— Ты не рано снял с глаза повязку?
— Поди-ка! — фыркнула Катя, наливая чай Сергею. — Вот у него нога чуть не сломана, а он работает со всеми!
Богдан и Сергей невольно посмотрели друг на друга. Сергей — на опавший «фонарь» под глазом Богдана, а Богдан — на перетянутую запылившимся бинтом ногу Сергея. У Богдана дрогнули уголки губ, и он не сумел подавить неизвестно откуда взявшуюся улыбку. У Сергея смех подкатился к самому горлу. Глотая его, он потешно хрюкнул. И они, больше не сдерживаясь, оба засмеялись.
— Встреча друзей-ветеранов междоусобной войны! — провозгласил Вовка Самоварик, сделав снимок.
К Сергею Лагутину, дожевывая бутерброд, подошел Гришка Распутя.
— Ты…
Произнеся это короткое местоимение, он замолчал, точно забыл, что хотел сказать.
Не дождавшись продолжения, Сергей ответил:
— Я!
— Ты… — повторил Гришка.
— Я! — повторил и Сергей.
— Ты в санчасть вернешься? — все-таки договорил Гришка.
— А что? — Сергей был настроен шутливо. — Понравилось командовать? Могу и в санчасть, чтобы тебе не мешать!
— Тебя спрашивают по-хорошему! — насупился Гришка.
— А ты не спрашивай! Как захочешь — так и сделаю! Честное слово!
— Останься в отделении.
— Есть остаться, товарищ помощник командира отделения!
— Точно? — Гришка даже наклонился к Сергею, чтобы лучше видеть его глазами. — Не пойдешь в санчасть?
— Никак нет! — все еще шутливо ответил Сергей. — С таким помощником и без обеих ног командовать можно!
— Спасибочки.
Гришка постоял еще немного рядом с Сергеем и пошел прочь, устремив вдаль рассеянно-задумчивый взгляд круглых выпуклых глаз.
Часам к девяти большая братская могила была приведена в порядок. Забрав инструменты, мальчишки возвратились в лагерь. Завтракали в тот день в десять часов. Но еще до завтрака, еще когда строились, чтобы вернуться на Третью Тропу, Сергей заметил, что нет Гришки Распути. Не было его и на территории взвода. День или два назад Сергей уже поднял бы тревогу, но сегодня ему не хотелось шуметь. Да и Распутя теперь был его помощником, носил звездочку на рукаве. И все-таки Славке Мощагину Сергей сказал, что не может найти Гришку.
— К завтраку сам найдется! — успокоил его Славка.
Он вытаскивал из-под матраса брюки, отгладившиеся там за ночь. Начищенные с вечера ботинки стояли наготове под койкой, а на подушке лежала новенькая, ни разу не надетая рубашка.
— Ты как на парад собрался! — подметил Сергей.
— Почти! — смутился Славка. — А Гришка появится — не такой он, чтобы завтраки пропускать!
Сергей вернулся к своей палатке и увидел мяч на плоском бугорке. Подошел к нему, боязливо потрогал рукой — мяч был настоящий. Сергей сел рядом и начал перебинтовывать ногу.
А Гришка так и не появлялся. Отзвучал горн. Взвод построился. Дошли до столовой, заняли свои места, а его все не было.
К накрытому столу именинника подошел подполковник Клекотов. Все поняли: у кого-то, значит, сегодня день рождения.
— Кто родился в такой день — быть тому маршалом! — с шутки начал Клекотов. — Станислав Мощагин! Прошу тебя к праздничному столику!
Славка поднялся — нарядный и смущенно-торжественный.
— Недавно твои ребята преподнесли мне подарок, — продолжал Клекотов, — мой собственный портрет в маршальских погонах. Но мне до них, думаю, не дорасти, а вот тебе они могут пригодиться, если захочешь стать военным. Уступаю их тебе!.. А теперь разреши поздравить с днем твоего рождения и передать две телеграммы — от папы с мамой и от комитета комсомола школы.
Подполковник вручил имениннику обе телеграммы и взял со стола кожаную папку.
— А это — поздравительный адрес от нашего штаба. Мы отмечаем в нем твою доброту, чуткость, самоотверженность в опасную минуту, уменье жить в коллективе, никого не обижая, и дружески относиться ко всем. — Клекотов повернулся к третьему взводу. — Как, ребята, правильно мы отметили? Хороший у вас командир?
Мальчишки одобрительно загомонили. Клекотов взглянул на кухонную дверь: пора уже вносить праздничный торт, но поварихи что-то замешкались.
В раздаточном окне показалось растерянное лицо Наты. Она чуть не плакала. Пришлось подполковнику нарушить ритуал и подойти к окошку.
— Беда! — прошептала Ната. — Торт пропал!
— Как пропал?
