Хорошо, если бы все были дома!» – думала Зина, поднимаясь по лестнице через две ступеньки. Ей казалось, что она очень давно отсутствовала, так давно, что даже немножко соскучилась.
У двери сидел светло-серый кот Барсик. Он увидел Зину, встал и мяукнул, глядя ей в глаза своими круглыми, прозрачными, как виноградины, глазами.
– А, домой хочешь? – сказала Зина. – Я тоже хочу!
Зина позвонила, дверь открылась, и они вместе с Барсиком вошли в квартиру.
– Ух, целый веник принесла! – закричал открывший двери Антон. – Дай мне листиков!
Из комнаты уже сыпались, как горох, отчётливые, маленькие шажки – бежала Изюмка. По-настоящему Изюмку звали Катей, но мама уверяла, что у Кати чёрные глаза, как изюминки в белой булочке, да так и прозвали её Изюмкой. Изюмка, не замедляя хода, подбежала к Зине и схватилась за её пальто.
– И мне! – ещё громче, чем Антон, закричала она. – И мне листиков!
– Вот налетели на меня! – засмеялась Зина. – Со всеми поделюсь, не кричите только… Антон, а мама дома?
Мама уже стояла в дверях комнаты в своём домашнем полосатом платье с подвёрнутыми рукавами и в синем фартуке, с которым почти не расставалась.
– Долго вы как! – сказала она с упрёком, а добрые серые глаза её светились от улыбки. – Я уж думала, не случилось ли чего… Садись скорее за стол, сейчас соберу поесть.
– У тебя всегда так – обязательно «что-нибудь случилось»! – весело возразила Зина. – А папа дома?
– И папа дома, – отозвался из комнаты отец, – все дома. Как погуляли? Весело?
– Очень весело!
Зина разделась и вошла. Как хорошо – все дома! И даже Барсик дома!
– Мама, я не буду есть, я потерплю до ужина, – сказала она.
– Да ведь проголодалась же!
Зина и правда очень проголодалась, но всё-таки повторила своё:
– Да нет, мама, нет! Я не люблю, когда не со всеми.
В комнате было тепло. Из-под большого жёлтого абажура лампы проливался на стол широкий круг света. Зина взглянула на стол и сразу увидела, кто чем был занят. На одном краю лежат тетради и букварь – Антон делает уроки. Чуть подальше – красный клубок шерсти с начатым вязаньем: мама вязала тёплые носки Изюмке. На другом краю стола – раскрытая книга, общая тетрадь и в ней карандаш: папа готовился к политзанятиям. А Изюмка? Что делала Изюмка? На диване и на полу пёстрые лоскутки и полуодетая кукла – Изюмка одевала куклу.
– Ну хорошо, со всеми так со всеми, – сказала мама и снова уселась за вязанье.
А папа прошёлся раза два по комнате, спросил, как там дела в лесу и поспела ли рябина, и снова уселся за книгу.
Но Антон и Изюмка уже не могли вернуться к своим занятиям. Они растаскивали Зинин букет, ссорились, спорили. Изюмка хотела непременно взять именно то, что брал Антон.
– Эту ветку мне! – говорил Антон.
– Нет, мне!
– Ну, тогда мне шишку!
– Нет, мне шишку!
– Ребята, идите-ка все в ту комнату или в кухню, – сказала мама: – отцу заниматься не даёте.
Зина немедленно собрала свой пёстрый шумящий ворох листвы и веток:
– Ребята, в кухню!
Но отец вдруг захлопнул книгу и сказал:
– Хватит. Голова больше не соображает. Да ведь и воскресенье всё-таки сегодня! Я должен отдохнуть или нет? А?
– Должен! – хором ответили ребята.
И мама поддержала их:
– Конечно, должен!
– Ну, показывай твоё богатство, – потирая свои большие, красивые, с загрубевшими ладонями руки, сказал Зине отец. – Посмотрим!.. Ну-ка, скатерть долой! Высыпай всё это на стол! Давайте сюда клей. Картонки какие есть. Лучинки…
Изюмка, визжа от радости, бросилась за клеем, а потом в кухню за лучинкой. Вот игра сейчас начнётся! Антон тоже побежал и за клеем и за лучинкой, но Изюмка всюду опережала его. Однако и Антон не растерялся: он откуда-то из-за шкафа достал старую папку и хлопнул её на стол.
– Это что такое? Шишка? – начал отец. – Ну-ка, иди сюда, еловая шишка, сейчас ты у нас превратишься… Ребята, в кого?
– В гуся! – громко крикнула Изюмка.
– В человечка! – ещё громче крикнул Антон.
– Ну, пусть в человечка, – сказал отец. – Вот из этого листика – юбка, а из этого цветка – шляпка, а из этих лучинок – ножки… Ножки! А башмаки из чего? Глина есть?
– Нету.
– Тогда несите кусок хлеба.
И снова Антон и Изюмка бросились наперегонки в кухню за хлебом. Отец отщипнул кусок мякиша, смял его и слепил человечку башмаки.
– Ай, какой человечек! – радостно вопила Изюмка. – Ай, мама, смотри-ка – на ножках!
– Я тоже такого сделаю, – заявил Антон. – Дайте мне шишку.
– И я человечка, – решила Изюмка.
– Нет, мы с тобой сделаем собачку, – сказала Зина. – Давай пробку, давай спички…
Вот и начали появляться на столе человечки из шишек и листьев, собачки из пробки, птички из жёлудей, корзиночки из тонких веток… Потом оказалось, что хлеб пропал: Зина не заметила, как съела этот материал. Пришлось принести ещё кусок. Сколько было смеху за столом, сколько говору!
Только мама сидела тихо и поглядывала на них ясными серыми глазами. На её продолговатом, никогда не загорающем лице лежал всегдашний слабый румянец – словно откуда-то издали на щёки её падал отсвет осеннего солнца. Крупный рот её был крепко сжат, но казалось, что мать его нарочно покрепче сжимает, чтобы спрятать улыбку, однако улыбка всё равно то и дело раскрывает её губы. И только на белом лбу её, над светлыми, еле заметными бровями, лежат и не уходят морщинки, маленькие добрые морщинки неустанной материнской заботы.
Зина случайно взглянула на мать – и вдруг вскочила со своего места, подбежала к ней и обняла за шею:
– Ой, мамочка, какая ты красивая!..
Мама засмеялась и шепнула ей в ухо:
– Я не красивая, а счастливая. Потому что я всех вас очень крепко люблю! – И тут же, вздохнув, добавила: – Ах, только бы все были здоровы!
– Вот у нас мама всегда так, – сказала Зина, возвращаясь на своё место: – всегда чего-то боится!
Отец быстро взглянул на маму и пропел:
– Нам не страшен серый волк, серый волк! А?
– Не страшен серый волк! – подхватила Изюмка.
А Антон объявил:
