Голос часового на парапете форта:
— Караульный начальник! «Плэнтер», флагманский корабль генерала Рипли, просит пропуска установленным сигналом!
Караульный начальник вышел на площадку и посмотрел в подзорную трубу. В полумгле раннего утра он мог увидеть в иллюминаторе рубки хорошо известную соломенную шляпу капитана Релайи.
— Пропустить «Плэнтер», флагманский корабль генерала Рипли! — донеслось с форта.
— Полный вперёд! — скомандовал Смоллс.
— Разнесите в куски проклятых янки или притащите их сюда! — крикнул караульный начальник, опуская трубу.
— Есть, есть, сэр!
Билл записал в судовом журнале: «Прошли форт Самтер в четверть пятого ночи».
Выйдя за пределы обстрела орудий Чарлстона, Смоллс велел добавить пара. Позади уже началась тревога. Самтер сигнализировал ракетой другим фортам.
Громыхнула пушка.
— Как бы они не погнались за нами, — сказал Билл.
Смоллс усмехнулся:
— Это на суше можно долго гнаться за беглым негром с собаками. А здесь впереди отмель, начинается отлив. Мы-то успеем проскочить через отмель, а глубоко сидящие пароходы застрянут. Ступай на палубу, спусти их разбойничий флаг и подними белую рубашку Ханны.
Через полчаса «Плэнтер» сбавил ход в виду федеральной эскадры. Ближе всего ко входу в гавань стоял фрегат «Онвард». На фрегате барабаны били боевую тревогу. «Онвард» повернулся бортом к «Плэнтеру». Ясно видны были дула пушек.
— Ветра мало, — сказал Билл, — они не видят белый флаг… Повернись носом к ветру, Роберт!
Ветер раздул рубашку Ханны. С борта «Онварда» послышался голос: «Эй, на пароходе, куда идёте?»
— «Плэнтер» из Чарлстона, — отвечал Смоллс. — Идём присоединиться к флоту Соединённых Штатов!
Пауза. Через несколько минут тот же голос возвестил:
— Стать у борта! Люди, все прочь от пушек, а то разнесу в клочья.
— На якорь! — крикнул Смоллс.
Якорная цепь с грохотом ушла в воду. Через несколько минут Смоллс, стоя навытяжку, докладывал лейтенанту с «Онварда»:
— Имею честь, сэр, представить «Плэнтер», бывший флагманский корабль генерала Рипли. Кроме собственных орудий, имеем на борту четыре пушки, взятые вчера на острове Кол. Надеюсь, что всё это будет полезно дядюшке Эйбу?
Офицер посмотрел на счастливые лица толпящихся вокруг него людей и сказал удивлённым голосом:
— Как странно… а где же белые?
Через несколько месяцев на лестнице Белого дома стояли Роберт Смоллс и священник Френч, посланные командованием в Вашингтон, к президенту Линкольну.
Смоллс не представлял себе, сколько времени им придётся ждать приёма. Иногда красивый молодой человек с небольшой бородкой появлялся в приёмной с бумагой в руках и вызывал к президенту одного, двух, трёх человек. А всего на приёме сидело и стояло человек триста.
Очередь заняла сутки. Преподобный Френч уходил обедать, ужинать, гулять. Смоллс терпеливо ждал на лестнице, не смея сесть в присутствии белых. Ночевать пришлось в гостинице. С восьми часов утра Смоллс снова занял место в очереди.
Он скучал на лестнице, рассматривая лепные украшения на потолке, когда его сильно дёрнули за рукав.
— Эй, послушайте! — произнёс тонкий картавый голосок. — Вы, наверно, хотите какую-нибудь должность?
Смоллс обернулся. Перед ним стоял мальчик лет девяти, с пухлым личиком, одетый в синий военный мундирчик с наплечниками лейтенанта.
— Нет, лейтенант, — улыбаясь, отвечал Смоллс, — я по другому делу.
— Насчёт освобождения чёрных?
— Нет, лейтенант.
— Что вы улыбаетесь? — обиженно сказал мальчик. — Думаете, что мне сшили форму для смеха? Я самый настоящий лейтенант! У меня есть приказ, подписанный папой.
— Кто ваш папа?
— Мой папа президент. Я Тэд Линкольн.
— А! — удивлённо сказал Смоллс. — Очень рад с вами познакомиться. Моя фамилия Смоллс.
— Знаю, — восторженно сказал Тэд, — про вас писали в газетах! Вы стащили у мятежников пароход?
— Честное слово, я не вор, — искренне ответил Смоллс.
— Что вы, Смоллс! Вы герой! Я завидую вам.
— Вы ещё успеете тоже стащить пароход, — заверил его Смоллс, — но дело вовсе не в пароходе. Я хотел быть свободным.
— Вы же свободный!
— Да, лейтенант, но для этого понадобилось специальное постановление конгресса, и ваш папа его подписал.
— Папа всегда подписывает такие постановления! — гордо сказал Тэд. — Он очень любит свободу.
— Почему же он не освободит негров?
Тэд поманил Смоллса пальцем и шепнул ему на ухо:
— Если б вы жили в Белом доме, вы знали бы, как это трудно. Сегодня у папы была делегация от штата Кентукки. И они сказали, что если папа освободит чёрных, то они разорятся. А другие говорят, что чёрных надо сначала научить читать и чистить зубы, а потом освободить.
— Уверяю вас, лейтенант, — горячо сказал Смоллс, — что если б негры были свободны, они немедленно научились бы читать и чистить зубы!
Тэд закрыл глаза и вздохнул, точь-в-точь как взрослый.
— Вы знаете, Смоллс, — сказал он, — это сложный вопрос, и, честное слово, я не знаю, как его решить. Спросите у папы. Он ужас какой умный и добрый! Он совсем не то, что мама…
Тэд замолчал и быстро оглянулся.
— Скажите, пожалуйста, Смоллс, — пролепетал он, — какие команды подаются, чтобы повернуть пароход «налево кругом»?
— У моряков это называется «поворот оверштаг», — объяснил Смоллс. — И, видите ли, лейтенант…
Бо́льшая часть рабочего дня Авраама Линкольна уходила на приём посетителей.
Ни у одного президента не было такого количества гостей, как у Авраама Линкольна. Приходили просить «выгодную должность» — назначения консулом, почтмейстером, полковником, секретарём сенатора, таможенным сборщиком.
Приходили делегации. Нью-йоркские богачи требовали, чтобы президент послал флот на защиту Нью-Йорка, города, где «сосредоточены огромные деньги»…
— Было бы не худо, — сказал «старый Эйб», задумчиво поглядев на нью-йоркскую делегацию, — если джентльмены выделили бы часть своих денег на постройку кораблей для собственной защиты…
Кабинет президента был завален донесениями, докладами, просьбами и требованиями. На стене висела большая карта, где расположение воинских частей было отмечено красными и синими флажками. В промежутках между посещениями Линкольн подходил к этой карте, надевал очки и долго рассматривал знакомые ему названия рек, гор, портов и городов. Война шла второй год, и ей не было видно конца.
Секретарь неслышно появился в дверях без своей обычной записной книжки в руках.
— Господин президент, миссис Гарриет Бичер-Стоу с сыном…
Линкольн высоко поднял брови.
— О, прошу, прошу!
В кабинет вошла маленькая фигурка в шуршащем коричневом платье, с крестиком на шее. Знаменитому автору «Хижины дяди Тома» было пятьдесят один год, и винтообразные локоны по сторонам её бледного лица давно исчезли. Она вела за руку мальчика лет двенадцати, в крахмальном воротничке и курточке с шёлковыми обшлагами.
Линкольн подошёл к ней, и она смущённо вложила свою изящную руку в широкую ладонь президента.
— Так вы и есть та маленькая женщина, из-за которой началась большая война? — спросил он улыбаясь.
— Господин президент, я всего лишь ничтожный инструмент в руках всевышнего. Позвольте представить вам моего сына Чарлза. Надеюсь, что он увидит лучшие времена.
— Я знаю, о чём вы говорите, миссис Стоу. Не только ваш сын, но и мы с вами увидим лучшие времена. Но я не всемогущ. Для того чтобы освободить негров, нужно бороться. Америка не обетованная земля. Я иногда чувствую себя, как пророк Даниил среди львов.
— И, однако, пророк уцелел, — сказала миссис Стоу.
— Что касается меня, я в этом не слишком уверен…
— Господин президент, весь мир смотрит на вас… и ждёт, — горько проговорила писательница.
Бичер-Стоу говорила впоследствии, что её поразили глубоко запавшие глаза «отца Авраама». Это был не тот торжественный Линкольн, которого она видела год назад.
— Я думаю, ждать придётся недолго, — сказал Линкольн, — может быть, до Нового года… если…
Бичер-Стоу безмолвно вперилась в худое, измождённое лицо президента.
— Если?..
— …если мне позволят, — докончил Линкольн.
Посещение не затянулось. Миссис Бичер-Стоу покинула кабинет убеждённой сторонницей «честного Эйба». Впоследствии она писала:
«…В настоящее время взоры всего мира, аристократов, королей, государственных людей и учёных с удовлетворением устремлены на бывшего дровосека, ни на минуту не теряющего среди всевозможных затруднений и ужасов войны свой здравый смысл, свою простоту, неподкупную честность, непоколебимую решимость и твёрдость. Все смотрят на него и спрашивают: «Неужели этот бывший дровосек спасёт своё судно и приведёт его к пристани?..»