— С подносом! — Ната еле шевелила губами. — Мы его — в холодильник, а он взял и… пропал!
— Приготовьте к обеду новый! — не растерялся Клекотов.
— А сейчас несите все остальное! — Он вернулся к Славке, заставив себя улыбаться. — Наши повара сегодня изменили распорядок — торт будет к обеду… Ты не возражаешь?
— Что вы! — бодро воскликнул Славка, тщательно упрятав огорчение, но оно быстро растаяло: сама старшая повариха плыла к нему с подносом, щедро уставленным всем, чем была богата кладовка и что могло понравиться любому мальчишке.
Третий взвод, а за ним и все в столовой громко захлопали в ладоши, а подполковник, заметив у штабной избы желтый бок милицейской машины, направился туда, озабоченно насупив брови.
В штабе никого не было, и лейтенант в милицейской форме поджидал работников лагеря. Клекотов узнал его — этот лейтенант приезжал тогда со старухой. Козырнув подполковнику, он приоткрыл дверцу машины.
— Посмотрите, пожалуйста, не ваш ли?.. На причале перехватили. Вашим ведь не разрешено отлучаться.
На заднем сиденье Клекотов увидел Гришку Распутю. На коленях у него лежал пакет из газеты. Сверху бумага была скручена в жгут, чтобы не разворачивалась. Склонив голову чуть не до самого пакета, Гришка не шевелился.
— На-аш! — вздохнул Клекотов.
Он протянул руку и расправил бумажный жгут. Газета развернулась — в пакете был торт вместе с подносом.
— Ну — ка, подвинься!
Клекотов ладонью нажал на Гришкино плечо, чтобы сесть рядом.
— Он дерется! — предупредил лейтенант, но Клекотов уже втиснулся в машину.
Они сидели плечом к плечу и молчали. Клекотов пытался представить, что же произошло, почему это случилось, зачем Гришка украл торт и убежал с ним из лагеря? Чтобы съесть одному? Но торт был не тронут, да и незачем убегать далеко, чтобы съесть его.
— Я ничего не понимаю! — скорее устало, чем раздраженно или сердито сказал Клекотов. — Объясни.
Гришка не отвечал.
— Ты, наверно, хотел отомстить за что-нибудь имениннику? Хотел обидеть его? — подсказал Клекотов. — Ты знал, для кого этот торт?
— А его каждый год обижают! — открыл Гришка рот и после этого забросал подполковника короткими невнятными фразами, глядя на злополучный торт. — Ему нет праздника!.. Хоть бы кто!.. Конфетку хоть бы!.. Сосульку на палочке!..
Гришка сжал кулак, поднял его над спинкой переднего сиденья. Водитель заметил это через зеркало и быстро наклонился к баранке. Но Гришка не собирался ударить шофера. Он и по спинке не ударил, а вдавил в нее кулак, поднял на подполковника выпученные глаза и снова спросил так, словно обвинял в чем-то начальника лагеря:
— За что?.. Он не хуже других!..
Клекотов оторвал Гришкин кулак от спинки, заставил разжать пальцы.
— Ты о ком?
— О Котьке моем.
— Что за Котька?
— Брат мой… Четыре ему сегодня.
Клекотов глубоко и искренне огорчился.
— Сказки рассказываешь! — Он придвинулся к дверце, собираясь выйти из машины. — Я же знаю: ты один у тетки живешь!
Распутя схватил начальника лагеря за рукав.
— Она его не взяла… Котька в интернате — в Сафоновке!
Не вышел подполковник из машины. Он вдруг поверил в существование Гришкиного брата и с досадой подумал, как все-таки мало знает он о мальчишках. Ему было известно, что Гришка воспитывается у тетки, но почему, где его родители, есть ли братья или сестры? Все это следовало бы знать. Тогда, вероятно, удалось бы предотвратить и глупое воровство, и неожиданный побег.
Укорять себя легко, но что-то надо было делать, на что-то решиться. Созвать Совет и сбрить волосы с этой головы с длинным унылым лицом и выпуклыми, чего-то ждущими, о чем-то просящими глазами?
Клекотов уже видел это выражение в Гришкиных глазах, когда таскал с ним утром носилки. Тогда подполковник неправильно истолковал взгляды Распути. Зато теперь он правильно понял, чего ждет от него мальчишка.
— Торт — для Котьки?
— Ну! — с надеждой ответил Гришка, вложив в свое «ну!» и подтверждение, что торт для брата, и невысказанную мольбу — понять, простить и помочь.
— Сиди! — приказал Клекотов и вышел из машины.
Лейтенант, не вмешиваясь, терпеливо ждал окончания разговора начальника лагеря с беглецом.
— Сафоновка далеко? — спросил у него Клекотов.
— Километров семь.
— Есть там детский интернат?
— Есть.
— Не могли бы вы.
