— Верно, дочка, и я слышал, — подтвердил кузнец. И задумался…
Беженки подождали еще немного — стрельба не возобновилась, и женщины, попрощавшись, ушли.
…Костя вернулся лишь к вечеру. На тревожные расспросы матери ответил коротко:
— Красулю искал.
Мальчик не стал оправдываться, молча выслушал упреки Алены Максимовны и сестер.
— Хорошенько отругайте его, мама! — суетился возле них Толик. — Еще и хворостиной погрейте, как меня, когда я гусей потерял. Так то гуси были, а не корова.
Отец курил, внимательно смотрел на старшего сына, не произнося ни слова. И только когда все улеглись спать, вызвал Костю во двор, сказал тихо:
— Пошли, посидим на бревнах, поговорим.
— Хорошо, папа. Я и сам понимаю: виноват.
— Ты винить себя не спеши, — прервал сына Николай Романович, усаживаясь поудобнее. Он поплевал на окурок, бросил его на землю и старательно растер каблуком. — Рассказывай все, как было, ничего не скрывай. — В голосе отца были спокойствие и непреклонность.
— Да что рассказывать, папа? — попытался увильнуть от разговора мальчик.
— Не хочешь? Ладно… — Кузнец помолчал. — Тогда отвечай на вопросы. Зачем сегодня раньше времени корову пригнал? Зачем тебе ножовка понадобилась?
Костя молчал.
— Я жду, — уже мягче сказал отец. — Где ты был, когда немцы приезжали?
— Следил за ними с сосны из леса.
— А потом бегал туда, где перестрелка была?
— Какая там перестрелка! — Широкие Костины брови насупились. — Просто один человек пальнул в гадов пару раз из самозарядки. Они пососкакивали с коней, залегли и палили почем зря в лес. Только какой толк в деревья стрелять? А офицера не воскресишь.
Отец достал кисет и свернул новую цигарку. Руки его заметно дрожали. Покурил в молчании, потом вдруг спросил:
— Куда спрятал винтовку?
Костя понял: отец обо всем догадался.
— Под большое вывороченное дерево, в ельнике…
— Сейчас пойдем, отдашь ее мне, — строго приказал отец. — И помни: если еще раз повторится такое…
— Папа! — перебил Костя. — Они же фашисты! Враги! Вон наш дом разграбили… Женщину — плеткой. Беженцев на дорогах расстреливают. Я…
— Ладно! — перебил Николай Романович. — А ножовку зачем брал?
— В старой ольхе дупло расширить, — признался Костя. — Десятизарядка туда не помещалась. Хотелось, чтобы она под руками была.
Кузнец встал с бревна, обнял сына за плечи, сказал:
— И все-таки пойми, Кастусь: война — это не игра. Дорого могли обойтись твои выстрелы. Попался бы им в руки, никого бы нас уже в живых не было…
Костя вздохнул. Хотя отец и простил, но с винтовкой — новенькой десятизарядкой с блестящим вороненым стволом и лакированным из карельской березы-чечетки прикладом — придется расстаться.
Подполье начинает действовать
Рыжий щипал траву у изгороди, обмахивался хвостом, спугивая надоедливых оводов, и косил большим синевато-черным глазом на Костю.
— Покатай на Рыжем! Ну, Кастусек, миленький! — просили наперебой Толик и Валя.
— Не канючьте! Ему отдых нужен. Лучше за травой сходите.
— Я сегодня овса надергал в ноле и дал ему, — похвастался Толик.
— А я клеверку нарвала, и Рыжий все съел, — сказала Валя.
— Вот и молодцы. От имени Рыжего разрешите сказать вам сердечное «и-го-го!». Что по-нашему означает: «Спасибо за еду тую, прошу принести другую!»
— А кататься когда? — не унимались брат и сестра.
«Похоже, не обойтись мне без их помощи, — подумал Костя. — Не бросать же Красулю в бору одну!»
— Лучше помогите мне, — и Костя строго посмотрел на брата и сестру. — Только, чур, чтобы никто в доме не знал! Завтра, когда я после обеда выгоню корову, подмените меня. Будете пасти Красулю, к вечеру я за вами приду. И уж тогда точно покатаетесь на Рыжем!
Хорошо, что Толик и Валя не стали его ни о чем расспрашивать. У Кости, правда, имелось для них наготове немало отговорок. Но сейчас отшучиваться не хотелось — слишком серьезное дело предстояло завтра, и без маленьких помощников пришлось бы Косте туго.
Дело в том, что мальчик встретил в лесу своего случайного знакомого лейтенанта Уколова. Теперь лейтенант возглавлял небольшой отряд, который состоял из красноармейцев, оказавшихся во вражеском тылу. Действовал отряд в лесах, на дорогах, соединяющих окрестности деревни. Но местность лейтенант Уколов и его боевые товарищи не знали. Отряду нужен был разведчик, житель здешних мест. Им и стал Костя. Держалось это в тайне от всех. Таков был приказ лейтенанта.
