маленькую порыжевшую фотографию, чтобы навсегда запомнить лицо летчика. У Александра Константиновича Горобца простое, немного широкоскулое, открытое лицо. Вьющиеся волосы зачесаны назад.
— «Всесоюзная Коммунистическая партия большевиков, — торопливо прочитал я. — Партийный билет. Номер 2682000. Горобец Александр Константинович. Год рождения 1915. Партийный билет выдан в 1939 году в городе Шахты».
Настя меня торопила, но я несколько раз подряд повторил номер партийного билета. Я не буду записывать его в блокнот, как Миша Чубенко, а запомню на всю жизнь!
На страничке маленькая дырка — от осколка снаряда.
12 декабряВоскресенье. Думаю об Александре Горобце. Дядя рассказывал о нем всю ночь. Мама плакала. А я готов был слушать и слушать. Кажется, я познакомился со всеми летчиками гвардейского полка. Какие они были храбрые!
Дядя показал карту. Самая обычная, военная. А на ней нанесено все: лес, дорога, река — одним словом, все, что нужно военному человеку. На каждом сантиметре красные линии, стрелы. Рядом с названием деревень и сел имена — это память о воздушных боях и погибших друзьях.
