Рыжий.
— Передумал, — на ходу ответил Лохматый, — домой охота.
— Тогда и я с вами, — сказал Рыжий и бросился следом за Мироновой и Лохматым.
Хлопнула дверь — они ушли.
В комнате остались только сам новорожденный да Шмакова с Поповым.
— Может, зря мы с тобой никому… ничего?.. — тихо спросил Попов у Шмаковой. — А?..
— Ты про что? — насторожился Димка.
Шмакова улыбнулась — она предчувствовала близкую развязку всей этой затянувшейся истории и поняла, что наконец настал ее победный час.
— Мы с Поповым, — радостно пропела Шмакова, — представляешь, Димочка… — хитро скосила глаза на Димку — ей нравилось наблюдать за ним: он то бледнел, то краснел. — Мы тогда с Поповым… — Она засмеялась и многозначительно замолчала, продолжая что-то мурлыкать себе под нос.
— Что вы… с Поповым? — спросил Димка.
Шмакова не торопилась с ответом — ведь ее ответ должен был потрясти Димку, и так хотелось его помучить, чтобы разом отомстить за все. Настроение у нее было прекрасным — кажется, ее план полностью удался: Димка уничтожен, а следовательно, вновь завоеван и покорен. Теперь она из него будет вить веревки, сделает своим верным рабом вместо Попова. А то ей этот верзила порядком надоел — скучный какой-то и зануда.
— Так что же вы с Поповым? — переспросил Димка.
— Мы? — Шмакова засияла. Она не отрывала глаз от Димкиного лица. — Мы под партой сидели. Вот что!
Димка глупо улыбнулся и спросил:
— Когда сидели? — хотя все уже понял.
— Когда ты с Маргаритой так мило беседовал, — рассмеялась Шмакова.
— Под партой? — Димку бросило в жар. — Вы?.. Когда Маргарита?..
— Под партой… Мы… Когда Маргарита! — особенно восторженно пропела Шмакова.
Эта новость раздавила Димку. Острый страх и тоска сжали его бедное сердце — оно у него затрепетало, забилось, как у несчастного мышонка, попавшего в лапы беспощадной кошки. Что ему было делать? Что?! То ли заплакать на манер Вальки и броситься перед Шмаковой и Поповым на колени и просить пощады. То ли сбежать из дому, немедленно уехать куда-нибудь далеко-далеко, чтобы его никто и никогда не увидел из этих людей. И где-нибудь там зажить новой, достойной, храброй жизнью, о которой он всегда мечтал. У него и раньше мелькали подобные мысли. Но каждый раз они тут же обрывались, потому что он понимал, что ничего подобного сделать не сможет.
Димка представил на одно мгновение, что идет каким-то темным переулком в чужом городе. Холодно, пронзительный осенний ветер рвет на нем куртку, в лицо хлещет дождь… У него нет знакомых в этом городе, и никто его не позовет в дом, чтобы обогреть и накормить. Ему нестерпимо жалко стало себя…
— А почему же вы тогда молчали? — пролепетал Димка, как всегда в такие минуты до неузнаваемости меняясь в лице.
— А мы и дальше будем молчать, — ответила Шмакова. — Правда, Попик?
— Будем молчать?.. — Димка жалко улыбнулся, ничего не понимая, хотя уже на что-то надеясь.
— Ребя, надо все рассказать, — мрачно произнес Попов.
Шмакова взяла с тарелки пирожное и приказала Попову:
— Открой рот!
Попов послушно открыл рот.
Шмакова всунула ему в рот пирожное и сказала, отряхивая пальцы от крошек:
— Помолчи и прожуй, а то подавишься… Все так запуталось, что и не разберешь ничего. Если мы теперь откроемся, нас тоже по головке не погладят. Понимаешь, Попик? Так что мы теперь все трое одной веревочкой связаны. Должны крепко друг за дружку держаться. — Она подошла к проигрывателю и поставила пластинку. — Потанцуем, повеселимся в тесном кругу. Надо же догулять! Дни рождения бывают не каждый день. — Она улыбнулась Димке: — Димочка, дай мне мое любимое.
— «Корзиночку»? — заикаясь, спросил Димка, взял пирожное и торопливо отдал Шмаковой.
Попов шумно выдохнул:
— Все! — Он встал. — Ребя! Мочи моей больше нету! — И выбежал из комнаты, громыхая тяжелыми ботинками и натыкаясь по пути на опрокинутые стулья.
— Куда это он? — испугался Димка.
— Не боись. Он у меня верный человек. Видно, решил подышать свежим воздухом. — Шмакова откусила пирожное и пропела: — Пирожное — прелесть! Мать делала?
Димка понуро сел на диван.
Шмакова же, вполне довольная собой, своей окончательной победой над Димкой и Бессольцевой, упоенно танцевала, дожевывая «корзиночку» и таинственно улыбаясь.
Николай Николаевич проснулся на рассвете, когда на горизонте уж появилась светло-серая полоска. Точнее, не проснулся, а встал, потому что не спал почти всю ночь.
Он умылся холодной водой, плеская ее большими пригоршнями в лицо, чтобы освежиться. Аккуратно побрился, автоматически надел свой костюм. Потом критически оглядел себя. Да, Ленка права! Какое же на нем все старое — совсем не смотрится. Надо бы переодеться.
Но так как его гардероб был скуден, то он вдруг решил надеть свою старую военную форму. Он достал ее из шкафа, вышел на балкончик, чтобы получше разглядеть. Форма оказалась в полном порядке. Он несколько раз встряхнул ее, почистил щеткой и не поленился пройтись по костюму утюгом.
Орденские планки, которые в три ряда украшали грудь кителя, ему не понравились — от времени они сильно потускнели и стерлись, и это было нехорошо. Он снял их и решил сегодня же купить новые.
Потом Николай Николаевич быстро переоделся; суровый и сосредоточенный, сел к столу и что-то долго писал и переписывал. Написанное сложил и спрятал в нагрудный карман.
Только после этого Николай Николаевич заглянул в комнату Ленки. Ее непривычная, стриженая и поэтому такая маленькая и беззащитная голова покойно лежала на белой подушке — она крепко спала.
Николай Николаевич посмотрел на часы: было уже восемь. Он решил, что Ленку будить не стоит, пусть поспит: катер уходит в одиннадцать.
Неужели он уедет отсюда, и неужели это все произойдет сегодня!.. Николай Николаевич вдруг заторопился, решительно накинул на плечи свое знаменитое пальто и, неслышно прикрыв двери, вышел из дома…
Через час старый дом Бессольцевых содрогался от сильного и тревожного стука, будто какой-то великан бил по нему огромной кувалдой.
Этот стук разбудил Ленку. Она рывком села на кровати; еще ничего не понимая, повернулась к окну и увидела, как чья-то рука приложила поперек ее окна доску. В комнате сразу стало меньше света. И снова раздался сильный, резко бьющий по голове стук.
Она поняла: дедушка заколачивал свой дом!
Происшествие, так поразившее Ленку, выбросило ее из кровати, и она, как была, в ночной рубахе, выскочила на улицу.
Ленка не почувствовала утреннего холода, пронзившего ее тело, и даже не ощутила, что босая ступает по мокрой осенней траве.
Она ничего этого не заметила, потому что глаза ее видели только Николая Николаевича, стоявшего к ней
