Когда я вышел из КП, Габуния, завидев меня издали, бросился ко мне:
— Как же я тебе рад, как ждал тебя! Теперь вместе летать начнем, Вано!
Я стал было расспрашивать его о товарищах, как вдруг раздался гул моторов и чей-то крик:
— Воздух! Воздух!
На аэродроме все пришло в движение. Габуния крикнул:
— Бежим к самолетам! Налет!
Я поднял голову. В высоте прямо к нашему аэродрому строем шло около шестидесяти бомбардировщиков. Габуния крикнул:
— Ложись!
Мы упали на снег. Какую досаду, какую бессильную ненависть к врагу испытываешь, лежа на земле во время налета! Немецкие самолеты пролетели над нами, не сбросив ни одной бомбы. Они направлялись в сторону Валуек, где, как я потом узнал, стояло много эшелонов, было скопление нашей техники.
Когда я спросил, почему мы не вылетели наперехват, Габуния ответил, что сейчас перед частью поставлена задача прикрывать наземные войска, а не отражать налеты: в районе Валуек противника перехватят истребители других частей и наша зенитная артиллерия.
— Сейчас, Вано, идут ожесточенные воздушные бои над линией фронта. И новичка в такую кашу наш батя сразу не пустит.
И мой ведущий рассказал о своих боевых вылетах, о том, как трудно впервые драться с врагом. Я засыпал друга вопросами.
— А как комэск Гладких?
Оживленное лицо Габунии сразу омрачилось.
— Комэск Гладких погиб… Не хотел я тебе сразу говорить.
Вот что рассказал мне Вано. Бесстрашный летчик вылетел с группой на задание в район Харькова, взяв в напарники молодого неопытного пилота — хотел, по своему обыкновению, приучить к боям. Завязался бой с «Мессершмиттами-110». Гладких зажег с короткой дистанции вражеский самолет. Второй «мессершмитт» зашел в хвост самолета Михаила Гладких и сбил — ведомый вовремя не прикрыл комэска.
Я стоял, опустив голову. Тяжелая это была утрата. А Габуния дрогнувшим голосом сказал:
— И у нас в эскадрилье есть потери. Крепись, Вано.
И я узнал, что при перелете от нелепой случайности погиб Юра Мочалов, а мой друг, Ислам Мубаракшин, пал смертью храбрых в неравном бою, сбив фашистский бомбардировщик севернее Харькова. Нас окружили товарищи. Мы долго молчали.
Первым заговорил Василий Пантелеев:
— Командир виду не подает, а переживает каждую потерю тяжелее нашего. Когда он узнал о гибели Гладких, даже в лице изменился. Нас подбадривал, чтобы не унывали, но все головой качал и повторял: «В бою всякое бывает».
В тот вечер за ужином наш командир был оживлен, шутил. Я слышал, как он сказал начпроду, указывая на меня:
— А где боевые сто граммов нашему необстрелянному?
И когда нам всем налили вина, он встал. Встали и мы. Все выпили за успехи Михаила Пахомова, представленного к ордену Боевого Красного Знамени.
Я мечтал сбить вражеский самолет, отомстить врагу именно здесь, вблизи тех мест, где меня научили летать на истребителе. Но так и не пришлось вылететь на задание с этого аэродрома.
16 марта наши войска после многодневных ожесточенных боев по приказу командования вторично оставили Харьков.
По данным воздушной разведки (на разведку вылетали опытные летчики), было известно, какая сложная обстановка создалась на левом крыле фронта. Но нам все не верилось, что советские войска снова отходят. Мы только и думали об изгнании фашистских захватчиков, и даже само слово «отступление» не вязалось с нашим боевым настроением. Были уверены, что через несколько дней войска снова двинутся вперед.
А пока полк получил приказ немедленно перебазироваться в Уразово: немецко-фашистские войска угрожали району Великого Бурлука.
Встретили нас летчики первой эскадрильи шумно — рассказам и расспросам не было конца.
Нас расселили в домах поодаль от аэродрома. По ночам над нами раскатисто гудели моторы — это пролетали немецкие ночные бомбардировщики и разведчики. Они стремились обнаружить передвижение наших войск, базирование авиации.
Бои на нашем участке фронта продолжались. Однажды не вернулся с задания Михаил Пахомов. Он был сбит в тяжелом, неравном бою. Весь полк горевал. Как наш командир ни старался скрыть свое горе, сколько ни повторял: «На войне потери неизбежны», — мы видели, до чего он удручен. Он так гордился победами Михаила, любил его, как, впрочем, любил всех летчиков. Он тяжело переживал гибель каждого. А потерь за такой короткий срок было немало.