Завтра мальчику предстояло вывести отряд Уколова на дорогу, которая соединяла Рысевщину с соседним районом.
У отца были гости: директор школы, врач Ольга Васильевна, Лещанин, дядя Макар и Антонина Михайловна Соколова, или тетя Тоня, которая теперь жила у Будников вместе с сыном Валериком. Костя хорошо знал всех, кроме дяди Макара. Говорили, появился он в Телякове в первые дни войны. Часто заглядывал дядя Макар к отцу. В такие часы не было слышно в кузнице стука молота о наковальню. Мужчины тихо разговаривали.
Обычно, когда в их доме собирались эти люди, отец говорил Косте: «Иди, сынок, погуляй по двору. Если кто чужой будет идти, предупредишь». Костя догадывался, какое общее дело объединяло гостей кузнеца. «Эх, папа, папа, — думал он в такие минуты, — и чего вы таитесь от меня? Военные люди доверяют, а вы — нет», и утешал себя: «Хотя, если бы не доверяли, то не просили бы покараулить…»
Костя подошел к хате, уселся на завалинке под окном.
Высоко в небе плыли редкие облака. Замерла, застыла в полуденном зное высокая береза у дороги. Завод, непривычно молчаливый, тоже застыл, будто затаился. Одни неутомимые ласточки черными зигзагами чертили синеву.
До Костиного слуха донесся низкий голос дяди Макара:
— …Первое. Приказ немцев об уборке колхозного урожая надо выполнить. Но по-своему. Фашисты хотят вывезти хлеб в Германию. Поэтому задача будет такая: часть урожая пусть колхозники в свои хлева свозят, а остатки — в колхозный амбар. Тогда с ним и порешим. Второе. Считаю, что с бойцами группы Уколова, которые действуют на шоссе Минск — Слуцк и базируются где-то в наших лесах, должна быть налажена связь.
— Они очень осторожны и не каждому доверяются, — послышался голос Лещанина.
— И правильно делают, — ответил дядя Макар. — Однако видели же с ними местного подростка лет четырнадцати! Значит, держат связь с населением. Вероятно, это кто-то из твоих учеников, директор?
— Очень может быть, — засмеялись в ответ. — Есть отчаянные мальчишки.
— Уколовцев узденская жандармерия ищет. Дали они жару немцам возле Долгинова.
«То ли еще будет! — подумал Костя. — Завтра я покажу лейтенанту лесные тропки до Валерьян».
— Связь с красноармейской группой, действующей в лесах, — задача важная, но не главная, — вступила в разговор Антонина Михайловна. — Нам необходимо связаться с товарищами в Минске. Там наверняка создано сильное партийное подполье. Прошу в Минск послать меня. Там много знакомых. Есть надежные адреса. А со мной отправится… Ну, хотя бы Маня, Мария Будник.
— Почему именно она? — удивился дядя Макар.
— Потому, товарищ Бэнок, что это не так бросится в глаза: две женщины идут в город менять продукты на одежду.
«Дядя Макар разве Бэнок? У него же другая фамилия… — удивился Костя. — Ой, что же это я! — спохватился он. — Меня охранять попросили, а я уселся и подслушиваю».
Он поднялся с завалинки и отошел к кустам у забора.
Костя сидел на крыльце и перочинным ножом вырезал из сосновой коры лодку для Линочки и Валерика.
Неделю назад матери малышей ушли в Минск и не возвращались. Костя жалел детишек и занимался с ними теперь больше обычного. То им деда-лесовика из еловых шишек смастерит, то качели на березе приладит. И на Рыжем ребят катал, баловал их ежевикой, собранной в лесу.
В ожидании дочери Алена Максимовна совсем извелась, а Николай Романович стал еще более молчаливым, непрерывно курил свой самосад.
Маня и Антонина Михайловна вернулись на исходе десятого дня. Весь вечер горела коптилка в хате кузнеца: Маня рассказывала о том, что видела в Минске. Она сидела у окна, занавешенного старым одеяльцем, и говорила, говорила:
— Город не узнать: все сожжено, разгромлено. Всюду немцы — пешие, на мотоциклах. На перекрестках танки. На площади Свободы пятеро повешенных. Почернели уже, а их не снимают. На груди у каждого фанерка, написано: «Помогал партизанам». Страшно!.. Нас, когда туда шли, раз шесть останавливали. Аусвайс требовали, на русские паспорта и не смотрят. Пришлось откупаться то яйцами, то салом, — сестра перевела дух. — Тоня меня на Грушевскую отвела к родственникам, а сама куда-то на Товарную отправилась, к знакомым железнодорожникам. Насмотрелись мы ужасов!
