— Безобразие! — сказал он медленно, пряча часы обратно. — Безобразие!
— Товарищ Ковчегов, мы же… вот честное слово, мы же не из хулиганства! — сказал Тимошка. — Вот мы сейчас все вас на станцию проводим. Верно, ребята?
Инженер медленно застегивал пуговицы на пальто.
— Далеко отсюда до станции? — спросил он, ни на кого не глядя.
— Нет, товарищ Ковчегов, не очень чтоб далеко. Оттуда, где мы с вами повстречались, километров шесть, а отсюда — восемь, ну восемь с гаком.
— Опоздал на поезд! Четверть десятого.
— Так на поезд вы все равно опоздали. Он, небось, часов в семь отходит.
— В десять пять отходит.
Помолчали. Тимошка пробормотал, что если пошибче бежать, то еще, может, поспели бы. Но инженер только засопел в ответ:
— Где дорога на Пичужки?
Мы сказали, что эта дорога ведет в Пичужки.
Ковчегов сунул руки в карманы пальто.
— Бе-зо-бразие! — прогудел он, уставившись очками в землю. — Безобразие! Издевательство над пожилым человеком. — И, повернувшись, он побрел от нас в сторону Пичужек, шаркая ногами по земле.
С минуту мы смотрели ему вслед. У всех были грустные лица. Тимошка то сдвигал на затылок кепку, то натягивал ее на лоб. Оська задумчиво постукивал ногтем большого пальца по зубам. Вдруг он весь напружился, посмотрел на нас, открыл было рот, закрыл его, пригнулся и, словно бегун на короткую дистанцию, помчался за удаляющимся инженером.
Долго мы напрягали глаза и вслух гадали, о чем говорит наш председатель с Ковчеговым. Наконец все увидели, что Оська идет обратно, и идет не один: за ним следует инженер.
Никогда я не видел у Оськи такой веселой физиономии.
— Вот и всё! Я все уладил. Товарищ Ковчегов поедет с нами на плотах и приедет в город раньше, чем с завтрашним поездом.
Все пришли в восторг. Все хвалили председателя. Только одни инженер был угрюм.
— Гм! Что, собственно, за плоты? Сомнительно, знаете ли, чтобы на них быстрей.
Мы хором стали расхваливать плоты и уверяли инженера, что в один миг домчимся на них до города, словно это были не плоты, а скоростные глиссеры. Инженер подумал и пробормотал, что «пожалуй, больше ничего не остается».
Тимошка и Андрей побежали вперед — разводить костер, а мы, окружив товарища Ковчегова, словно свита сказочного принца, повели его на стоянку. Всю дорогу Яшка накручивал ручку своего прожектора, свети им под ноги инженеру.
У костра товарищ Ковчегов очень внимательно осмотрел приготовленную для него постель и только после этого сел на нее. Мы ухаживали за ним изо всех сил: Тимошка налил из котелка в кружку горячего чая, Андрей обтер и положил на газету перед инженером с десяток печеных картофелин, я добавил пару свежих огурцов. Товарищ Ковчегов извлек из кармана сверток, развернул три бутерброда с маслом, один из них взял себе, а два протянул Оське:
— Угощайтесь. Делитесь. Чем могу.
Мы поблагодарили и отказались. Поужинав, товарищ Ковчегов снял шляпу, подстелил под голову кашне и лег спитой к огню.
Мы сидели тихо и некоторое время не могли понять, спит инженер или нет. Он начал было похрапывать и вдруг громко сказал: «Удивительно! Чорт знает что такое!» Похрапел еще немного, повернулся на спину и проворчал: «Формализм!»
Наконец мы поняли, что это он во сне. Оська отполз в сторону и поманил за собою нас.
— Здорово? — прошептал он.
— Здорово!
— Знаете, ребята, что это значит? — сказал Андрюшка, подняв указательный палец. — Это значит, что теперь он наш.
— Ага! Теперь его только сагитировать… Оська, ты завтра с утра валяй агитируй его, а мы будем работать.
Но председатель ответил, что агитировать он будет, когда мы приедем в город и у инженера исправится настроение.
Мы решили не спать и с зарей начать работу. Рассвет приближался. Небо над нами было еще темное, с яркими звездами и Млечным путем, но на востоке оно уже стало светлозеленым, и на этом посветлевшем куске резко выделялись черные ели.
— Опять подгорело! — огорченно пробасил во сне инженер.
Глава X. Путевой дневник Осипа Димина
Часам к девяти (вместо семи, по нашим расчетам) все двадцать бревен были готовы, еще часа полтора мы возились по пояс в воде, увязая ногами в тине, подгоняя тяжелые бревна друг к другу. Связанные веревками плоты получились хлипкими, каждое бревно болталось отдельно от остальных, но мы были довольны.
