Он сел. Железобетонный дядечка.
Слово взяла Анна Леонтьевна.
— Я думаю, в основном все это недоразумение какое-то… — Она говорила осторожно, почти вкрадчиво. — Конечно, я не отрицаю, что Вадим Цыбульник провинился, нарушил школьную дисциплину. И мы примем надлежащие меры. Но стоит ли, э-э… Стоит ли преувеличивать, раздувать инцидент?..
— Вот именно, — поддакнула мать Вадима.
— Мы все понимаем, что деньги отбирать Цыбульник не станет. В нашей школе грабителей нет…
Чувствовалось, что Анне Леонтьевне до смерти хочется как можно скорей прекратить это дело.
— Да как же так?! — заволновалась молодая родительница в цветастом шелковом платке.
Она сидела на последней парте вместе со своим сынишкой-второклассником.
— Как же так? Мой Колька вон что говорит… То-то, замечаю, приходит бледненький, стакан чаю, значит, не выпьет, деньги-то отнимают! Я думала, в школу ребенок идет, значит, в безопасности, а оказывается, вот что! Не-е, прощать мы не будем!
— Позвольте, позвольте, что значит — прощать? — заерзал тюбик.
— В шею гнать надо! Из школы исключать, — зашумели родители. — Это что же творится!
— Пускай вот Коля все нам расскажет. Расскажи, как было дело, Коля! — распорядилась Нина Харитоновна.
Поднялся Коля, худосочный, зеленый пацан.
— Ну, мы шли в буфет, а Цыбульник догнал нас и говорит… Это, говорит… Деньги чтобы ему отдавать…
— Рэкет, — ляпнул Андрюшка Горяев, — бизнес по-американски. Ну и ну!
— Горяев! — Анна Леонтьевна шлепнула ладонью по столу.
Водворилась тишина.
— А потом, — продолжал Коля, — велел идти всем на чердак. И там, это… Командовал.
— Клевета! — возмутился Вадим. — Ну, помаршировали немного, физзарядку сделали, это же не во вред!
Наши дуры девчонки угодливо захихикали. Нравится им Вадим, это ясно. За что? Неужели смазливая рожа так влияет?
— А сам по шее бил! — закричал Коля.
— Он их по шее бил и на коленки ставил. Я сам видел, — раздался из угла солидный детский басок.
И все оглянулись на Мишу Карякина. Он сидел рядом с сестрой.
— Пусть хоть Сидоров скажет. Он видал.
Сидоров смущенно заерзал на своем месте, закрутил головой.
— Так вот в чем дело! — торжествующе изрек родитель Цыбульник. Теперь понятно. Я хорошо знаю своего сына, но совершенно не знаю этого вот Сидорова. Чувствовал, что здесь чья-то рука. Сидоров! Вот где собака зарыта!
— Сидоров, встань, — с досадой произнесла Анна Леонтьевна. — Еще тебя не хватало. Рассказывай!
Сидоров встал, вернее, вытянул из-за парты свое длинное вихлястое тело. Он всегда так — не встает, а будто лениво выползает куда-то вверх. Такая уж у него привычка, вообще-то Сидоров крепкий парень.
— А я ничего не ведал, — невинно протянул Сидоров.
И первый усмехнулся. За ним, конечно, засмеялись и другие.
— Тише! — прикрикнула Нина Харитоновна.
— Он видел, — повторил Мишка. — Когда их на чердак загонял. Тот. Вадим.
— Скажи, Миша, — обратилась к нему Анна Леонтьевна, — скажи, у тебя тоже деньги отнимали? Кто именно отнимал? Сидоров или Цыбульник?
— Посмели бы, — проворчал Мишка.
— Вот как? Так, значит, тебя не тронули?
Мишка засопел.
— Тронули. Только я не дался. Сзади заскочил — и портфелем. Прямо по заду.
Ребята наши снова захохотали.
— Кого?!
— Его. — Мишка кивнул в сторону Цыбульника. — Я ребятам говорил: соберемся и вместе налетим. Побоялись.
— Вот какие порядки в этой школе, — закипятилась мать Вадима. — Теперь понятно, кто здесь главный заводила. Оказывается, Сидоров. Наш сын попал под влияние, он мальчик впечатлительный…
— Да-а, попал в лапы, — подытожил «тюбик». — Этим следует заняться. И если это дело не расследуют на месте, придется мне обратиться в другие инстанции.
Он стал надевать пальто.
— Я думаю, все ясно.
— Мне лично много еще неясно, — мягко заговорила Анна Леонтьевна. — Но на педсовете мы все это обсудим и, конечно, накажем и Сидорова и Цыбульника. Надо еще многое выяснить.
— А он денег не брал, — внезапно пропищал Толик. — И никого не трогал. Он только видел раз, как мы на чердак шли.
— Кто?
— Сидоров. Он потом заметил нас и сказал только: «Куда?»
— «Куда», и все? — язвительно переспросил тюбик.
— Он не трогал!.. Деньги Вадим отбирал!.. — зашумели малыши.
— Тише, тише!
— Повторяю, мы займемся и Сидоровым и Цыбульником, — пообещала Анна Леонтьевна. — А сейчас…
— Я прошу слова! — звонко выкрикнула Тося Хохлова.
Вскочила, быстро оглядела всех нас. Маленькая, даже и непохоже, что восьмиклассница, с круглым, чуть раскосым личиком.
— Это потрясающе! — тонким голосом зачастила Тося. — Сидим здесь, разбираем дело о… Словом, ограбление настоящее! Это ведь все равно, сколько денег отнято — двадцать копеек или больше. Важен сам факт. Цыбульнику нет места в нашем коллективе! Я лично ему и руки не подам. Но я не про него хотела сказать. Я про вас.
Она развела руками, вскинула голову, коричневый большущий бант на затылке затрепетал.
— Ненормальные вы какие, что ли? Сидят, веселятся, цирк, развлечение себе устроили! Посмеиваетесь! Вон Мокина десяток записочек Цыбульнику переслала. Нежное сочувствие… Ну, Мокину мы все знаем, а другие-то? Горяев острит. Вместо того чтобы возмутиться, он острит! А сознание где? Смотреть на вас противно!
Все это она выпалила разом, без остановок. Перевела дух, села.
— Кипятиться тоже не следует, — назидательно произнесла Анна Леонтьевна. — Случай этот, как я уже сказала, мы разберем на педсовете. И надеюсь, вынесем достойное порицание обоим приятелям.
Все слегка зашумели, засмеялись, потому что приятелем Цыбульнику Саша Сидоров никогда не был. Вадим просто не замечал его.
— Порицание! Гнать надо, исключать обоих, — зашумели родители. — Это что же такое, на работе беспокоишься, что там с ребенком… Деньги отнимают!
— Я прошу слова!
Поднялась Карякина. Заговорила неловко, угрюмо. Я понимал — это она от стеснения. Она и у доски так отвечает.
— Тут все про деньги говорили. Деньги, деньги. Двадцать копеек, деньги, подумаешь… А главное забыли. Главное-то — это что Цыбульник их на чердак загоняет. Ребят маленьких.
Она помолчала.
— Ведь что он проделывал? В ряд ставил. На четвереньках ползать заставлял. Оплеухи, подзатыльники… И ему нравилось! Нравилось, значит, смотреть, как ребята терпят, а молчат… Власть, вот что. Власть ему нравилась. Как это называется?.. — Карякина исподлобья оглядела всех нас. Я заметил, как Витька Дельфин, сосед мой, пригнулся, расстегнул портфель, начал суетливо рыться в нем. — Фашизм, вот как, — продолжала Карякина. — А что этот гад Цыбульник пятачки отбирал — это не удивительно. Он такой.
Лида села. Все молчали. Неудобно как-то получилось. Крайность. А может, все-таки она права?
Все посмотрели на Вадима. Он сидел, небрежно откинувшись на своем месте. Пожал плечами, улыбнулся снисходительно.
— Ну, ты, Карякина, и скажешь, — вякнула было Лизочка Мокина.
А Вадим снова пожал плечами и проронил:
— Так это же Карякина. Не стоит затягивать собрание, домой пора. Ужинать.
Мокина и ее подружки засмеялись заливисто. Но остальные молчали.
Вдруг Карякина встала, ни слова не говоря, направилась к Вадиму. Деревянными какими-то шагами направилась. Взяла с учительского стола дубовую, выточенную в школьной мастерской указку. В полной тишине подошла к Вадиму и изо всей силы трахнула его этой указкой по голове.
— Так тебе будет понятнее, — сквозь зубы пробормотала Лидка.
Бросила указку и тут же направилась к двери. Следом побежал и Мишка, согнувшись под тяжестью двух портфелей — своего и сестры. Синий сатиновый мешок с кедами мотался, путался под ногами.
— Карякина, вернись! — крикнула Нина Харитоновна.
— Неслыханно! — Анна Леонтьевна даже руками всплеснула.
Поднялся шум. Цыбульники хлопотали около своего детища. Кажется, он довольно легко отделался — на лбу всего-навсего выскочила багровая шишка. Лидка, она ведь слабосильная…
Подошла и Анна Леонтьевна, все пыталась что-то объяснить. Но Цыбульники не слушали.
— Травма! — громко объявила мамаша. — Гляди, Павел, какая травма! Что я тебе говорила? Давно надо было перевести сына отсюда. Теперь сам видишь.
— Да! Вижу! — гремел Цыбульник-старший. — Я это так не оставлю!
Теперь-то, конечно, он был на коне. Дура все-таки Лидка. Она ведь такой козырь им дала; можно сказать, своими руками спасла Вадима от наказания. Сделала его жертвой, а мы все разом превратились в обвиняемых. Весь наш класс с руководителем вместе…
Так я и сказал Витьке, когда мы с ним возвращались домой. Дельфин призадумался, покрутил носом, но все-таки со мной не согласился. Он сказал, что разные бывают ситуации и что Карякина в данном случае права.
