Несметные богатства самоцветов — теперь они изумрудами зовутся — лежали в Хрусталь-горе.
Ишь, она вся изрыта — оттого эту гору еще и Копань-горой зовут.
Прослышали про эти камни царские воеводы и решили не только Хрусталь-горой завладеть, но и всей землей в округе.
Напали воеводы с войском на здешних людей. Многих перебили, многие сами ушли — бежали в горы, в степь.
А как завладели царские воеводы Хрусталь-горой, так тут же дали приказание слугам — рыть гору. Самоцветы искать.
Искали, копались и снова искали изумруды царские слуги, но ни единого камешка не нашли. Будто все самоцветы старые люди с собой унесли или так спрятали, чтоб никто найти не смог.
Побились, поколотились царские слуги, да ни с чем и ушли.
С тех пор заросли мохом, а потом дремучим лесом старые копушки.
Посмотрите, теперь гору хорошо видать. — И Спиридон показал на гору, которая, как на ладони, красовалась за лесом.
— Видите, какая она, Хрусталь-гора. Как красна девица в зеленом сарафане, — продолжал Спиридон.
— Верно. Будто девка на кругу, — сказал Федьша.
— Пошто же мы не заприметили ее? — спросил Крылышко. — Кружились возле, а нам ни к чему.
— Выходит, верно люди говорят, — ответил Спиридон, — от страха и гору не заприметишь. А вы струхнули, вот вам она и ни к чему. Да еще молва такая есть про эту горушку — с хитринкой она. Другой раз ищут, ищут ее, а она, как иголка в сене, пропадет и только.
— Ну, ты уж, дядя Спиридон, зря это говоришь, — прервал его Петьша. — Поди, не маленьки мы, про запуги-то и сами знаем. Ты дело говори.
— Ишь ты какой! — ответил Спиридон. — А какая сказка без присказулек бывает?
Ну, а раз не веришь, так быль будем говорить.
И вот как-то раз один рудознатец наш уральский прошел без малого весь Урал и на Хрусталь-гору наткнулся. Правда, и раньше он слыхал молву про ее клады. Только не доводилось ему в ней копаться. А тут решил он счастья попытать. К тому же сосед ему говорил, что в старых копушках нет-нет и откроется изумруд.
Бился, бился горщик, только все без толку. Хотел уж он бросить все и домой пойти, как вдруг земля в копушке под ногой у него закачалась, как в болоте кочка. Закачалась и провалилась. Вместе с ней и горщик. Как в пустой колодец упал.
Ну кто-кто, а вы-то знаете, какой горщик без кайлы да огневища в горы пойдет? Оттого и не шибко испугался он, не в таких переделках доводилось бывать. Земля-то, а больше того гора не любит шутить, да особенно с трусом.
Огляделся мужик, добыл огонек, зажег фитилек, пошарил кругом и увидел вход вроде как в пещеру. Он — в нее. Пролез сколько-то и в большой гранитной пещере очутился. Пригляделся опять. И видит: лежит посередке пещеры камень гранит, а на нем надпись: «Меня перевернешь, счастье найдешь».
Обрадовался мужик. «Значит, клады под камнем лежат», — подумал горщик и принялся потеть возле камня. Перевернул он гранит, посветил и на медный ларец наткнулся. Поднял горщик ларец, открыл его и ахнул. В ларце, как большой кошачий глаз, изумруд зеленел, а под ним лежал кусок кожи из неплюя, в берестяной жгутик обвязанный. Развязал мужик жгутик. Развернул кожу, а на ней какие-то знаки. Фигурки увидал. Пошарил еще кругом и стал с ларцом наверх подыматься.
Долго пришлось ему попотеть, пока выбрался из ямы. Забросал он ее землей и домой подался.
Дома долго он пытался разобрать на коже фигурки и знаки.
Не раз верным людям показывал эту кожу. И только когда взялись артелью, тогда разобрались. А больше всех распознал, какой знак к чему, Мякина Медведев. Дотошный он — все знал. Вот и прочитал: «Это старые люди уходили. Вишь, кони написаны, — говорил Мякина горщику. — Все уносили. А это царские войска напали. Все прописали. А наказ старых людей такой. Читай: бороться надо, чуешь, против знати и царя надо идти!» — шепотом пояснил Мякина горщику.
Значит, клад Хрусталь-горы к чему призывал? — как в школе учитель спросил Спиридон парнишек.
— Дядя Спиридон, клад? — спросил Петьша и вроде как поперхнулся из-за боязни, что ли.
— А ты не бойся — повтори, как понял мою сказку?
— Бороться надо. Вот как, — бойко ответил Федьша. Недаром он на язык был вострее Петьши.
— Вот и молодец! — сказал Спиридон. — А как бороться за светлую долю да за волю, чтобы мастера да хозяева над нашим братом рабочим не изгалялись, а хозяином стал сам рабочий, — вырастите и узнаете. Жизнь и народ научат вас. Поняли сказку мою? — бодро, с улыбкой спросил Спиридон парнишек.
