отличались. Трое парней. Лет по шестнадцать.
— Ломовские, — сказал один. — Сразу видно, будто из жопы вылезли!
— Да не, не вылезли, — сказал другой.
— Вылезли, но сейчас обратно в нее возвращаются, — возразил третий. — Пацаны, вы ведь в Ломы едете?
Аксён молчал. Это были не местные. Наверное, из Галича. Или из Буя. Местные не стали бы с ним связываться, это точно.
— В Ложопу они едут, — придумал третий.
Тюлька прошептал что-то грозное.
— А шалаву где подцепили? — продолжал первый, с длинными волосами, в майке с «КиШ» на груди. — Такую старую еще…
Он хихикнул.
— Это твоя мать шалава! — ответил Тюлька. — И еще лягушка!
Неместные расхохотались. Аксён глядел на них. Точно, незнакомые, не из восьмилетки, иначе он бы их знал. И они его. Приезжие, наверно. К бабушкам приехали. Ну, все равно городские. Не злые, сразу видно. Просто в кучку собрались, вот и развлекаются. Точно, не здешние, вон у того кроссовки вроде настоящие, такие здесь не купишь.
— Да они ее в рабство за пузырь прикупили, — фантазировал поклонник «КиШа». — Посадят на цепь в сарае, будет им трусы шить…
— А у тебя трусов вообще нету! — Тюлька показал обидчикам кулак. — И мозгов!
Ребята смеялись. Нет, не с издевкой, они так над всеми смеялись, смешно ведь.
— Держите покрепче ее, — посоветовал похожий на борца, — а то Анна Каренина получится! Ту-ту!
— Аксён, врежь им! — не утерпел Тюлька. — Давай! Врежь!
Он рванулся было к насмешникам, но вернулся сразу — оставшаяся без поддержки мать поплыла вправо и ему пришлось снова работать подпоркой.
Аксён смотрел на городских. Ждал. Когда в переносице начнет тяжело шевелиться бешенство, когда убыстрится пульс и время чуть замедлится и все станет ясным и понятным, и тогда он поднимется и поплюет на костяшки…
Но ярость не приходила. Городские смеялись, а ему не хотелось. Рвать, размазывать по заплеванному асфальту, не хотелось ломать зубы, хрустеть носами и пробивать фанеру. Он смотрел.
— Аксён, ну ты что?! — Тюлька почти уже плакал. — Дай им!
— Обделался твой брателло, — усмехнулся борец. — Ничего, дома ему мамка штанишки постирает. Если сможет.
Гы-гы-гы.
— Держи крепче, — велел Аксён Тюльке, ухватил мать под руку и повел к скамейке.
Развезло совсем, мать проседала при каждом шаге, Аксён с трудом держал равновесие, они дотащили ее до скамейки, сгрузили. Мать начала громко икать.
Городские засмеялись. Мать икала на самом деле смешно, равнодушно констатировал Аксён. Так глупо-глупо, как назло. Самому хотелось смеяться.
— Мама! — Тюлька дергал мать за руку. — Мама, ты дыхание задержи, и икота пройдет! Вот так!
Он набрал воздуха, надул щеки, выпучил глаза.
— Не надо ей дыхание задерживать! — посоветовал местный. — Это может плохо кончиться! В таком состоянии люди себя плохо контролируют…
— Заткнись, ублюдок! — выкрикнул Тюлька. — Заткнись!
Аксён старался смотреть мимо. Мимо всех их, туда, на запад. Драться не хотелось уже активно. Аксён вдруг подумал: а что, если бы тут был этот Влад? Влад ИК. Что бы он сделал? Что ему надо было бы делать?
— Послушай, ты, дрищуха мелкая, — с угрозой сказал лохматый, в кишевской майке. — Еще раз от тебя еще что услышу, я тебе…
— Ублюдок! Гадина! Все ублюдки! — Тюлька вскочил на скамейку. — Городские засранцы!
Кишовник двинулся на Тюльку.
— Не вяжись с ломовскими, Гуня, — посоветовал борец. — Потом вшей не выведешь…
— Точно, — кишовник, оттопырив губу, плюнул на асфальт, отступил. — Дерьмо какое…
— Обосрались, гады! — Тюлька прыгал на скамейке. — Обосрались!
Городские больше не смеялись. Стояли молча, как показалось Аксёну, прикидывали — влезать или из санитарно-гигиенических соображений все же воздержаться.
Мать икала. Громко.
Появился дядя Гиляй. Быстренько и воровато огляделся, милиции не заметил. Аксён подумал, что сейчас Гиляй вытащит ножик и начнет запугивать, такие, как он, отмотавшие, умеют фраеров сбивать, но дядя решил обойтись без крови. Он приблизился к молодежи и, раскручивая на пальце цепочку с еночьим черепом, спросил:
— Не знаете, который сейчас час?
Молодежь рассмеялась, а борец указал на скамейку:
— Вон у той красавицы спроси… Это не твоя жена, кстати? И дети… Вы похожи.
Дядя Гиляй с интересом поглядел на Тюльку и Аксёна. Потом спросил:
— Молодые люди, а вы знаете, что гепатит С передается воздушно-капельным путем? Я уж молчу о туберкулезе. Вот вы тут говорили про заразу, а между прочим, это не шутки…
Дядя Гиляй быстро, как очковая кобра, приблизил свое лицо к лицу борца, тот среагировал, убрался, но с опозданием. Аксён отметил, что если бы дядя Гиляй хотел сломать спортсмену лбом нос, то успешно бы это сделал.
— Сейчас я, гнида, чихну — и все, через три года печень отлетела, понял! — свирепой скороговоркой выдал дядя.
Борец шагнул назад, запнулся за бордюрный камень, потерял устойчивость и сел на землю.
Дядя свирепо повернулся к остальным. Городские шарахнулись. Борец поднялся на ноги. Он хотел, видимо, что-то сказать, даже рот раскрыл.
— Ой-ой-ой! — Дядя щелкнул зубами.
Борец махнул рукой и двинул за своими друзьями.
— Получили! — Тюлька соскочил со скамейки, подхватил камень и запустил вдогонку городским.
Не попал.
— Что-то я устал сегодня, — сообщил дядя Гиляй в пространство и уселся к матери. — Наверное, погода меняется.
Он вытряхнул из кармана тонометр, нацепил на запястье, измерил.
— Так и есть, — дядя вздохнул, — так и есть. Сто тридцать на семьдесят, куда это годится?
Аксён хотел сказать, что после дня рождения давление у дяди просто-таки космонавтское, но не сказал, в последнее время молчание нравилось ему гораздо больше.
— Тюлька, вот тебе пример, — дядя скорбно указал на себя. — Я еще молод, а здоровье уже подорвано напрочь… Как там говорится… Жестокий мир… Жестокий мир… а, нет вот как — пусть равнодушный свет доконает меня… Впрочем… — дядя Гиляй потряс черепом, — впрочем, все там будем, чаша сия никого не минует. Короче, Тюлька, береги здоровье смолоду и носи шерстяные носки.
Мать икнула особенно громко. Дядя взглянул на нее с состраданием.
Аксён подумал, что дядя, выпивший в меру, человек вполне приятный.
— Употребляй, но не злоупотребляй! — изрек дядя и быстро ткнул мать куда-то в область солнечного сплетения.
Икота прекратилась.
— Ваш папанька, царствие ему небесное, тоже через это пострадал. — Дядя промокнул глаза платочком. — Я имею в виду, через носки шерстяные, через их отсутствие. Я ему говорил: береги ноги, береги. А он ни в какую! Вот так и загнулся глупо…
Дядя всхлипнул и продолжил:
— Так что, Тюлька, носи носки. Лучше из собачьей шерсти. Жаль, что Жужжа у вас не густопсовая, ворс у нее теплый, хорошие бы носки получились…
— Внимандкл-внидлуке, пргроджн пзд Шарья-Буй прбыеват на првый путь! — объявил репродуктор.
— Эх, — дядя почесал щетину, — не дадут человеку отдохнуть.
