И Кирка изобразила противным голосом:
— «Кирочка, иди пыль вытирать! Кирочка, иди научу тебя, как правильно мыть посуду! У нас, Кирочка, домработницы нету!» — и снова хихикнула. — Как будто в этом я виновата! На папкины деньги запросто могли бы кого-то нанять…
Мама и Мишка слушали её молча. А она вдруг стала оправдываться:
— Я думала, начнут выяснять, почему я так сделала, чего ради вытряхнула Элькин рюкзак, классуха к нам прибежит… Я ведь не знала, что они меня сразу утащат. Я им говорю: «Мне нельзя из класса!» А им всё равно. Вот Элька всё про тебя и сказала. А потом и этот Михайлов ещё… Мне наши рассказывали, как Борька ему потом врезал! Если бы не классная доска, то летел бы Хича до самого космоса!
И она повернулась к Мишке:
— Ты не волнуйся, Михайлов с нами больше не учится…
— Как — не учится?! — вместе спросили и мама, и Мишка. Только Мишка — с оттенком радости в голосе, а мама обеспокоенно.
— Сегодня его на уроках уже не было, — успокаивающе ответила Кирка. — Я же опоздала на целые полчаса, мне отсюда теперь ездить. А утром из Берёзок маршрутки полные, не влезешь в них. Снимаю пальто в раздевалке, слышу — кто-то идёт. А это классная, а с ней и Михайлов с мамой. Подошли к самой раздевалке, классная говорит: «В общем, вы поняли меня. Лёша не тянет. Он в математике полный нуль». Так и сказала! «Даже, — говорит, — если мы закроем глаза на то, что ребята в классе его не принимают, будем смотреть на одну учёбу… Лицей, мол, это для способных детей…» Тут слышу — ещё кто-то бежит. Каблучки — цоп-цоп-цоп! А это химичка, Мария Андреевна. Он же у неё в любимчиках! И сразу начала: «Ах, зачем сразу уходить из лицея, можно попробовать в гуманитарные класс, вы лучше пойдите к директору…» Тут наша Галина Николаевна как вспылила! «В гуманитарные, — говорит, — тоже принимают по результатам экзаменов, кто же зачислит его вот так в середине года? И вы уверены, — спрашивает, — Мария Андреевна, что он там языки потянет?». И правда, они же там по два языка изучают! — перебила сама себя Кирка. — А некоторые и по три. Как мы математику, так они иностранный язык…
— А что с этим Михайловым? — напомнила мама.
Кирка махнула рукой.
— Да что? Я говорю, не учится теперь с нами больше.
И она деланно опечалилась:
— Кто нас всех станет смешить?
А потом, резко сменив тему, она повернулась к Мишке. Попробовала напустить на себя безразличие.
— Слушай, а ты будешь с нами учиться?
— Чтобы смешить? — машинально сказал Мишка.
Само получилось. Просто она сначала говорила, что теперь всех смешить некому. Он не ждал, что от его слов всем станет неловко. Мама кашлянула и снова сказала Кирке:
— Ты очень поздно гуляешь. Давай мы проводим тебя к тёте…
Кирка отозвалась со злостью:
— Да я вообще здесь не гуляю. Это случайно выскочить удалось, на вокзал. Там игровые салоны, а больше — куда здесь пойдёшь? И тётка не пускает на улицу, говорит: «Какие гулянки у нас, где гулять? Я, говорит, за тебя отвечаю!» Еле выскочила проветриться, и то — потому что к Лёньке, старшему брату, участковый пришёл. Они в кухне бумажки подписывают, а я — скорей пуховик с вешалки, сапоги… В подъезде оделась — и бегом по лестнице вниз! И мобильник выключила, нет уж, думаю, не найдёте меня, буду гулять, сколько сама захочу!
— А какие у них бумажки? — спросила мама.
Кирка пожала плечами:
— А я знаю? Вроде, Лёнька с друзьями прохожих тряс, по мелочи. То ли плеер у одного мальчишки забрали, то ли не знаю, что. Они там все, в кухне, без меня выясняли. Мне даже не разрешили попить. Я вхожу — а они разложили на весь стол свои бумажки. Лёнька стоит, ревёт, а самому уже скоро шестнадцать лет. Дядь Ваня молча сидит, а тётя кудахчет перед участковым: «Ах, мы воспитывали его, ах, это наш мальчик…»
Они шли в троём по тёмным дворам, и Кирке совсем не было странно, что она рассказывает это всё Мишкиной маме. Она только потом удивилась, перед сном, когда вспоминала, что ей было хорошо с ними рядом идти и было всё равно, что Мишкиного отца никто не брал на работу, а мама ходила просить деньги и плакать, а это стыдно, и младшая сестра у Мишки, вроде, ненормальная.
Ничего этого не имело значения, и Кирка думала: «Подольше бы до дома не доходить. Так бы идти с ними и идти».
Наконец, они оказались у кирпичной хрущёвки, ничем не отличавшейся от своих соседок. И у подъезда Кирка поглядела жалобно на Мишкину маму и спросила:
— Тёть Валь, а Миша завтра в лицей придёт?
Точно они с Мишкой не в лицее были, а в детском саду.
Мама помедлив, ответила:
— Он сам решит. Его приглашают в хорошее место. Нам надо взвесить все за и против, чтобы потом не жалеть. Но завтра, я думаю, стоит пойти на уроки, да, Миша?
И ещё один человек думал в это время: «Хоть бы Прокопьев завтра пришёл в лицей». Не спал, ворочался на диване, глядел в темноту, просил сам не зная кого: «Пожалуйста, пусть он придёт».
И назавтра Лёша не пошёл в свою старую школу, куда они с мамой накануне отнесли документы. Он стоял во дворе у лицея, в котором он не учился больше — стоял за деревом, под самыми окнами, высматривал среди бегущих к дверям учеников Прокопьева, чтобы сказать ему: «Извини» и заранее представлял, как тот, не дослушав, двинется на него и как он полетит от тычка в снег. Но это не волновало его, он же обещал Майракпак, что подойдёт к Прокопьеву… Правда, Майракпак никогда не узнает ни об его обещании, ни о том, что он его выполнил. А тогда — для чего он здесь? Он не мог понять, почему это важно для него.
По дорожке к лицейскому крыльцу бежала женщина в чёрной блестящей шубке. Шубка казалась совсем невесомой, и женщина двигалась очень легко, стремительно. Что-то в ней было знакомое, и он в задумчивости шагнул из-за дерева, и тогда она свернула с дорожки в снег и, проваливаясь, подошла к нему. Лёша никогда не видел Марию Андреевну на улице, и теперь в изумлении разглядывал её, а она уже его тормошила:
— Как ты? Ведь ничего? Я узнавала, ты сможешь поступить к нам в лицей на следующий год. В гуманитарный класс! Только тебе надо будет позаниматься. Хочешь, я договорюсь с нашими преподавателями?
Мария Андреевна очень хотела, чтобы он что-то сказал в ответ, но он не знал, что говорить, — молча стоял, и она теперь тоже не находила слов. Может быть, поняла, что сказала глупость — неужто станет его мама нанимать преподавателей из лицея.
— Ты… хорошо, что пришёл попрощаться… — наконец, сказала Мария Андреевна. — Ты заходи обязательно в гости. На вахте скажешь, что ты ко мне, я спущусь, ты понял?
Он кивнул, наконец, и она побежала по снегу к лицейскому крыльцу. А он остался на улице ждать.
Стихи Николая Гумилёва.
Стихи Арсения Несмелого.
