Собираться начали, как обычно, к девяти и, не дожидаясь, когда придут все, взялись за дело. Расстановкой мебели руководил Костя.
— Вот сюда — тумбочку. Сюда — стол… Здесь — одна скамейка. Стулья лучше поставить у тумбочки, по бокам… А на ней пусть лежат вот горн и барабан…
— А вымпел? — спросил Степка.
Костя задумался. Если бы вместо вымпела у отряда было настоящее знамя, его можно было просто прислонить к стене древком, и его все равно было бы видно. Но отряду знамени не полагалось. А вымпел, если его поставить в угол, будет выглядеть совсем без всякой торжественности.
— Пусть тоже тут стоит, на тумбочке, — решил Костя.
— Можно гвоздиком прибить, — предложил Шурик. — Чтобы не упал.
— Вот еще — гвоздиком! — возразил Степка. — А если в поход? Так и выдергивай гвоздик из стенки?
— Весь вымпел порвать можно, — поддержала начальника штаба Таня.
— Конечно, лучше уж пусть так стоит, просто на тумбочке, — решил Степка.
Дверь приотворилась, и в комнату протиснулся Вовка. Он был чем-то явно расстроен. Степка сразу же это заметил.
— Ты что? Не выспался, что ли?
— Ой, Степа! — простонал Вовка и схватился за щеку. — Не знаю, что будет… Я… Я мамину вазочку разбил.
— Какую вазочку?
— Синяя такая вазочка… На трехногой подставке стояла…
— Ну и что? — удивился он. — Подумаешь, сокровище — вазочка!
Вовка вздохнул.
— Ты не понимаешь. Эту вазочку маме брат подарил. Мой дядя. Он на фронте погиб… Мама ее бережет на память… А я… Торопился сюда, зацепил… Она трах — и на три половинки.
— Кто на три половинки? — весело спросил Женька. — Мама?
— Ну тебя! — отмахнулся Вовка. — Не мама, а вазочка.
— Нечего смеяться, Женька, — сказал Кузя Парамонов. — Это ведь память. Человек на фронте погиб…
— А я что говорю! — тотчас же воскликнул Женька. — Надо починить. Ваза-то стеклянная?
— Фарфоровая, — опять вздохнув, сказал Вовка.
— Я слыхал, фарфор клеить можно, — проговорил Лешка Хворин. — Клей специальный есть.
— А где его достать, клей-то?
— Давайте Пончикову вазочку к Грише отнесем! — предложил Степка. — Может, он сумеет склеить?
— Кто? Гриша?
— Конечно!
— А что! Можно отнести. Все равно ведь она разбитая.
— Я сейчас! — закричал Вовка, бросаясь к двери. — Я сейчас принесу! Пока мамы дома нет! Ой! Может, и правда склеит?
И он с такой прытью выбежал из красного уголка, какой Степка от толстого Пончика совсем не ожидал.
Вовка вернулся минут через десять, бережно неся под мышкой газетный сверток.
— Вот, — сказал он, разворачивая газету. — Видите, как разбилась.
Ребята обступили Вовку и Степку.
— Здорово раскололась, — сказал Лешка Хворин.
— Не починить, пожалуй, — с сомнением проговорил Павлик Куликов.
— Выбросить ее на помойку, и дело с концом, — предложил Женька.
— Самого тебя выбросить! — шмыгнув носом, ответил Вовка. — Ишь, быстрый какой нашелся!
Длинное узкое горлышко вазочки было начисто отбито. Откололась и половина донышка с частью круглого гладкого бока.
— Идем, Вовка, — решительно сказал Степка, заворачивая осколки вазы в газету. — Идем.
Вряд ли в другом каком-нибудь случае Вовка отважился переступить порог Гришиной мастерской. Он до сих пор испытывал перед загадочным мастером какой-то тайный страх. И в мастерскую вслед за Степкой вошел он с некоторой опаской, невольно ступая на цыпочки и настороженно оглядывая стены Гришиной комнатушки.
Мастер встретил ребят радушно. Он объяснил Степке, что утром у него был доктор и разрешил ему вставать. Пончик с любопытством следил за тем, как Степка ловко «разговаривал» с глухонемым при помощи знаков и жестов.
— Вставать ему разрешили, — «перевел» Степка непонятные Вовке знаки. — Сейчас я ему про вазочку скажу.
И, развернув газету, он снова быстро задвигал пальцами, а один раз показал на Вовку, который тотчас же смутился и покраснел.
Гриша взял вазочку, оглядел ее и сделал короткий энергичный жест.
— Починит, — обернувшись к Пончику, сказал Степка.
Мастер достал из-под верстака большую кастрюлю, моток крепкой бечевки, какую-то бутылку с прозрачной жидкостью, тряпку и тюбик, на котором было написано: «Клей БФ-2». В кастрюлю Гриша зачем-то налил воды и поставил ее на электроплитку. Потом он сел за верстак и разложил перед собой кисточку, клей, бечевку и тряпку.