В то нелегкое время командир стал еще деятельнее. Как сейчас, вижу его фигуру. Вот он шагает по аэродрому своей быстрой, энергичной походкой: ему всюду надо поспеть, все самому проверить. По ночам еще бывают заморозки, и командир с утра надел валенки. Но днем пригрело мартовское солнце, на аэродроме появились лужи, и наш батя бегает по ним в валенках. Ему кричат: «Товарищ командир, простудитесь, наденьте сапоги!» А он только отмахивается, и мы знаем: он так до вечера пробегает с мокрыми ногами — ему не до того, он забывает о себе.
Все в нем — и душевные качества, и летное мастерство — заставляло нас здесь, во фронтовой обстановке, уважать его еще больше. Мы действительно готовы были пойти за ним в самое пекло. Вырос в полку и авторитет его заместителя по политической части майора Мельникова — тоже отличного летчика.
Каждый вечер замполит приходил в поселок, где нас расквартировали, подолгу беседовал с нами, и разговор с ним давал нам много.
— Успех боевого задания зависит от знаний, — часто напоминал он молодым летчикам, рвавшимся в бой. — Углубленно изучайте тактику противника, продумывайте свои недостатки! Каждый свой полет — и боевой и тренировочный — тщательно анализируйте. Если допустили ошибку, советуйтесь со мной, с командиром, с товарищем. Главное — не замыкаться, прислушиваться к критике, и тогда любую ошибку выправишь.
Запомнилось, с какой силой убеждения сказал он вечером того дня, когда погиб Пахомов:
— Скоро вы станете закаленными боевыми летчиками и отомстите за товарищей, отдавших жизнь во имя освобождения советской земли.
…Полк уже имел некоторый боевой опыт. И командир, воспользовавшись относительным затишьем, провел первую летно-тактическую конференцию — раньше мы изучали опыт летчиков из других частей. Теперь мои однополчане могли обменяться своим опытом, могли сообща проанализировать успехи и недостатки, чтобы закрепить хорошее, отсеять плохое, не допускать промахов в боевых условиях. Словом, надо было подвести итоги.
Такое собеседование было полезно для всех нас, особенно же для тех, кто вроде меня еще не участвовал в боях.
Сначала начальник штаба обрисовал обстановку на нашем южном крыле фронта.
Вот, в общих чертах, какой она была в те мартовские дни 1943 года. 18 марта наши войска оставили Белгород. Но они прочно закрепились по левому берегу Северного Донца на Белгородско-Харьковском направлении и остановили врага.
Наступило затишье. Но севернее Чугуева безостановочно шли бои местного значения: наши войска отбивали атаки противника, пытавшегося переправиться через реку.
К лету, как мы узнали позже, враг стал сосредоточивать в районе Курского выступа крупные группировки войск, военную технику. К началу боев фашистское командование стянуло сюда со всего советско-германского фронта три четверти авиации. Фашисты лихорадочно готовились к операции «Цитадель». Они намеревались окружить наши войска на Курском выступе, стремясь снова захватить инициативу и нанести поражение Советской Армии.
Советское командование заблаговременно вскрыло замыслы врага. Наши войска усиленно готовились к решительному сражению. На нашем крыле, как и на всем Курском выступе, шла перегруппировка сил. Подтягивались резервы, техника, строились оборонительные рубежи, восстанавливались дороги, мосты. И в колхозах и в городах люди от мала до велика самоотверженно помогали армии строить и укреплять рубежи обороны.
Как и все воины, оборонявшие Курский выступ, мы усиленно готовились к будущим боям и с нетерпением их ждали.
На полковом собрании — первом во фронтовой обстановке — выступило много летчиков. Говорили об успехах Амелина, Евстигнеева и других, о промахах некоторых летчиков, вспоминали боевые подвиги Пахомова, Гладких, Мубаракшина.
Разговор зашел о роли рядового летчика в исходе боя. Групповой бой слагается из боя пар, звеньев, групп — это четкий механизм. И на его работе может отразиться любая ошибка ведомого. Победа дается благодаря взаимным усилиям всей эскадрильи, всего полка.
Говорили и о том, что успех группы зависит от решения командира группы. Авиационный командир обязан знать и чувствовать сильные и слабые стороны группы, знать, в чем сила и ловкость противника, и умело все это взвешивать. Он должен особенно быстро принимать решения, умело идти на риск.
В заключительном слове командир сказал:
