Дело в том, что именно Ленка затащила ее «в эту преисподню». Когда первого сентября они оказались в одном классе, то решили никогда не расставаться и дружить вечно. А после уроков выяснилось, что Ленка идет сейчас сдавать экзамен в музыкальную школу. И стала уговаривать Петьку пойти с ней. Вообще-то Петька знала, что такое «музыкалка», — Ирина как раз там училась последний год. Но Ленка сделала жалобные глаза:
— Пожалуйста, Петь, я так волнуюсь, когда одна, а мама на работе…
Петька повеселела: поддержать подружку на экзамене — это пожалуйста! Но по дороге Ленка так здорово расписывала учебу в «музыкалке», рассказывала, как они будут вместе ходить в школу, разбирать гаммы, играть в четыре руки… В общем, когда дошли до школы, Петька не прочь была уметь играть на пианино. Но она не собиралась тратить на обучение лучшие годы своей жизни. Так она и сказала Ленке.
— Ну как хочешь… — вздохнула та.
Однако в школе Ленка опять сделала жалобные умоляющие глаза.
— Давай ты зайдешь первая, а потом мне все расскажешь!
— Да пожалуйста! — рассмеялась Петька.
Она была уверена, что у нее нет ни слуха, ни голоса и ее все равно не возьмут. Поэтому безбоязненно и даже насмешливо она спела комиссии песенку, отстучала ритм, поотгадывала ноты. И с ужасом услышала:
— Какое чувство ритма у ребенка! Ну и на чем же ты хочешь играть?
Тут-то Петька испугалась и слабеющим голосом пролепетала:
— На пианино…
— Очень хорошо! Ты зачислена в первый класс. Завтра в двенадцать часов общее собрание с родителями. Не опаздывайте! Ольга Михайловна, поздравляю с новой ученицей! — это уже полноватой молодой женщине в очках.
Та качнула головой с белыми локонами и ласково улыбнулась Петьке.
Знала бы милая Ольга Михайловна, что скоро устроит ей новая ученица!
Домой Петька пришла понурая.
— Ты где была?! — накинулась на нее мама. — Мы тебя обыскались! Гена уже давно дома и Олежка!
— Я в школу отдалась. В музыкальную, — обреченно, но с гордой ноткой сказала Петька. — У меня это… чувство ритма. И Ленка поступила. У нее голос. И завтра собрание.
Этим заявлением Петька разом переменила обстановку. Никто не стал ее ругать, а все только хвалили и про всё расспрашивали. Только Ирина простонала:
— Дитя неразумное! На что ты себя обрекаешь?
Но на Ирину цыкнули, а Петьке велели сесть за пианино.
— Смотришься! — оценил папа.
На этом радость от поступления в музыкальную школу и закончилась.
Ольга Михайловна, учительница по специальности, открыв на втором месяце обучения у Петьки ненависть к басовому ключу, нотному стану и «этому черному ящику», не рассердилась и не обиделась, а стала спрашивать с нерадивой ученицы нестрого. На уроках разбирала с ней домашние задания, потому что дома Петька к нему не прикасалась, задавала нетрудные пьески. Но не все учителя были такие понятливые и милосердные. Сольфеджио Петька стала безбожно прогуливать.
— Мам, я в музыкалку! — хватала папку под мышку и шла слоняться по городу в то время, как сознательные одноклассники поют по нотам: «А кто у нас умный…»
С хором Петька боролась еще отчаяннее. Татьяне Дмитриевне почему-то очень нравился ее голос, и доставались за это Петьке самые сложные партии. Но к тому времени Елизавета Петушкова научилась падать в обморок. Не по-настоящему, а так, понарошку. Петька выдумывала про себя что-нибудь очень страшное (например, что ей прямо в сердце выстрелили враги) и так верила себе, что бледнела, тяжелела и медленно сползала на пол. Ох и переполох тут начинался! Но злоупотреблять этим нельзя: после двух таких обмороков мама потащила Петьку в больницу. Врач ее осмотрел, пожал плечами и выписал витамины.
Петька была уверена, что просто так музыкальную школу бросить нельзя. И она стала «терять» школьные учебники и сборники нот. В конце года она с треском провалила экзамены по всем предметам и была вызвана к директору.
Директор (пожилой, с палочкой, похожий на черепаху) напоил ее чаем и спросил:
— Не хочешь учиться?
— Нет, — честно сказала Петька.
— А Татьяна Дмитриевна тебя хвалит. И Ольга Михайловна тоже… Ну нет так нет.
Он выписал ей справку, что она, Елизавета Петушкова, проучилась в ДМШ № 1 один год и сказал:
— Локти кусать будешь.
— Нет! — уверила Петька, не веря такому легкому освобождению.
— Учебники верни.
— Верну!
— Ну, до свиданья, Елизавета Петушкова.
И Петька чуть не бросилась ему на шею.
Вспомнив сейчас все это, Петька усмехнулась, посочувствовала невидимому ребенку, третий раз долбившему по клавишам «Гей, ты Висла голубая!», и спрыгнула с ящика. Устроилась на коврике, достала из-за пояса толстую тетрадь. Это был песенник одной маминой подруги. Она подарила его маме давным-давно, когда еще даже Ирины на свете не было, и песни все были старые. У некоторых мама помнила мелодии и пела Петьке, но в основном на Петькины приставания отвечала:
— Ой, доченька, это так давно было… Слова вроде бы знакомые, а мелодию я, кажется, и тогда не знала.
Но Петьку это не огорчало. Она сама придумывала мелодии ко всем песням в тетради. Они не запоминались, и каждый раз Петька пела по-новому. Но больше всего привлекали в тетради Петьку не песни, а рисунки. Рисунков было много. Что и говорить, мамина подруга, тетя Нина, была настоящим художником.
На самой первой страничке были нарисованы мальчик и девочка. Они стояли по разные стороны гигантской (совсем как Камень в Петькином дворе) ракушки-рапаны. Девочка прислонилась к ракушке спиной и заплетала косу. А мальчишка (с пушистой белой головой, как у Олежки) лег на ракушку пузом, растопырив руки, будто хотел ее обнять. Рот его был смешно округлен. От удивления, что ракушка такая большая. Или оттого, что в ней поет море. На верхушке раковины-громады сидела кошка и умывалась. Рисунок был очень подробный, детальный, как фотография. Каждый волосок вырисован у мальчишки, каждый узор на девчонкином платье. И травинки, и камушки…
Много было рисунков в тетради: сказочные города, влюбленные пары, быстроногие олени… Было четыре больших портрета. Самый любимый — мамин. Во весь лист — молодое мамино лицо. Полуулыбка, взгляд насмешливый, брови вразлет. Мама здесь чуть старше Иринки. И не скажешь, что МАМА.
Еще был суровый моряк в порванной тельняшке. Девочка в панамке (закусила пухлую нижнюю губу и куда-то тянулась рукой, и Петьке казалось, что девочка гладит дельфина). Был портрет Ихтиандра из кинофильма «Человек-амфибия». Петька в который раз подумала, что Ихтиандр похож на Денька: такой же узколицый, смуглый, с острыми скулами.
Петька улыбнулась. Как хорошо все вчера закончилась! Теперь Денёк тоже будет Бродягой Заколдованного Леса. Надо попросить Ленкину маму и ему сшить плащ. Тогда можно будет устроить настоящее посвящение в Бродяги! Как раньше посвящали в рыцарей. Как хорошо, что Денёк оказался не виноват, что он такой честный и добрый, настоящий друг и что однажды Петька забрела в Первомайский переулок!
Она захлопнула тетрадь и огляделась. В Хижине был порядок, устроенный и поддерживаемый Ленкой. Но Петьке так хорошо было здесь среди тишины и уютных знакомых вещей, что захотелось сделать что-нибудь полезное.
Она замурлыкала песенку из старой тетради, стала расставлять «по росту» книги на этажерке. Потом вытрясла половики, подмела пол самодельным веником. Полюбовалась своей работой и решила сходить за Ленкой. Эх, вот бы устроить сигнальную систему, как в «Тимуре и его команде»! Крутанул штурвал — и все Бродяги в сборе, не надо ни за кем бежать!
У порога Петька еще раз оглядела Хижину. Ласковая радость прокатилась по Петьке, будто солнечный ливень. Какая хорошая у них Хижина! Как хорошо, что она есть! Что можно прибежать сюда, когда дома становится неуютно или когда хочется побыть одной! Как замечательно собираться здесь всем вместе, зажигать свечку, рассказывать страшные истории про далекие миры и придумывать приключения, в которые они будут играть. В Хижине не хочется ссориться и быть злым тоже не хочется.
Петька от избытка чувств похлопала себя по пузу, как по барабану, и побежала вниз, перепрыгивая через две ступеньки. Солнце припекало уже вовсю, время шло к полудню, и Петька знала, что дома ей попадет за то, что убежала до завтрака, никого не предупредив, но даже это не испортило ей настроение. Пробегая через двор, она потрепала за уши дворовую собаку Найду подобрала по дороге блестящую гайку, кивнула весело Морюшкину, сидящему на железной горке.
— Петь! Петя, подожди! — окликнул ее Морюшкин.
— Чего тебе?
— Петь, там Лёшка ваш… С Алёнкой разбирается.
— Че-его?
— Ну за то… за шалаш.
— Где?!
— У ручья… Петь, подожди!
