Я ткнула маму в бок. Она ткнула меня. Класс. У неё последний шанс! Но и им она не желает воспользоваться. Предпочитает тонуть в гордом одиночестве. Не мама, а Ди Каприо из «Титаника».
– Да, – сказала девушка с косами, – это было неплохо. На выступлении Кузнецовой никто, конечно, в обморок от восторга не падал, но вроде дети слушали.
– Да в обморок никто никогда не падает, слава богу, – пробурчала тётенька в очках, – ещё не хватало «Скорую помощь» заставлять там дежурить, у меня и без того хлопот полон рот. Вы сможете театрализовать свои сказки?
Это вопрос к маме.
– Нет, – отвечает моя мамуля громко и чётко, – у меня голос не тот. И от волнения он пропадает. И вообще говорить на публику я не смогу.
– А вы сможете? – спросил парень, глядя на меня в упор.
– Я? – растерялась я.
– Ага!
И что же мне было отвечать? Я ведь говорила! Предупреждала! У меня такой характер: всегда отвечаю на вызов. Поэтому я не ответила ничего другого, кроме:
– Да. Я смогу.
– Прекрасно, – сказала тётенька в очках и склонилась над блокнотом в чёрном кожаном переплёте, – записываю вас в программу. Дань, тоже внеси сразу.
Парень кивнул и снова уткнулся в ноут.
– Гениально! – сказала толстушка-соседка. – А Андерсен и правда запарил. Отличный автор, философия, глубина. Но – запарил.
Она махнула рукой, и шампиньон наконец-то упал с куска пиццы. Плюмс – на юбку, шмяк – на пол. На юбке осталось жирное пятно.
Я не ощутила никакого злорадства. Я сидела, оглушенная новостью.
Я, человек закрытый, интраверт, человек, которого не интересует толпа, а увлекает только саморазвитие, далёкий от тщеславия, человек, у которого расписана каждая секунда свободного времени, буду показывать спектакль?! Кукольный? Детям?! В каком-то проходном зале! Они будут проходить мимо, есть мороженое (или что они там едят на книжных фестивалях? Сэндвичи в виде книжек? Шоколадных Гарри Поттеров?) и не слушать меня, а я буду пыжиться и писклявым голосом говорить за маминых мышей, которые только и делают, что дают друг другу по головам и обзываются?
Мне надо будет пищать?! Но я уже год как учу говорить себя только ровным голосом!
Я пыталась уложить все эти факты в голове и даже не заметила, как закончилась встреча. Все встали, начали прощаться, а я всё сидела. Внутри меня бушевал тайфун.
Я не шут гороховый! А мышей маминых я вообще презираю! Как вообще получилось, что я согласилась? Кто виноват? Этот ушастый «классный» парень? Да с какого я перепугу решила, что он классный? Какая молния ударила мне в голову?
А вон и он, лёгок на помине. Поднялся, потянулся. Глянул в чашку, допил остатки кофе. Поставил чашку с лёгким стуком на стол, задвинул стул, сунул ноут под мышку и прямиком ко мне. Инстинктивно я прижала руки к щекам, чтобы загородить их от него. Но потом всё же отпустила. Хочет смеяться надо мной – пожалуйста! Вот они, мои щёки, жёлтенькие, как лимончики. Хохочи, приятель! Он действительно улыбнулся и спросил:
– Ну как вы, довольны?
У него был такой издевательский тон, что я протянула руку к столу, чтобы взять вилку моей соседки-толстушки и… Эх, жаль, унесла вилку официантка, которая пришла собирать посуду.
– Очень довольна, – мрачно сказала я, вложив в свой ответ все эмоции по поводу его «помощи».
Да, я могла отказаться. Сказать, что ни я, ни мама не готовы изображать из себя шутов или мышей, чтобы повеселить деток на фестивале. Но тогда бы выходило, что мы зря притащились на эту встречу, а хоть какой-то результат – лучше, чем ноль. И ещё… я – не мама. С поражениями не мирюсь.
– Слушайте, – замялся он, – а вы… телефон свой не оставите?
Ах вот оно что! Наш герой сделал доброе дело и алчет награды! Что ж, сейчас он её получит.
– Зачем вам мой телефон? – спросила я, хлопая глазами и изображая полную дурёху. – Разве вы организатор?
– Нет, но я подумал, может, приглашу тебя на чашку кофе, чтобы обсудить…
– Извините, – отчеканила я, – во-первых, мы не переходили на «ты». Во-вторых, моё расписание настолько плотное, что я вряд ли втисну туда ваше любезное предложение. Всего хорошего!
Вежливо улыбнулась, схватила маму за рукав и потащила к выходу.
– Как всё прошло? – спросила бабушка, встречая нас в прихожей.
Я кивнула, мол, всё нормально. Пока мы шли домой, я усмирила тайфун внутри и немного успокоилась.
Проблема с выступлением висела надо мной, но, к счастью, её надо было решать не сейчас.
Я открыла сумку, чтобы убрать в неё ключи. Из сумки запахло кофе. Похоже, мы притащили запах с собой. Я поморщилась. Я не люблю кофе, а ещё не люблю посторонние запахи. Так что посторонний запах кофе для меня – двойная неприятность.
Мама с бабушкой смеются, что, будь моя воля, я бы поселилась в стерилизаторе, пила дистиллированную воду и спала бы в резиновых перчатках, но я правда люблю, чтобы от одежды пахло только стиральным порошком. Это ведь означает, что она чистая.
– Что-то вы не радостные, – заметила бабушка, переведя взгляд на маму.
Я с удивлением обернулась. Маме-то чего быть не радостной? За неё всё сделают чужими (моими!) руками, правда, непонятно, как.
– Ты с ним была очень резка, – заявила мама.
– С кем? – опешила я. – С этим парнем?
– Да. Ты могла бы ответить ему более вежливо. Всё-таки он нам помог.
– Его никто не просил – это раз. А во-вторых, мне надо было в благодарность выйти за него замуж?
– Ты всё утрируешь! – вскричала мама, которая никогда не утруждалась аутотренингами для сдерживания эмоций. – Зачем – замуж? Неужели нет более вежливой формы отказа? Можно было дать ему от ворот поворот, но другими словами!
– Это твоя работа – думать над другими словами и формами, ты у нас – сочинитель, – огрызнулась я, снимая пальто и принюхиваясь.
От пальто тоже пахло кофе. Странно, оно ведь висело в гардеробе. Может, вредина-гардеробщик отомстил мне за то, что я не пустила с ним маму, и обрызгал моё пальто кофейным освежителем воздуха?
– Нас зовут замуж? – переспросила бабушка.
– Вас обеих – точно не позовут, таких вредных и упрямых! – выпалила мама и скрылась в кухне.
– А ведь я собираюсь ей помогать с выступлением, – пробормотала я тихо.
– С каким выступлением? Пойдём ко мне – расскажешь?
– Сейчас, – пообещала я и выскочила на балкон, чтобы на плечиках развесить и проветрить своё пальто.
Заодно вытащила из кармана остатки резинового мячика. Надо будет выкинуть. Но мусорное ведро на кухне, а там мама. А её я сейчас хочу видеть гораздо меньше бабушки, которая обладает способностью успокаивать меня не хуже резинового мячика.
– Ого, – протянула бабуля, когда узнала, что я должна буду на фестивале показать какой-то «парад-карнавал» маминых мышей, – и как ты собираешься справляться?
– Не знаю, – буркнула я, – пока ни одной идеи.
Но я ощущала, как моё недовольство испаряется…
Так всегда бывало, когда я попадала в бабушкину комнату, устраивалась в кресле, покрытом лоскутным одеялом. Памятное одеяло, между прочим. Бабушка попросила всех своих друзей дать ей по лоскуту определённого размера и сшила из них такое вот покрывало, каждый фрагмент которого напоминает ей о друзьях, хотя многих из них уже нет в живых.
«Многих», – повторила я про себя и дёрнула плечами, чтобы отогнать грустное воспоминание, не позволить ему проникнуть в мою душу.
Комод у бабушки был заставлен коробочками и шкатулками разного размера. В них хранились стеклянные шарики, бижутерия, просроченные лотерейные билеты, старые открытки с видами городов и заколки, которые бабушка носила в молодости. В детстве я обожала открывать эти шкатулки и разглядывать «сокровища».
Сейчас я протянула руку к одной из них. В ней бабушка хранила наши с ней любимые конфеты, которые делала сама. У неё есть проблемы с уровнем сахара в крови, и сладкое ей не особо разрешается, но вот эти конфеты можно. Бабушка режет мелко апельсиновую цедру и заливает её растопленным горьким шоколадом. Получаются неровные, но вкусные конфеты. Я люблю сладкое, но всё «полезное» сладкое, то, что диабетики едят – противное. А тут – и вкус отличный, а главное – фигура не портится, все знают, что горький шоколад можно даже на диете есть.
Единственное, что мне не нравилось у бабушки в комнате, так это коллекция париков. Пять париков с волосами разной длины и цвета хранились за шкафом в специальном чемоданчике, каждый обмотанный бязью, чтобы не электризовался, и уложенный в свой пакетик. С того места, где я сидела, чемоданчик не было видно, но я знала, что он там, и это меня расстраивало.
Они напоминали мне о той истории.
– Ну, мышей я тебе свяжу, – сказала бабушка, – или сделаю из папье-маше, а вот всё остальное… Мимика, речь, интонации героев… Да и выступать ты у нас вроде не мастер.
Я надкусила конфетку и закивала. Бабушка понимала меня.
– Но я тобой горжусь, – продолжила она, – и очень благодарна за то, что ты помогаешь маме. А что у нас там с замужем?
