— Подержи-ка мой портфель, — скомандовала Элиза и стала карабкаться на ограду.
Но Розальбе не нравилось просто так стоять, и она полезла вслед за Элизой. Совесть их не мучила — это же не воровство, потом новые вырастут, — и они собрали кучу цветов, опустошив несколько клумб. Они чувствовали себя героями, как Сандокан и Янез, которые продирались сквозь Черные джунгли, чтобы застичь врасплох коварных тугов.
Потом, испугавшись хлопнувшего окна, они стремительно вскарабкались на ограду, перелезли обратно и понеслись к дому.
Только когда они скрылись в подъезде, Элиза остановилась, чтобы разделить цветы на два букета. Большой — отдать бабушке, чтобы она отнесла его на кладбище, и маленький — поставить в вазочку перед фотографией умершей девочки.
Но когда после обеда подруги прокрались в комнату дяди Леопольдо, который уже ушел в клинику, они обнаружили, что фотографии больше нет. Она исчезла!
— Может быть, дядя понял, что я вчера плакала из-за фотографии этой девочки, и куда-то ее спрятал, — сказала Элиза.
Они обшарили всю комнату, но так и не нашли ее. Розальба была разочарована.
— И что мы теперь будем делать с этими цветами?
— О! Идея! Давай подарим их Ундине, она была так добра со мной! Тогда ты тоже сможешь увидеть ее вблизи и даже поговорить с ней.
Ундина так обрадовалась цветам, да и самим девочкам тоже, что, когда они уже обсудили таинственное исчезновение фотографии (эта новость Ундине тоже почему-то очень понравилась), Розальба набралась храбрости и сказала, что хочет нарисовать ее портрет маслом.
— Только вот по памяти рисовать сложно. Может, вы мне попозируете? Я сама буду к вам приходить. Например, во время ваших занятий с Приской, я не буду мешать…
— Дождемся лучше лета, — сказала Ундина, — сейчас вам надо готовиться к экзаменам. И я к тому времени тоже улажу кое-какие дела.
Похоже, эти «кое-какие» дела были очень приятными, по крайней мере, когда Ундина их упомянула, глаза у нее засверкали.
В школе синьора Сфорца диктовала все новые и новые билеты, и «прыгуньи» заучивали их наизусть. Кролики были практически предоставлены самим себе. Аделаиде довела до совершенства искусство сливаться с толпой и не привлекать к себе внимание. Она стала такой смирной и тихой, такой незаметной на своей отдаленной парте что если бы не ежедневная церемония приема рыбьего жира, все бы и вовсе забыли о ее существовании.
Теперь наказание грозило только Сорванцам и Подлизам. Когда их вызывали, а они не могли без запинки рассказать нужный билет, учительница делала страшные глаза и начинала размахивать линейкой и даже наносить ею удары. Но только по парте — она внимательно следила за тем, чтобы линейка не попала по пальцам, а приземлилась на сантиметр дальше. Правда, они все равно боялись: «А вдруг промажет?»
Звева, которая обычно молчала как рыба, не сносила даже этого символического жеста. Вместо того чтобы класть ладони с растопыренными пальцами на парту, она с вызовом смотрела учительнице в глаза, скрестив руки на груди. И синьора Сфорца всегда первой отводила взгляд.
Глава шестая,
в которой учительница снова замечает Аделаиде
20 апреля, к великому удивлению всего 4 «Г», Аделаиде, зайдя в класс, вместо того чтобы потихоньку пробраться на свою парту, остановилась на пороге, открыла свой потертый портфель и извлекла оттуда завернутый в газету объемистый сверток. Она развернула бумагу и под любопытными взглядами одноклассниц достала букет желтых и красных тюльпанов. Скромный такой букет, без целлофана и оберточной бумаги и даже без бечевки, чтобы букет не разваливался.
Аделаиде встряхнула их, подправила букет и торжественно возложила их на учительский стол, произнеся ритуальную фразу:
— Это вам, синьора.
Но учительница, которая следила за ней с непроницаемым лицом, вместо того чтобы сказать, как обычно: «Спасибо. Как это мило!», покосилась на цветы и злобно спросила:
— Где ты это взяла?
— В саду, — пробормотала Аделаиде, которая не ожидала такой реакции.
— В каком еще саду? Только не рассказывай мне, что у тебя есть сад, Рапунцель!
Аделаиде ничего не ответила. Всем известно, что возле Старого рынка садов нет.
— Так где ты их взяла? — наседала учительница.
Молчание.
— Может, ты их купила у цветочника?
— Да! У цветочника! — схватилась за соломинку Аделаиде.
— И откуда же ты, интересно, взяла деньги? Может, у тебя их так много, что девать некуда? Кого ты пытаешься обмануть, гадкая оборванка?
Аделаиде, опустив голову, кусала нижнюю губу.
— Ты не купила их, лгунья! На них нет ни ленты, ни этикетки… Они даже в целлофан не завернуты…
Аделаиде все так же стояла, молча уставившись на свои ботинки. Отрицать очевидное было бесполезно.
— Я сама тебе расскажу, откуда эти цветы, Рапунцель, — сказала синьора Сфорца, свирепея. Она замолчала, удостоверилась, что весь класс ее внимательно слушает, и прогрохотала:
— Ты их украла!
Аделаиде вздрогнула.
— Я их не украла, — сказала она дрожащим голосом.
— Нет, украла. Отпираться бесполезно, оборвана. Ты — воровка. Это ясно как день. Ты лгунья и воровка. А мне в моем классе воровки не нужны!
Голос учительницы становился все выше и резче, а тон все более угрожающим. Кролики, хотя обвинение их не касалось, испуганно дрожали. Сорванцы и даже Подлизы напряженно наблюдали за этой сценой, затаив дыхание.
— Я их не украла. Я их не украла. Это неправда, — упрямо твердила Аделаиде.
— Ах, неправда! Значит, это я лгунья! Еще лучше, Рапунцель. Ты еще и оскорбляешь меня.
— Я не… — пробормотала Аделаиде.
— Ты воровка, признайся лучше! Где ты их украла? В каком саду?
«Такой шум из-за пары тюльпанов!» — думала Розальба, ей так и хотелось встать и крикнуть: «Это я ей подарила!», — но она боялась, что это только навлечет на Аделаиде новые беды: такой свирепый и решительный вид был у учительницы, ну вылитые волк и ягненок из басни Эзопа.
Но Аделаиде упрямо твердила:
— Я их не украла.
— Отлично, — ледяным голосом сказала учительница. — Значит, вызову полицию. Посмотрим, захочешь ли ты сказать правду, когда окажешься в тюрьме.
Угроза подействовала. Аделаиде потеряла над собой контроль.
— Нет, нет! Только не в тюрьму! — заверещала она. Она так и стояла рядом с учительским столом, плечи тряслись от рыданий, из носа текло, руки дрожали.
— Даже с собакой… Даже с собакой так не обращаются! — прошептала Приска, вцепившись в Элизину руку и вонзая ей ногти в ладонь. — Я этого не выдержу. Послушай мое сердце!
БУМ-БУМ-БУМ-БУМ!
— Хочешь, я скажу, что ты плохо себя чувствуешь, и провожу тебя в туалет? — предложила Элиза.
— Нет. Я хочу посмотреть, как далеко она зайдет. Но она мне за это заплатит! Не знаю когда, не знаю как. Но она мне за это заплатит, клянусь.
— Гудзон, спрашиваю тебя в последний раз, — медленно произнесла учительница спокойным жутким голосом. — Где ты украла эти цветы?
— Я их не украла! — выкрикнула Аделаиде и сквозь слезы, запинаясь и дрожа, рассказала наконец-то правду.
Она уже много дней мечтала принести учительнице цветы, как все остальные одноклассницы. Но у нее и вправду нет ни сада, ни денег на цветочника. И вот утром, проходя мимо богатого дома, она увидела, как горничная выбрасывает мусор. Среди мусора был большой букет еще не совсем увядших тюльпанов. Она подождала, когда девушка уйдет обратно в дом, опрокинула мусорное ведро и отобрала самые свежие тюльпаны, у которых все лепестки были на месте. Некоторые даже еще не раскрылись! Она сполоснула их под колонкой, чтобы смыть с них грязь и освежить, и вытерла старой газетой, в которую обычно заворачивала ложку.
— Так вот откуда этот отвратительный запах рыбы! — сказала учительница. — Это все?
— Да, — ответила Аделаиде и еще раз добавила: — Я их не украла. Они были ничейные.
Учительница молча смотрела на нее, почти с минуту, будто размышляя. Аделаиде воспользовалась этим, чтобы вытереть лицо грязным платком.
Остальные девочки, считая, что драме конец, начали отвлекаться, завозились за партами. У кого-то из Кроликов вырвался нервный смешок. Две-три Подлизы стали шепотом переговариваться. Можно было отчетливо различить голос Эмилии Дамиани, которая сказала:
— На самом деле это все очень трогательно…
— ТИ-И-ИХО! — заорала красная как пион учительница, выскочив из-за стола, как чертик из табакерки. Она метнула убийственный взгляд на Эмилию, потом ее ярость обрушилась на бедную Аделаиде. — И ты, негодяйка, осмелилась, ты имела наглость подарить мне цветы из помойки! Мне, твоей учительнице! Вот, значит, как ты ко мне относишься! Ты осмелилась положить мусор на мой стол, наплевав на всякую гигиену… Ах, да! Ты же не знаешь, что такое гигиена… И ты еще сказала, что эти отбросы — подарок мне. Ты меня оскорбила. Такое оскорбление я не могу терпеть! Даже не знаю, как тебя за это наказать.