Мы всем вообще были довольны: и тем, что солнце успело обжечь нам спины, и тем, что от холодной воды кожа наша стала синей и пузыристой, как у общипанных кур, и тем, что все перемазались клейкой смолой и ободрались о многопудовые бревна, которые, стукаясь между собой в воде, всегда готовы были отдавить нам руки. Никому не хотелось спать, может быть от холодной воды, может быть от пахучего лесного воздуха.
Но вот у Гаврилы Игнатьевича (так звали инженера) настроение было неважное. Он встал рано и сразу насупился, узнав, что плоты еще не готовы, что их еще нужно вязать.
Он не спрашивал, зачем нам бревна, и мы ему ничего не говорили. Сняв пальто и шляпу, оставшись в темносером костюме, он то стоял неподвижно, исподлобья следя за нашей работой, то прохаживался по берегу, по-стариковски сгибая ноги и поглаживая рукой поясницу.
Но вот два плота были готовы. Капитаном большего из них мы выбрали Яшу, капитаном меньшего — Тимофея, который утверждал, что имеет большой опыт мореходства, потому что всю весну 1941 года плавал на оторванных воротах в Ершовом пруду.
Он назвал свой плот «Таран», а плот Яшки, на котором должен был плыть командир эскадры Оська, стал называться флагман «Варяг».
Яшка втащил на флагман большой чурбан — сиденье для инженера — и обратился к Гавриле Игнатьевичу:
— Пожалуйста, садитесь!
Инженер подвигал усами, помолчал.
— Не знаю… Пожалуй, мне все-таки лучше поездом. Я предполагал, что это действительно плоты, а это, знаете ли… — И он потрогал ногой крайнее бревно.
Мы принялись убеждать его, что плот очень прочный, что он лишь с виду такой хлипкий и что мы доплывем на нем до города часам к двум-трем дня.
Ковчегов постоял в раздумье и ступил на плот, который так и заходил ходуном. Ворча что-то себе под нос, инженер постелил на чурбан свернутое пальто и уселся на него, держа спину прямо и положив ладони на острые колени.
Все мы, вооруженные шестами, разместились на плотах.
— Давай отвязывай! — скомандовал Яшка.
Я отвязал веревку от куста, к которому был привязан «Варяг».
— Отдать концы! — закричал Тимошка.
Мишка Арбузов проделал то же на «Таране», стоявшем впереди.
— Толкани его на середку! — сказал капитан флагмана.
— Пр-раво руля, бом-брам!.. Пр-раво на борт! — завопил Тимошка.
Мы оттолкнули плоты от берега.
— Пошел помаленьку!
— Машина, полный вперед! Рр-руль под ветер!.. Оськ! Товарищ адмирал! Какой курс держать?
Оська достал компас и справился по нему, в какую сторону течет река.
— Курс норд-норд-ост!
— Есть курс норд-норд-ост! Самый полный вперед!
Мы заработали шестами, подгоняя плывшие по течению плоты. Сначала они плохо слушались нас: то становились к течению боком, то шли кормой вперед, то вдруг утыкались в берег, но скоро мы научились ими управлять. Плоты прибавили скорость, и листья кувшинок, росшие у берегов, ветки деревьев над нашими головами быстро поползли назад.
Сначала мы все, вплоть до адмирала, отталкивались шестами, но потом решили разбиться на смены. Пока одна смена отбывала вахту, свободные члены команды лежали на теплых клейких бревнах, между которыми хлюпала вода, и смотрели на дно мелкой речки, где бесшумно и, казалось, очень быстро проносились мимо темные коряги, вспыхивали и гасли белые половинки ракушек и бросались в стороны от плота едва заметные стайки рыб.
Однако Оська недолго дал нам бездельничать. Он придумывал множество всяких штук, которые мы должны были проделывать, чтобы как следует изучить речку Уклейку и потом опубликовать результаты научных трудов экспедиции в «Пионерской правде».
— Извиняюсь, Гаврила Игнатьевич! Лайте, пожалуйста, на минуту ваши часы, — обратился Оська к инженеру.
— Гм! Собственно, зачем вам часы?
— Скорость течения измерить. И скорость движения плота.
Гаврила Игнатьевич достал часы, но Оське их не дал.
— Часы эти, знаете ли, мне очень дороги. Скажите, когда будет нужно, я замечу время. А в руки… Гм! Не хотел бы.
Я читал, что лаг — это инструмент, который укрепляется на корме судна для определения скорости хода. Но Оська предложил мне самому сделаться лагом особой конструкции. Вернее, даже не лагом, а только одной его деталью.
Он достал катушку с ниткой, надел ее на палочку, чтобы она свободно вертелась, а конец нитки дал мне:
