А она заявила напрямик:
— Вы с Шереметьевым не понравились! Держитесь так, словно считаете себя лучше всех!
— А что они? — воскликнул Стасик, не в силах больше таить обиду. — Не ценят, не слушают… Лентяи у них в почете…
— Лентяи?
— Конечно! Хотя бы Галкин… Чертить взялся, а двойку опять заработал. Сама видела…
— Видела. Даже разговаривала с ним.
— Ну и вот! А мы хорошо учимся и везде первые, а они…
— Мы, они, мы! — перебила Прасковья Дмитриевна. — Как не стыдно так себя нахваливать!
— Я не нахваливаю. Но ведь учёба для нас главное, а они…
— А они не хвалят, да? И не хотят тебя окружать почётом? Значит, подумай, одними ли отметками почёт добывается? И об одних ли похвалах нужно заботиться? Я просто удивляюсь, — продолжала Прасковья Дмитриевна, — как ты сейчас рассуждаешь! Когда ты вначале помог сделать Галкину альбом, я порадовалась. Я видела, что у моего сына доброе сердце. Пусть дружба с Галкиным была бы для тебя нелёгкой, но я верила — ты поведёшь его за собой к хорошему. Но ты предпочел отступиться, пошел по кривой дорожке себялюбца. И хотя сейчас у тебя лучше отметки, чем прежде, они меня мало радуют! Подумай и об этом!
Стасик молчал. Он чувствовал: мама говорит с неподдельной горечью. Конечно, ей тоже очень обидно, что сын проявил себя как эгоист-себялюбец и поэтому сидит теперь в стороне от других ребят. И все на него только косятся, и лучшим другом его стал ученик, которого в классе никто не любит.
…А поздно ночью Стасик проснулся от маминого голоса. Голос звучал из освещённой столовой через полуоткрытую дверь — негромкий, но явственный.
— Я очень за него беспокоюсь, очень. Он растет. Характер меняется. И если сейчас не обратить внимания…
— Но ведь ты обратила, — послышался папин ответ.
Стасик затаил дыхание. Родители беседовали о нём! Не требовалось никаких усилий, чтобы разобрать каждое слово. И не хватило мужества закрыться с головой одеялом: так велик был соблазн хоть минутку послушать, что говорят о тебе родители, когда остаются наедине.
— Я не могу только понять, — удивилась мама, — откуда у него появилась эта черта? Ну, откуда? Кажется, ни ты, ни я не воспитываем в нём эгоизма, наоборот, стараемся подать хороший пример.
— И всё-таки, вероятно, мы сами и виноваты, — возразил папа. — Мы часто говорили ему, что он должен вести себя так, чтобы заслуживать только похвалы. Вот постепенно в нем и родились это тщеславное самолюбование, желание выделиться, быть на виду…
— Да, возможно. Кстати, и вчера за столом я ведь нарочно затеяла с тобой спор. Я ведь не хуже тебя понимаю, что учёных — создателей спутника в своё время и назовут и наградят. Но это не самое главное. И надо ему внушить.
— Да, да. Я не сообразил, ты извини…
— И ещё, — продолжала мама, — попрошу: уделяй ему больше времени. Мне одной становится трудно с ним. Тебе некогда, это ясно, но ведь надо…
— Согласен, тоже абсолютно согласен. И я обещаю. Надо только подумать, как теперь изменить нам своё отношение к его успехам. Чтоб не вышло так: мы умерим восторги, а он, не видя привычных похвал, ещё разобидится.
— Этого я не боюсь, — сказала мама. — Он умный мальчик и поймёт правильно. Только бы вовремя спохватился.
— Да, если упустить время и эти черты разовьются, будет печально…
— Ужасно! — воскликнула мама.
— Я обещаю тебе, — повторил папа. — Надеюсь, мы с ним найдём общий язык…
«Найдём, найдём!» — хотелось громко крикнуть Стасику. Он представил себе, как сидят сейчас в той комнате родители и, взволнованные, опасаясь за его судьбу, совещаются друг с другом.
Стасик опустил голову на подушку и нечаянно задел локтем стоящий около кровати стул. Со стула с грохотом упала на пол толстая книга. Стасик досадливо поморщился, закусив губу.
Голоса в столовой мгновенно смолкли. Щёлкнул выключатель. На пороге остановилась мама.
— Ты разве не спишь? — Вопрос её прозвучал встревоженно.
Стасик не захотел притворяться спящим и нагнулся, поднимая книгу.
— Да вот… упала…
И сразу отвернулся к стенке.
Мама постояла немного молча, потом выключила свет и тщательно, очень плотно прикрыла за собой дверь. Голоса в столовой зазвучали приглушённо.
Эх, родители, родители! Ну почему вы так испугались!
Да знали бы, как полезно иногда бывает услышать сыну, о чём говорите вы о нём друг с другом наедине!
Аня терялась в догадках: что происходит с Галкиным?
После похода в лес он как будто взялся за ум. Ане показалось, что всё налаживается. Но вот он опять стал шептаться с Лядовым по углам, получил двойку по географии, пропустил дружинный сбор, опоздал один раз на уроки, а сейчас, хотя и увлёкся разными пионерскими делами — и поисками металлолома и полётом на звёзды (сделал даже чертёж машины времени), с учёбой всё-таки не выправлялся: получил подряд ещё две двойки — одну по алгебре, а вторую по рисованию.
Накануне Таисия Николаевна долго говорила с ним, усадив перед собой за парту в опустевшем классе. Он опять пообещал исправиться.
И вдруг снова не выучил уроки!
— Что это получается, Лёня? — спросила Таисия Николаевна.
Он молчал, стоя перед классом. Маша Гусева подняла руку.
— Ничего он не делает! Задачку опять у Возжова переписывал.
— Ну, не успел дома, — объяснил Возжов. — Мы же за рельсом ходили.
Это была правда. Сегодня ребята приволокли откуда-то старый заржавленный рельс, и он сразу чуть не вдвое увеличил вес собранного звеном железного лома. Перед уроками, когда под навесом в углу школьного двора сдали находку контролёру-приёмщику, ученику из десятого класса, туда успели сбегать все шестиклассники. Глядя на рельс, они ожесточенно спорили, определяя, сколько в нём килограммов, и на зависть ребятам из других классов хвалились, что достанут ещё хоть три штуки.
— Вы трамвайную линию ночью разберите, — посоветовал доморощенный остряк из соседнего шестого «А».— Сразу сто штук будет!
Конечно, острил он с горя: шестой «А» сдал железного лома очень мало. Вот и завидно им, как дружно шестой «Б» таскает рельсы.
Впрочем, рельс был один, а куча лома и без него возвышалась солидная. Каждый из ребят что-нибудь да принёс: сломанную шестерёнку, кривые болты, старый замок, продырявленные кастрюли. Петренко приволок даже самовар. Из-за этого самовара тоже разгорелся спор. Одни утверждали, что нужны только железные вещи, другие доказывали, что примут и медный самовар. В конце концов пошли к старшей пионервожатой и выяснили, что цветные металлы ценятся ещё дороже. Многие решили переключиться только на цветные металлы.
Короче говоря, дел было по горло, но разве можно забывать про учёбу?
Таисия Николаевна предупредила:
— Смотри, Лёня, как бы не пришлось с тобой разговаривать иначе.
А сам Галкин внезапно потерял интерес ко всем рельсам и самоварам и заявил, что начинает упорно готовиться к полёту на звёзды. Два дня подряд он таскал в кармане курточки квадратиком сложенную газету «Известия», в которой был напечатан снимок спутника — шар с длинными усами-антеннами.
Спутник к этому времени сделал вокруг Земли шестьдесят три оборота. Вместе с ним, обгоняя его, летала ракета-носитель. По радио объявили, что вскоре спутник пролетит прямо над городом. Это, конечно, вызвало бурное волнение. Кузеванов с ребятами, вооружившись биноклем, собирался дежурить на крыше пятиэтажного петренковского дома. Опасение вызывала пасмурная погода.
А Гроховский сообщил, что в Москве на каком-то вечере выступил академик и сказал, что особенно интересно запустить снаряд вокруг Луны. Луна всегда обращена к нам одной своей стороной, люди до сих пор не видели, что находится на другой, а с баллистического снаряда можно будет сфотографировать невидимую сторону Луны.
По классу гуляла книжка Ляли Комаровой о Луне. На рисунках изображалась пустынная лунная поверхность — иззубренные горы и круглые «цирки» и «кратеры». Все по очереди рассматривали эту книжку. Петренко предложил лететь не на звёзды, а именно на Луну, но Галкин не согласился:
— Луна близко, а на звёздах ещё неизвестно что! Однако неожиданно к концу дня он изменил своё намерение.
— Будем делать с Кнопкой рейки, — заявил он, вернувшись с Олегом Возжовым из биологического кабинета.
— Какие ещё рейки? — спросила Маша Гусева.
Оказывается, Эмме Жарковой очень понравилась идея остановиться на Северном полюсе через сто лет, и она обратилась к Варваре Самсоновне за помощью. Варвара Самсоновна посоветовала ей зайти в биологический кабинет, где можно подобрать пособия по будущему преобразованию Крайнего Севера. Галкин предложил:
