Мы присели на завалинку. В это время появился Олег. Он посмотрел на нас долгим взглядом и спросил:
— Вы за хорем? Здорово! Да ведь он убежал.
Мы повернулись и пошли прочь. А он кричал вдогонку:
— Клетка, понимаешь, прохудилась. А то все было бы, как след.
Лучшей реки, чем Которосль, я, пожалуй, не видывал. Вся она какая-то уютная, сверкающая, чаще с крутыми берегами, по которым вольно растут сосны. Дно ее неровное: то стремительный перекат, как за Белкиным, то глубина неимоверная, как на Колодах или за «Перекопом».
Приезжал как-то к нам знакомый казак с Дона и все об одном: «У нас на Маныче. У нас на Маныче…» Пришлось ему показать, что есть у нас на Которосли. День был воскресный, и весь берег усеяли рыбаки. И вот штука: каждый, кто хоть чуть понимал в рыбацком деле, что-то поймал. Казак смотрел и дивился обилию ершей, плотвы и густерок. И больше уже не говорил: «У нас на Маныче».
Дня не побываешь на реке и уже чувствуешь, что тебе чего-то не хватает. А тут как-то зарядили дожди на целую неделю. Было тоскливо, оттого что долгожданный отпуск пропадет зазря.
От нечего делать мы сидели с Максимом в своей комнатке и читали старые журналы. Мы их доставали с чердака, отряхивали от пыли и стопой складывали на столик перед кроватью. Это были тонкие журналы — «Огонек», «Работница», «Здоровье». Читали мы больше последние страницы, где были практические советы на все случаи жизни. Так как журналы были разных лет, то и советы на одну и ту же тему были разные, иногда прямо противоположные. Это нас забавляло.
Но вот однажды утром показалось, что ненастью пришел конец. Дождя не было да и в воздухе не так тянуло прелью. Максим еще спал. Я не стал его будить. Накопал червей, взял удочку и отправился на реку. Тут и случилось такое, что не часто бывает не только на Маныне, но и на Которосли.
Не успел насадить червяка, как пошел мелкий дождь. Грязно-серые тучи по-осеннему шли почти над самой головой. Настроение сразу испортилось: опять весь день придется листать старые журналы.
Я уже собирался смотать удочку, но тут увидел, что поплавок пропал. Леса, разрезая воду, пошла против течения. Удочка согнулась. У кого бывали такие поклевки, тот знает, как трудно справиться с охватившим, тебя волнением.
Долго я боролся, пока не заставил рыбу повернуть к берегу. Дело уже шло к концу, когда вдруг с другого берега раздался доброжелательный совет:
— Ты наверх вытаскивай, наверх. Хлебнет он, негодный, воздуху и обмякнет.
Посмотрел я туда, а там рыбак в плаще с капюшоном. Так азартно подался вперед, того гляди свалится в воду.
— Не учи, — бормочу, — ученого, сам знаю, что делать.
А мой доброжелатель не унимается:
— На отмель его выводи, на отмель. А сорвется — сшибай ладошкой. Лежа-то он никуда не уплывет.
— Учи, — торжествующе говорю я, — учи. А рыбу-то все равно не ты, а я поймал.
Взял я этого леща и — в ведерко. А рыбак с того берега кричит кому-то, кто пониже его ловил:
— Как там у тебя?
— Да хоть бы раз клюнуло! — отвечают ему.
— И у меня тоже, — нехотя признался мой сосед. — А вон там, в кустах, мужик сейчас леща поймал.
Ну, кому не приятно, если о тебе такое говорят! Приосанился и снова ловлю. Даже дождь не помеха.
У того, кто был пониже и не виден мне, тоже, оказывается, был неподалеку знакомый. Слышу, переговариваются:
— Клюет ли?
— Ничего, — горестно отвечают ему.
— И у меня ничего. А вон там, в кустах, мужик сейчас здорового леща поймал.
«Эге, — думаю, — уже здорового. Что-то дальше будет».
А дальше пошло, как по задуманному. По реке-то все слышно, несется:
— Вон там, в кустах, мужик огромного леща поймал!
Минут пятнадцать кричали друг другу, и все это время я стоял и наслаждался. А клевать больше — не клюет. Замотал я тогда удочку и отправился домой. По дороге встречаю знакомого своего дядю Федю.
— Что поймал? — спрашивает.
— Да вот леща прихватил, — как можно скромнее сообщаю я и показываю.
— Ничего лещишко, на жаркое годится, — одобрил дядя Федя. — А вон там, в кустах, мужик огромного подцепил. Килограмма на три, говорят.
— Так это же я и есть, — обрадованно говорю ему.
— Рассказывай, — не поверил дядя Федя. — В твоем-то всего граммов восемьсот будет.
— Ну так что! Все равно это я.
Посмотрел он на меня, как на самозванца, и отправился восвояси.
«Ладно, — обиделся я. — Иди ищи того мужика».
Потом уже, ближе к дому, еще двоих встретил. Они тоже заявили:
— Это что. А вот там, в кустах, мужик такого бугая выудил!
— Братцы! — взмолился я. — Так это же я и есть. Честно говорю!
Они хоть ничего не сказали, но тоже, вижу, не поверили. Чувствую, ушла моя слава к тому мужику в кустах. И чем больше я буду рассказывать, тем меньше мне будет веры.
— Ух, какую рыбину большую поймал!
— Это что, — вдруг неожиданно вырвалось у меня. — Вон там, в кустах, мужик настоящее страшилище вытянул.
— Ладно, не горюй, — успокоил меня Максим. — Когда-нибудь и ты такое же страшилище вытянешь:
До сих пор надеюсь.
Каждый год мы выбираем несколько свободных дней, садимся в машину и едем далеко-далеко, на свою родину. Вот и нынче: доехали до Борисоглеба, а там еще через семь деревень, через лес — до тихой речки. На берегу, у высокого ольховника, поставили палатку и стали ловить рыбу и ходить по грибы.
Ловил я раз окуней под кустом в темной яме. Максим взял корзинку под грибы и ушел в лес.
Поймал я двух красноперых — каждый граммов по двести — и пошел к палатке приготовлять обед. Смотрю — у входа ее стоит древняя старушка с граблями, заглядывает вовнутрь и что-то шепчет про себя.
Знать, страшен я показался ей, увидела — подхожу и припустилась впритруску прочь. Нескоро и догнал. Познакомились — звать Анной Ивановной.
— Уж больно домик-то складный, — успокоившись, кивнула она на палатку. — Вот бы мне, сироте, такой…
— Куда тебе его? — удивился я.
— А раскину в избе на пол, залезу — никакой дождь не замочит.
Веселая попалась старушка — шутит. Я стал чистить окуней, а она внимательного приглядывается.
— Жарить будешь?
— Жарить, — отвечаю.
— Ты купи у меня яичек, — предложила она. — Скуснее рыба с яичками-то.
Эко удивила! Сам знаю, что «скуснее». До этого мы заезжали в свою деревню, и Авдотья Ивановна наложила нам столько яиц, что хватит на неделю.
— А может, барашка приведу? — снова предложила старушка. — Ты мне домик, — показывает на палатку, — я тебе барана.
Я засмеялся, и она повеселела.
Помолчали. И вдруг опять слышу:
— Что бы такое тебе продать?
Мне почему-то сразу вспомнился гоголевский Ноздрев. С таким же раздумьем он искал, что бы такое продать Чичикову. Жалко мне стало старушку и, чтобы утешить ее, говорю:
— Ладно, продай петуха. Если все время грибы и рыба — надоедает. А из петуха я сварю суп.
— Во! — сказала она, подняв палец. — Из двух.
Пришлось согласиться на двух. В это время и Максим появился. Усадили мы Анну Ивановну в машину и поехали.
В машине она чувствовала себя свободно, все осмотрела и ощупала. А потом приказала:
— Деревней-то вы меня помедленней везите. Пусть посмотрят.
Было уже сумеречно. В деревне ждали скотину. У домов гребли сено. Недостатка в зрителях не ощущалось. Поглядят, кто едет, и отворачиваются. Удивились мы немножко этому и не поняли, почему так.
А старушка сидит не шелохнется.
— Где же дом-то твой?
— А вон прямо.
Глянули и опешили. Дом как дом, еще крепкий, а крыша… на слегах остались только редкие пучки соломы. Нет крыши.
— Как же ты, тетя, живешь? — опрашивает Максим.
— А вот так, мечусь из угла в угол.
Догадался я, что вполне серьезно приторговывала она нашу палатку.
— Попросила бы председателя, чтобы покрыли крышу.
Махнула Анна Ивановна рукой, сказала жалобно:
— Разве будут. А помочь некому — сирота я.
Вошли мы в избу и совсем не по себе стало: подоконников почему-то нету, стены черные-черные, а пол, показалось, цементный. Грязь и навоз притоптались, половиц не видно. На постели подушки и одеяло засалены до блеска. Стол завален: тут и кастрюля, и сковородка с недоеденной жареной картошкой, и в бумажном кульке печенье, и мед в чашке, жирные мухи по нему ползают.
Ничего более мы не сказали «сироте». Заплатили за петухов и скорей из деревни. В дороге договариваемся, что завтра заедем в контору к председателю колхоза, разузнаем, что и как, посовестим: дорогие, мол, товарищи, не годится в беде человека оставлять, не по-советски это.
Но заехать нам не пришлось. Вечером полил такой дождь, что мы поспешили выбраться на хорошую дорогу. Приехали в свою деревню к Авдотье Ивановне. За чаем и рассказываем, у кого были.