Стоя за спиной мастера, ребята смотрели, как он работает.
Прежде всего Гриша откупорил бутылку, жидкостью из нее смочил тряпку, и в комнатушке распространился сладковатый запах ацетона. Тряпкой мастер старательно протер всю вазочку. Затем тонкой мягкой кисточкой стал наносить на фарфор клей. Клей ложился тонким слоем, гладко и ровно. Потом, приставив на место горлышко и дно вазочки, Гриша быстро и ловко принялся опутывать всю вазочку бечевкой. Сначала — от донышка к горлышку, затем — вокруг вазочки, снова — от донышка к горлышку.
Забулькала, вскипев, вода в кастрюле. И тут, к великому изумлению ребят, Гриша опустил связанную бечевкой вазочку в кипящую воду.
— Она же лопнет! — в страхе вскрикнул Вовка.
Мастер не оглянулся. Он, конечно, не мог слышать испуганного Вовкиного восклицания.
— Да не ори ты! — одернул Пончика Степка. — Не лопнет. Раз он так делает, значит надо.
Мастер с минуту смотрел, как «варится» склеенная вазочка, и обернулся к ребятам.
— Часа через два будет готово, — так «перевел» Степка Вовке Гришины знаки.
— Два часа! — Вовка даже подпрыгнул. — Долго-то как!
— Ничего, крепче будет, — сказал Степка.
— А что же я маме скажу? — пролепетал Вовка. — Придумать что-нибудь надо… — Он задумался, оттопырив нижнюю губу. — Может, сказать, что ее украли? Нет, это не годится. А может, сказать, что я ее Лешке дал — срисовать? Правда? Здорово! Лешка как будто пришел, увидел эту вазочку и ну приставать…
— Знаешь что, Пончик, — посоветовал Степка. — Скажи лучше, как есть. Ну, разбил и разбил. Всякое бывает.
Пончик подумал и вздохнул.
— Ладно. Скажу.
Он пошел к двери. И на пороге, обернувшись, сказал:
— Ты Грише спасибо передай. А как будет «спасибо» по-ихнему?
Степка показал, поднеся кулак сначала ко лбу, потом — к подбородку. Вовка неуклюже повторил этот жест и выскочил из мастерской.
А Степка остался. В каморке был беспорядок, и ему захотелось подмести пол, прибрать на верстаке. Кто же вчера дежурил у Гриши? Женька! Вот неряха! Всыпать бы ему как следует за такое дежурство!
Взяв веник, Степка стал старательно выметать сор из углов. Мастер, вставляя в тиски болванку ключа, следил за ним с затаенной доброй улыбкой. А Степка, сметя мусор на середину комнаты, вдруг спохватился. Сначала, пожалуй, надо было подмести и прибрать за перегородкой.
Заглянув в отделеньице, где стояла койка, Степка увидел, что она застелена и пол чист. Должно быть, сам Гриша подмел. Книжка, которую принесла Таня — сочинения Максима Горького, — лежала тут же, на табурете, аккуратно заложенная на середине бумажным лоскутком. Степка взял ее и раскрыл, чтобы посмотреть, где остановился Гриша.
В это время мастер неслышно ступил за перегородку. Стал рядом, положил руку Степке на плечо. Свободной рукой сделал неторопливый жест.
— Хорошая книга, — понял Степка.
— Хорошая книга, — повторил свой жест Гриша. — И я тоже, как здесь, в книге, сиротой остался. Десять лет мне только было.
Впервые Гриша «заговорил» со Степкой о себе самом и о своей жизни.
— Вот родители мои… — Мастер показал на карточку, висевшую над кроватью.
Степка взглянул на знакомую уже ему фотографию. Мужчина и женщина в старомодной одежде стояли прямо и напряженно, глядя перед собой. Тусклым золотом светились буквы «Август Шор, Франкфурт, Кайзерплац, 4».
— Отец и мать, — продолжал Гриша.
Степка чуть было не ответил, что он видел Гришу ночью на кладбище. Он чуть было не спросил, не их ли могилы мастер ходил проведать. Но тут Гриша снова сделал несколько жестов, и Степка даже закашлялся, поперхнувшись от неожиданности.
— Они умерли, — «сказал» Гриша. — Давно. В Германии.
Всю дорогу, от дома четырнадцать до своего двора, Степка размышлял над этим. Умерли в Германии! А что же Гриша делал на кладбище? Может быть, там у него еще кто-нибудь похоронен? Бабушка или дедушка… Или брат какой-нибудь. А может, сестра… Но все это было малоправдоподобно, и Степка терялся, очутившись перед новой загадкой.
На двери красного уголка висел замок. Все ушли обедать. Да и Степке пора было домой — мать, наверно, тоже ждала его на обед.
Начальник штаба торопливо доедал второе, когда в дверь просунулась круглая голова Вовки Чмокова.