— Как не понять. Чать, не маленькие мы. Слышим, о чем мужики в цеху-то толкуют, — ответил Петьша. — Только где это она — счастливая доля?
— Тебе сказали: бороться за нее надо, — ответил Федьша.
— Ну вот и все. И до своротка дошли, — сказал Спиридон. — Я на Полевую пойду, а вам в Сысерть. Только уговор, ребята: как туго станет вам, помните про клад Хрусталь-горы; да еще тебе, Петро, особый совет. Тебя Крылышком зовут — так знай: крылья крепнут в полете. Не опускай их перед бедой. Маши ими, маши — вот так, — и Спиридон замахал руками, как птица.
Засмеялись ребята и пошли домой, а Спиридон повернул на Полевский свороток…
Опять побежали дни, один за другим, и понесли они дальше жизнь двух дружков Федьши и Петьши. Помаленьку стали парнишки забывать про встречу со Спиридоном и его сказку про Хрусталь-гору. Только все же нет-нет да и вспомнит Петр слова Спиридона: «Крылья крепнут в полете!» Одним словом, крепко зацепилась Спиридонова сказка за сердце его.
К тому же с Федьшей Крылышко вскоре расстался. Он ушел на рудник к дяде. А время-то шло. Шло, шло да к девятьсот пятому году и подкатилось. Петьше семнадцать в тот год округлилось. Красивый, статный стал — ну ни дать ни взять молодой кедрач по весне. Только бы по вечеркам ходить да девичьи сердца сушить, но не тем его думы были заняты. Не о том сердце ныло.
Как в грозу, засверкали молнии да первый гром прокатился над Уралом, когда до него докатились раскаты революции пятого года.
Стачка за стачкой. Поднимался народ. Вместе с другими пошел и Петр на трудную, но светлую дорогу революционной борьбы. Вступил в боевую дружину. Вместе с другими ремонтировал он оружие. Похищал динамит.
На работе тайно с товарищами отливал гранаты. Одним словом, пошла у Петра с того года жизнь в переплет с теми, кто за революцию шел.
И вот как-то раз, в самые горячие дни подготовки к восстанию в заводе, был назначен первый митинг рабочих.
Собрались за прудом у горы. Пришел туда и Петр. Первым выступил товарищ Андрей из Екатеринбурга.
Поглядел Петр на оратора и не смог удержаться:
— Да ведь это Спиридон! Он! Он!
— Дай, друг, послушать. Не мешай, — кто-то из сидящих на камне парней сказал.
— Чего бормочешь? Дался ему какой-то Спиридон! — ворчал другой сосед-парень.
Но Петр не слушал его. Так весь и подался вперед.
И верно. Был это Спиридон.
Когда кончился митинг и остались одни Кичигин, Девяшин, Собуров Михаил, Иван Феофантов — не ушел и Петр. Подошел к товарищу Андрею.
— Не узнаете, дядя Спиридон, Крылышко Петьшу?
Обрадовался, будто родному, товарищ Андрей Петру.
— Как не узнать, только ты, брат, уж прости, что не Спиридоном зовусь. Нельзя было говорить настоящее-то имя тогда, сам понимаешь. Разболтать могли.
— Да что вы, товарищ Андрей! Неужто не понимаю.
— А помнишь про клады Хрусталь-горы? — спросил Андрей Петра.
— Неужто нет, опять же с умыслом вы нам тогда рассказали.
— А как ты думал? Надо же было вас подбодрить, — ответил Андрей, а потом, немножко подумав, громко спросил стоявших тут же:
— Товарищи! Можно положиться на Петра, доверим ему клады Хрусталь-горы?
За всех ответил Собуров:
— Не подведет. Не раз проверен, к тому же не на задворках стоит. Вперед рвется, на большое дело.
— Доверяем, одним словом, — поддержали Собурова другие.
— Ну тогда пойдем, Петр. Теперь не в шутку увидишь клады Хрусталь-горы. Прямо тебе в руки их отдам.
И они пошли. Когда же товарищ Андрей привел Петра в пещеру, Петр удивился. Одному бы сроду не найти.
В пещере они нашли под камнем вход в подвал, спустились в него и в новой пещере очутились.
От огня, который зажег Андрей в старой лампешке под потолком, капельки воды на граните стен, будто роса утром на траве, засияли. Осторожно раздвинув камни, Андрей достал кованый сундучок. Открыл его каким-то хитроумным ключиком. В сундучке книжки в тоненьких разноцветных корках лежат и на каждой алеет слово: «Ленин».
Тут Петр и догадался, о каком великом кладе вел Андрей речь.
А тот достал еще листовки и вместе с книжечками в руки Петра все передал.
— Береги, Петр, этот драгоценный клад, — говорил Петру товарищ Андрей. — Неси его людям.
И много раз потом Петр тайком к Хрусталь-горе пробирался: выносил листовки, воззвания, а главное, приносил в завод самый великий клад — родное живое ленинское слово…
