А потом – недели три назад – у нас дома произошел жуткий скандал.
Это было в субботу. Ильза сказала, что идет в театр вместе со своим классом. Почти все идут. Вернется домой в десять.
Мама предложила заехать за ней в театр на машине, но Ильза сказала, что это совершенно лишнее: отец Эви возьмет ее с собой и довезет до дома.
Ильза не пришла ни в десять, ни в пол-одиннадцатого, ни в одиннадцать. В половине двенадцатого ее все еще не было дома.
Мама позвонила родителям Эви. Они уже спали и были не слишком любезны. Мать Эви ответила, что ей абсолютно ничего не известно о посещении театра, а Эви давным-давно спит.
Мама извинилась и сказала, что все это, как видно, недоразумение. Потом мама и Курт долго сидели в гостиной. Они почти не разговаривали. Каждые десять минут они сообщали друг другу который час. Несколько раз Курт сказал:
– Да, это в самом деле никуда не годится! Так продолжаться не может!
– Этого просто нельзя допускать. – сказала мама. – Потом будет поздно!
Я лежала в кровати. Дверь нашей комнаты и дверь гостиной были чуть приоткрыты, и я слышала каждое слово. Я попробовала не спать. Но потом все-таки уснула. Я проснулась, услышав в гостиной голос Ильзы. Был второй час ночи. Я вылезла из постели и прокралась в переднюю. Ильза, видно, только что вернулась домой.
Она рассказывала, как чудесно было в театре и что отец Эви оказался поразительно милым человеком: он пригласил весь класс после театра в шикарный ресторан.
– Как мило, – сказала мама.
– Удивительно любезно, – сказал Курт.
Потом Ильза стала перечислять, что они ели, что ела Эви, что Герта и что все остальные. Мама и Курт все время говорили: «Ах, вот как?», «Так-так», «Исключительно интересно».
Я еще не совсем проснулась, но все-таки я заметила, что будет очень плохо, если Ильза станет и дальше рассказывать про ресторан, про разные блюда и про отца Эви. Я сделала над собой усилие и вошла босиком в гостиную.
– Эрика, сейчас же иди в постель! – крикнула мама.
Ильза как раз говорила:
– А потом отец Эви хотел нас всех посадить в такси, но найти такси было просто немыслимо!
– Вот беда! – сказала мама.
Но Ильза не заметила насмешки.
Я подумала, что это низко со стороны мамы, и сказала:
– Ильза, мама звонила отцу Эви. Он уже спал.
Мама сердито на меня посмотрела и крикнула:
– Сейчас же убирайся отсюда!
– Эрика, выйди из комнаты! – сказал Курт.
Мама взбесилась из-за того, что я испортила ей всю игру. Она наверняка рисовала себе такую картину: она даст Ильзе рассказать до конца, а потом медленно и с издевкой скажет:
– Но как же так получается, что столь милый и любезный отец Эви давным-давно спит и ничегошеньки обо всем этом не знает?
А теперь она не могла уже так сказать. Потому и глядела на меня с бешенством.
Я вышла из гостиной, но остановилась за дверью. Я хотела все-таки знать, что же будет дальше. Ильза вела себя как ни в чем не бывало. Принцесса кока-колы и высокоскоростных машин для молодых картинно сидела в кожаном кресле и с удивлением спрашивала:
– Как же это так? Отец Эльфи заехал за нами в театр!
Тут Курт вскочил и заорал, что его-то уж она не одурачит!
– Может быть, мне позвонить теперь отцу Эльфи? – спросила мама.
– Пожалуйста! Можешь ему позвонить! – ответила Ильза.
Мама крикнула, что она еще не настолько сошла с ума, чтобы будить в половине второго ночи спящих людей.
– Это ведь была твоя идея, а не моя, – сказала Ильза.
Курт взревел, что Ильзе никто не дал права дерзить его жене. Он так и сказал – «моей жене».
И тут – у меня прямо дух захватило – Ильза откашлялась, а потом заявила:
– Тебя, Курт, это вообще не касается. Я не обязана давать тебе отчет! Если ты женился на моей матери, это еще не значит, что ты можешь надо мною командовать!
Раздался звонкий шлепок. Мама дала Ильзе пощечину. А потом Курт выскочил из гостиной и чуть не сбил меня с ног.
– Курт! – крикнула мама. – Вернись! Она должна перед тобой извиниться!
Но Курт не вернулся. Он вбежал в спальню и хлопнул дверью. Почтмейстер внизу под нами наверняка проснулся, если, конечно, он не проснулся гораздо раньше от нашего крика.
Потом я еще слышала, как мама требовала от Ильзы извинения и грозила ей всеми возможными и невозможными карами, если она сию же минуту не извинится.
Ильза не извинилась. Она вышла в переднюю. Она сказала мне:
– Лучше язык себе откушу!
И заплакала, и сжала кулаки. Крепко-крепко. Я потом видела следы ногтей на ее ладони.
В нашей комнате, когда она раздевалась и уже лежа в постели, она все повторяла:
– Нет, я этого не выдержу. Я этого просто не выдержу!
– А по правде, где ты была? – спросила я. Я задала этот вопрос еще три раза, пока Ильза не перестала наконец повторять одно и то же и не ответила:
– Я была вместе с Амрай в баре. – И потом она еще сказала: – А теперь я хочу спать. Спокойной ночи.
Я лежала в постели. Было темно-темно. Я прислушивалась к дыханию Ильзы. Нет, она не спала. Она дышала неравномерно.
– А что делают в баре? – спросила я. – А разве туда пускают двух девушек? Одних?
Кровать Ильзы заскрипела. Она, наверно, отвернулась к стене.
На следующий день было воскресенье. Я проснулась, потому что Оливер сидел у меня на кровати и тянул к себе подушку.
– Вставай, вставай, вставай, – повторял он.
– Который час? – спросила я.
– «Бей – кто сильней!» уже прошла!
Он хотел сказать, что уже больше десяти, потому что эта воскресная передача кончается по радио в десять. Оливер еще не понимает по часам.
Я села на кровати. Утром я всегда никак не могу проснуться. Сначала я даже не помнила, что было этой ночью. И не думала о том, что сегодня воскресенье. Я глядела в окно и видела, что светит солнце, а рыжая толстуха в доме напротив раскладывает на подоконнике одеяла и подушки. Она всегда это делает по воскресеньям. Я поглядела на Ильзину кровать. Ильза еще спала. Ее ноги выглядывали из-под одеяла. На них был педикюр с желтым, как желток, лаком.
Обычно мама будит нас в воскресенье в половине девятого. Чтобы мы не слишком поздно выбрались на воскресную прогулку.
– Сегодня прогулки не будет? – шепотом спросила я Оливера.
Оливер покачал головой.
– Все еще спят, что ли?
Оливер опять покачал головой.
– Почему не будет прогулки?
Оливер пожал плечами.
– Не знаю. Папа куда-то уехал на машине, совсем рано. Еще темно было.
– А мама?
– Мама очень сердитая.
– Почему? На кого?
Оливер опять пожал плечами.
– Просто вообще, – сказал он.
Я встала и пошла с Оливером на кухню.
На кухне сидела мама. Она сидела за кухонным столом и читала старый номер «Бригитты».
– Можно мне позавтракать?
– Приготовь завтрак сама, – сказала мама, обращаясь к «Бригитте».
Отказ от приготовления завтрака означает у мамы высшую степень раздражения. Раз уж мама не готовит завтрак, значит, она на пределе.
Я достала кастрюлю из шкафа.
– Не хлопай так дверцей! – вскинулась мама.
Я вынула пакет из холодильника и налила молоко в кастрюлю. Две капли попали на стол.
Мама подняла глаза от «Бригитты».
– Почему ты всегда все проливаешь?
Я взяла полотенце и вытерла стол.
– Ты что, с ума сошла? Это же посудное полотенце!
– Ты будешь какао? – спросила я Оливера.
– Я завтракал, – сказал Оливер. – Мама уже готовила мне завтрак. Мне и Татьяне.
– А как ты считаешь! Они еще слишком малы, чтобы готовить себе завтрак! – резко сказала мама, обращаясь ко мне.
Но ведь я ничего и не говорила. Потом мама встала, захлопнула «Бригитту» и намазала мне два бутерброда с маслом и мармеладом. Так много масла, просто есть противно. Но я ничего не сказала.
– Я хочу в лес! – крикнул Оливер. – В лес, в лес, в лес!
– Попридержи язык, – сказала мама. В кухню вошла Татьяна. Она была в ночной рубашке. На животе у нее красовалось огромное пятно от какао.
– Какао бухнулось в постель! – сообщила она. – Плавает в постели!
– Вы мне просто на нервы действуете! – крикнула, мама. И выбежала из кухни, громко хлопнув дверью.
Я осталась на кухне. Я слышала, как мама в передней хлопает дверцами шкафа и бормочет что-то себе под нос. Наверно, она искала чистую простыню для Татьяны. Я хотела заглянуть в «Бригитту», но Оливер и Татьяна не оставляли меня в покое. Татьяна хотела строить, а Оливер боксировать. Тогда я тоже сказала:
– Вы мне просто на нервы действуете! – и, выбежав из кухни, хлопнула дверью.
После обеда вернулся Курт. Он принес маме букет цветов, и мама была растрогана.
Потом Курт попробовал поговорить с Ильзой. Пусть она все-таки скажет, где она была. Она ведь среди людей живет, не среди зверей каких-нибудь. Он, например, многое может понять.
