— А который папа помогает тебе: тутошний или дальневосточный? Ах, ежели бы у мены было два батьки!
Она обвела всех взглядом своих небесно-голубых глаз, ожидая смеха. Никто не засмеялся. Дуся смутилась.
У Гали перехватило дыхание; лопата выпала из ее рук.
Она что-то закричала и бросилась бежать.
Но чьи-то руки схватили ее. Она подняла полные слез глаза: с одной стороны — Алексей Кириллович, с другой — Димка Боровой, с деревцем в руке.
— Что тут происходит? — спрашивал Алексей Кириллович.
— А что!.. — досадливо махнул рукой Димка. — Вот эта… царица! — травит ее…
В этот момент Галя вырвалась из их рук и убежала.
Девочки притихли, стояли, как пораженные. Особенно не по себе было Дусе Голоручкиной, которая поняла, что она хватила уж слишком через край… Когда-то, много лет назад, и над ней смеялись на улице… папка ее бросил семью, ушел к другой. Забыла, как было больно!
— Убежала… — говорил Боровой. — И едва ли вернется в школу. Эх, вы… Ты! Личность!
Эльвира стояла, гордо закинув голову.
— Что тебе, собственно говоря, надо? — сказала она своим отдающим медью голосом. — Что ты за защитник нашелся? И кто может поверить тебе? Ты — грубиян, хулиган. Разбил стекло, нарисовал гадкую карикатуру, грубишь всем, запугал тетю Паню. Но тетя Паня не очень-то… Она все рассказала! И чернилами — кто мог, кроме тебя, залить тетрадку Литинской?
— Ах, это ты от тети Пани все узнала? От нее? Сейчас же пойду и все ноги переломаю ее свинтусам… Нет, погоди, — остановил он самого себя, — что ты сказала: я… чернилами? Врешь, уважаемая! Все делал, а этого не делал!
Все посмотрели на Борового. Он говорил мужественно, открыто, и невольно думалось: да, такой человек никогда не сделает гадости!
И тут послышался внятный, четкий голос Веры Сосенковой:
— Погодите… — минуточку. Эльвира! Ведь ты же в классе была одна, когда мальчики кидались чернилами? Я вошла — ты что-то поспешно положила на Галину парту. Ведь это ж… ты!
Эльвира побледнела.
— Боже мой! — Она закрыла лицо руками.
Дусю Голоручкину всю затрясло. Она не спускала глаз с Машковской.
— Ладно, разберем, — сказал Димка. — Слушайте вы, девицы-красавицы, зачем вы ей про папу с мамой? Там — целая драма. Я знаю, я давно знал. И — молчал. Она уже успокаиваться начала. Зачем же вы?.. «Второгодница, второгодница!» Обрадовались? А не знаете, как это больно и… это самое… вообще тяжело? Я — второгодник, я знаю… «Эльвирочка»… Эх, ты завистница! А вы — подпевалы безголосые.
Эльвира обвела всех взглядом, просящим сочувствия, помощи. Но подруги молчали, и это было — почувствовала она — молчание перед наступлением.
— Действительно… Хороши мы, нечего сказать, — проговорил кто-то. — Как стадо…
Алексей Кириллович выступил вперед.
— Дуся говорила, будто Литинская не выполняет поручений, — сказал он. — Это не совсем верно, товарищи. Вчера Галя показала мне вырезки из газет, конспект политинформации — об атомном ледоколе «Ленин», о положении молодежи в ГДР, о борьбе колониальных народов… И попросила прослушать ее… Ребята, хор-рошая информация получилась!.. Вы только представьте, девушка осталась одна — без друзей, без матери…
— Да еще затравленная! — вставил словцо Димка.
— …Но, заглушая все тоскливые думы, — продолжал Алексей Кириллович, — она выполняла ваши поручения. Разве это не говорит о ее чувстве ответственности перед коллективом?
— Говори, безобразница несчастная! — вдруг набросилась Дуся Голоручкина на Эльвиру, — зачем облила чернилами ее тетрадь? Молчишь? Зачем нас против нее подбивала? Дайте я ей до личика доберусь!
— Этого не надо, — остановил ее Алексей Кириллович. — А вот вернуть Галю — надо. Давайте подумаем, как это сделать…
